Данилка даже и не понял сразу:
— Как уезжать? Куда? На сколько?
— Ни на сколько. — Федя пожал плечами. — Совсем.
Данилка бросил мотыгу и подошел к Феде:
— Совсем? Как совсем? Куда совсем?
— Ну, «куда, куда»! Известно куда — к отцовой родне. На Орловщину.
— О-ей!..
— Тетя Фрося все зовет и зовет. Тут, говорит, без воды помрем. А там воды много.
— А отец что?
— А отец говорит: «Что ж, соберемся да поедем».
— А мать?
— Только мать не хочет.
— А может, мать переборет?
— Нет. Тетю Фросю разве переборешь?
Федя и Данилка пригорюнились.
«Из дому куда-то ехать… — думал Федя, а слезы так и подступали к самому сердцу. — Тут все ребята… и море… и все».
«Как же без Феди? — думал Данилка. — Все ребята здесь, а Феди не будет… И в доме на горе будут другие люди жить…»
— А вдруг да найдут воду, — сказал Данилка, — тогда что?
— Не знаю. — Федя как будто всхлипнул. — Не найдут, наверно!
Федя и Данилка, занятые горькими думами, тихо вышли из сада и уселись на крыльце.
— Что это вы нахохлились? — спросила Данилкина мать. — Или натворили чего?
— Мы, мама, ничего не натворили, — ответил Данилка. — Мы Сергея Матвеича ждем.
Наступила тьма.
Во всем колхозе загорелись электрические лампочки, будто кто-то сразу бросил пригоршню огней в темную долину.
Тут и пришел Сергей Матвеич.
Ребята бросились ему навстречу:
— Ну что, Сергей Матвеич?
Сергей Матвеич поглядел на них усталыми глазами, приподнял брови, покачал головой:
— Пока ничего хорошего.
— Все, — упавшим голосом сказал Федя.
И, не оборачиваясь, пошел домой.
У Данилки защемило под ложечкой. Он направился было следом за Федей, но мать сейчас же увидела.
— Куда это? — удивилась она. — Ночь на дворе. Неужели вам, ребята, дня не хватило? Иди-ка, Данилка, ужинать, да спать пора. Топчан по тебе скучает.
Медленным шагом шел Федя по деревне. Ему домой даже идти не хотелось. Ну что там? Споры, брань. Мать плачет и тоже бранится.
«А может, отдумают? — прикидывал Федя. — Может, пока я ходил, отец послушался матери: „Зачем хозяйство разорять? Останемся. Пускай сестрица одна едет“. Мать, ведь она тоже… бедовая. Она и отспорить может!»
Тишина стояла в колхозе. Только море шумело и шумело, словно баюкало землю.
«Не хочу уезжать… — всхлипнул Федя. — Не хочу, и все!»
Он вошел в дом и сразу понял, что надежды его не сбылись. Отец не послушался матери, но мать послушалась отца и тети Фроси.
Все трое сидели за пустым столом и разговаривали. И такие у них были разговоры, что, видно, даже про ужин забыли.
— А гусей тоже с собой брать, — спрашивала мать, — или резать?
— Зачем же это резать? — возражала тетя Фрося. — Там река, выгон широкий, зеленый с весны до осени. Пустим — и будут ходить. Гусей довезти нетрудно. В клетку — и все.
— Моря жалко… — вздохнула мать. — Как же без моря? Ведь я здесь родилась. Всю жизнь на море…
— Ну, это пустое! — Отец махнул рукой. — Баловство. Что оно, твое море-то? Утонуть можно, а напиться нельзя.
— Виноградники хороши… — опять вздохнула мать, — и дом у нас устроенный…
— Снова-здорово! — сердита сказала тетя Фрося. — Подумаешь, дом — из глины сбитый!.. Ужинать давайте. А то, пока посидим, еще передумаем.
— А я не поеду, — вдруг заявил Федя.
— А тебя когда спросят, тогда ты ответишь, — сказал ему отец. — Пока еще не спрашивали.
— Наймусь на птичник и буду работать, — проворчал Федя.
Но на него уже никто не обращал внимания. И отец и мать задумались. Только тетя Фрося весело хлопотала, собирая на стол.
— А вам, тетя Фрося, хочется, ну и ехали бы одни! — сказал Федя. — Зачем и приезжали только!
Но тут отец на него прикрикнул и хлопнул ладонью по столу:
— Это еще что? Вишь ты как разговорился со старшими! — И, вздохнув, добавил: — Да. Если б хоть вода была… А то где вот она? Ищут, ищут. Видно, все-таки уходить придется.
С тяжелой душой улегся Федя спать. Ему все представлялось, как связывает мать узлы, как сажают гусей в большую клетку, как выносят из избы разные вещи и грузят в машину… Ребята в это время гурьбой бегут на море, синее море сверкает, плещется, зовет… А он, Федя, стоит у машины! Сейчас сядет и уедет куда-то, и больше не будет его здесь, и не будет их дома. И Данилка выйдет на дорогу и только поглядит им вслед…
Тут у Феди опять закапали слезы. Но он зажмурил глаза покрепче и уткнулся в подушку.
Мать тоже долго не спала. Федя слышал, как она ворочалась на кровати.
— А корову как же?.. — прошептала она. — Продавать?
— Не с собой же везти, — отозвалась тетя Фрося. — Что там, коров нету, что ли? Ведь ее в корзину не посадишь.
— Хорошая коровка-то.
— И там не хуже. Там разве столько молока-то коровы дают? Там по ведру дают. Потому что пастбище там — трава по пояс.
Под этот шепот Федя уснул и увидел во сне, как уводят со двора их маленькую красную коровку Зорьку.
«Не отдам корову! — воевал во сне Федя. — Буду на ферме работать! И Зорька пускай со мной! Не отдам, и все!»
А у самого у сонного текли по щекам слезы и мочили горячую подушку.
Как ни плакал Федя, как ни спорил с родными, по его не вышло.
Что было во сне, все повторилось наяву. Отец съездил в Феодосию, взял билеты на поезд до самого города Орла.
— Собирайтесь, — сказал он матери и тете Фросе и показал им билеты. А когда увидел, что Федя стоит тут же и глядит на него испуганными глазами, отец сказал: — И ты собирайся. Тоже небось какое добришко есть!
Отец уже не ходил на работу. Он разорял свой дом. Снимал электрические провода, вывинчивал лампочки — на новом месте понадобятся. Отрывал замки от дверей и запоры у оконных рам — на новом месте пригодятся. Приглядывался, не содрать ли черепицу с крыши да не увезти ли с собой. Может, там, на
