— Считаю целесообразным иметь в бою группы тактического назначения: одна атакует, другая прикрывает. В зависимости от обстановки они могут меняться ролями.
Амет-Хан высказал свою давнишнюю мечту: противника следует бить его же методом — нападать неожиданно, преимущественно со стороны солнца, облаков, использовать фон местности. Мы иногда ходим по линии фронта на малой скорости и тем самым создаем авиаторам противника условия для внезапной атаки. Фашисты видят это и, имея обычно преимущество в высоте, а значит, и в скорости, атакуют внезапно.
Летчик Владимир Лавриненков предложил сосредоточить усилия прежде всего на борьбе с асами.
— Перебьем тузов, а мелочь сама развеется.
В заключительном слове командир поблагодарил коммунистов за деловые выступления и коротко подвел итог:
— Мы вынуждены распоряжаться тем, что имеем… — вздохнув, сказал он. — О дивизиях заботится Ставка Верховного Главнокомандования. Нам же надлежит работать в области совершенствования тактики, достигать внезапности ударов, меткости огня, быть осмотрительнее. Дело говорит Амет-Хан Султан. Мы уже применяли подобные построения, когда сопровождали «петляковых» под Ельцом и Воронежем. Попытаемся и здесь. Очень верная мысль относительно уничтожения в первую очередь асов. Однако их голыми руками не возьмешь. Надо в каждом отдельном случае применять разные тактические приемы в соответствии с конкретной обстановкой боя. Возможны, конечно, и сосредоточение сил, маневр с прикрытием тактическими группами, охота за отдельными самолетами… Сейчас весь мир смотрит на Сталинград! Здесь, товарищи, решается судьба войны, а значит, и судьба каждого из нас. Отступать нам дальше некуда, позади Волга.
С собрания ми расходились сосредоточенными, серьезными. Все понимали главное: нужно искать лучшие, более совершенные, чем у противника, методы ведения боя. Командир и партийное собрание указали лишь основные направления. Детали мы должны были отработать в небе, в горячих схватках с врагом. Творчество, смелость, решительность — именно это мы обязаны поставить на службу победе. В них ключи, которые помогут нам одолеть самого коварного врага — немецкий фашизм.
Ракета зовет к бою
Такая уже привычка: всегда ожидаем ракету. Мы ожидаем ее ежеминутно. Взвилась она над аэродромом, вспыхнула в небе и не успела еще погаснуть, а мы уже бежим к машинам. Бывает, и бежать не надо, сидим прямо в самолетах в ожидании вылета. Ракета зовет нас в бой, к новым испытаниям.
Куда она позовет тебя сегодня? Чем закончится твой вылет? Об этом станет известно после встречи с врагом, от которого не жди поблажек. Но и ему не будет пощады.
Немало друзей уже погибло, не вернулось после взлета. И не таких, как ты, а намного опытнее, крепче, сноровистее. Может, в каком-то квадрате неба над лесом или селом, городом или болотом и тебя ждет такая участь?
Пока мне везет. Правда, уже трижды садился на поврежденном самолете, но ведь не падал, не взрывался в огне. В моей летной книжке зафиксированы победы: сбитые лично и в групповых боях фашистские самолеты. Сколько еще раз позовет и поднимет меня ракета в пламенное небо? Так хочется верить, что количество посадок будет соответствовать у меня количеству взлетов…
Борьба здесь, у Сталинграда, становится все яростнее. Противник ожесточается, но и мы не остаемся в долгу. Отвечаем ему тем же: имеем на это все основания!
…На следующий день после партийного собрания полк подняла в небо ракета. В составе группы — Амет-Хан Султан, В. Д. Лавриненков, Б. М. Бугарчев, И. Г. Борисов, В. С. Лещенко, В. П. Анашкин, В. И. Лебедев и другие опытные ребята. Я — ведомый у командира полка А. А. Морозова. Погода стоит ясная, лишь вдали на горизонте плывут небольшие кучевые облака.
Подходим к Сталинграду. Внизу знакомые улицы, коробки разбитых домов. Горит нефтехранилище, столб густого черного дыма поднимается высоко в небо: на пять-шесть тысяч метров. Во многих кварталах города видны пожары. Страшная картина разрушений вызывает в душе гнев и ненависть к фашистским варварам и горькую досаду на себя, что не можем мы пока противопоставить им равные силы.
Обогнув Сталинград с северо-запада, устремляемся на юго-запад. Оттуда ожидается очередной налет вражеской авиации. Вот и они, вражеские самолеты, тут как тут. Эшелоны бомбардировщиков Ю-88 идут большими группами. Крошечные черные точки увеличиваются до размера птиц. Подходим ближе, зорче всматриваемся: над ними барражируют истребители. Их много — около двадцати. Охрана надежная…
Силы опять неравные — у противника многократный перевес. Правда, «мессеры» привязаны к бомбардировщикам, далеко от них не уйдут. А у нас руки свободные.
Оценив обстановку, командир полка дает команду: — Всем в лобовую! По бомбардировщикам — огонь!
Мы атакуем на встречном курсе. Тут же вспыхивают два «юнкерса» — это мы с Морозовым сбили по одному. Остальные наши истребители, как гребешком, прочесывают строй бомбардировщиков. Очереди из пулеметов и пушек рвут синеву неба.
После первой же лобовой атаки несколько «юнкерсов» задымили и пошли к земле. Я вижу, как горит подбитый мною бомбардировщик. Густой дым валит из хвоста. Затем машина входит в штопор. Теперь ей конец!
— Выход из атаки боевым разворотом, — последовала команда Морозова.
Дружно выполняем маневр и вновь устремляемся на врага. Однако опомнились «мессершмитты», прикрывавшие бомбардировщики. Они нападают на нас, но повторная атака дает свои результаты: бомбы летят на фашистские войска, «юнкерсы» поворачивают на запад, еще несколько вражеских машин дымят и со снижением идут к земле.
Слышу голос Морозова:
— Степаненко, не вертись, сзади «мессеры». Только успеваю оглянуться, как меня уже настигают два истребителя противника. Очередь приходится на плоскость крыла. Мгновенно раскрывшись, словно хлопушка, она улетает вместе с бензобаком. Бросаю машину вправо, но деформированное крыло тянет ее назад, в левом штопоре она стремительно идет к земле.
По лицу струится кровь, заливает глаза, стекает за ворот и на грудь. Даю рули на вывод, выхватываю машину из зловещей фигуры почти у самой земли. Самолет чудом держится в воздухе, скорость резко упала, но я все же лечу над оврагами, пытаясь дотянуть до аэродрома.
Позже Владимир Лавриненков (он летел за мной и видел этот бой) расскажет мне подробности маневра врага. Немецкий ас, ударив по мне, уже выходил из атаки, когда его на боевом развороте перехватил Владимир. Налет фашистских истребителей и бомбардировщиков был сорван.
На бреющем я все же дотянул до своего аэродрома, с большим трудом произвел посадку.
Первым к самолету примчался механик старшина Михаил Павлович Борисовец. Запыхавшись, остановился, помог мне выбраться из кабины. А на лице застыло недоумение.
— Как же вы летели, товарищ Степаненко?
Я молчу. Это и для меня загадка. Машина выглядит так, как человек, у которого в костюме на пиджаке нет одного рукава, а на брюках не хватает штанины. И при всем этом самолет летел! Как, почему он не развалился в воздухе? Видимо, большой запас прочности заложен в его конструкции!
Такое же сногсшибающее впечатление производит на товарищей и мой собственный вид. Я это и сам чувствую: струйки крови на лице и теле еще не подсохли, от нее набухли и липли к телу даже рукава. Товарищи подхватили меня на руки и отнесли в палатку полевого лазарета.
Самолет через несколько дней силами полевой авиаремонтной мастерской отремонтировали, а я опять лежал в лазарете, ожидая, пока медики удалят осколки из моей головы.
Подполковник Морозов, навестив меня в один из дней, сказал:
— За то, что сбил фрица, — благодарю, а за неосмотрительность следовало бы наложить взыскание. — Он с состраданием посмотрел на следы ранений на моем лице. — Да тебя уже и так наказал
