обнаруживаем два эшелона с боеприпасами. Результат удара весьма эффективен: несколько вагонов вспыхивают и взрываются. Опасаясь попасть под осколки, уходим домой.
17 ноября погода, наконец, несколько улучшается.
Облачность приподнимается, нижняя кромка ее зависает на высоте до тысячи метров.
Вылетаем на разведку в район Новосокольники с Михаилом Погореловым. Местность почти открытая, мы прекрасно видим перепаханное взрывами снарядов и бомб поле, проволочные заграждения, траншеи и ходы сообщения. На фоне недавно выпавшего снега выделяются следы танков и автомобилей.
При полете над городом Новосокольники активно заработала зенитная артиллерия противника. Пришлось увеличить скорость до максимальной. Затем — снижение, противозенитный маневр и поворот влево. На развороте смотрю — нет Михаила.
Передаю по радио:
— Развернулся влево.
Видимость плохая, может, затерялся Погорелов?
Становлюсь в левый вираж, чтобы разобраться в обстановке и подождать напарника. Сзади появляется черная точка. Подбираю обороты, жду, присматриваюсь повнимательнее… Но ведь это не он! Ко мне в левом пеленге пристраивается «мессершмитт». Вот это номер! А где же Миша?
Чтобы не попасть «мессеру» на прицел, отшатываюсь от него влево, и в этот миг он, видимо, тоже уяснив что к чему, шарахается вправо от меня. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, со злостью бросаюсь в погоню, даю длинную очередь. Гитлеровец прячется в облака.
Вот так загадка! Может быть, этот «тихоня» и сбил Погорелова? Если нет, то где же он?! Боль и досада охватывают меня. Если сбили товарища, то вина и на мне: не увидел, не проследил, не выручил… Неужели его будущий сын так и не увидит отца? Страшно подумать.
Выполнив задачу, возвращаюсь на свой аэродром. И тут все проясняется. Оказывается, отвернув в районе Новосокольников под зенитным огнем вправо, чтобы не идти на разрывы зенитных снарядов, Погорелов увидел пару «мессершмиттов». Одного сбил, а второй — бежал.
Миша Погорелов был уже дома, стоял и улыбался.
Случаются на войне и такие нелепые случаи, не предусмотренные никакими планами и уставами. Второй вражеский истребитель, очевидно, не следил за боем. На значительном расстоянии он принял мою машину за «мессершмитт» и шел за мной, пока не сориентировался и не шарахнулся в сторону.
Агрессор остается агрессором
Конец ноября и первые две декады декабря 1943 года на нашем участке фронта прошли относительно спокойно. Авиация противника особой активности не проявляет, за исключением «рамы», которую мы никак не можем подстеречь. Погода в основном нелетная, изредка лишь ходим в разведку.
Линия фронта за это время несколько продвинулась на запад к станции Пустошка- и вновь стабилизировалась.
Вынужденная пассивность отражается на настроении людей, они скучают по настоящей боевой работе и, естественно, требуют разрешить вылет в неблагоприятных условиях.
Мы старательно чистим машины от залепившего их свежего снега. Но вот на стоянке появляется знакомая фигура заместителя командира по политической части подполковника Ершова. Лица летчиков оживляются.
— Говорят, Германия скоро запросит перемирия? — первым задает мучивший всех вопрос Лысенко. — Ведь поражение немцев очевидно? — В глазах летчика нетерпение.
— Вот как? — Ершов хмурится, молчит, затем, не спеша, отвечает: — Я не слышал таких предположений. Противник, на мой взгляд, отступает вовсе не потому, что стремится к миру и вот-вот запросит перемирия. Он не стал смирнее. Это выросла наступательная мощь и сила Советской Армии. Фашисты никогда не уйдут с захваченных ими земель добровольно. Агрессор остается агрессором, и наша задача — бить противника до полной его капитуляции.
Замполит поискал кого-то глазами, затем достал из планшета конверт.
— Наверное, нет ни одного среди вас, кому бы война не принесла горя. У одного оно больше, у другого меньше. Но каждое мы воспринимаем как свое собственное. И личное нельзя отделить от общего. Гитлеровцы, захватив наши земли, разбойничают на них, издеваются над советскими людьми. Вот послушайте, что сообщили о семье инженера эскадрильи Михаила Львовича Басса, проживавшей в Бобруйской области. Мать Михаила, сестра и два брата (у одного из них пятеро детей) погибли от рук фашистских палачей. Не утешать тебя пришел, дорогой Михаил Львович, — обратился Ершов к Бассу. — Твою боль ничем не уймешь. Но это не только твое горе, а наше общее, горе всей нашей страны. И лучшей помощью и утешением для тебя будет решение еще крепче бить фашистских гадов, до полного их изгнания с нашей земли. А друзей у тебя и единомышленников в этом деле — весь полк, вся наша армия, весь народ.
Стихийно тут же, на заваленной снегом взлетной площадке, возник митинг. Летчики, механики высказали решимость жестоко отомстить фашистам за все зверства, чинимые ими на нашей земле, за гибель семьи Басса. Слово берет командир эскадрильи майор И. В. Шмелев.
— Дорогой наш друг и товарищ! — страстно говорит он. — Мы очень хорошо понимаем тебя. Нам известно, что ты давно стремишься переквалифицироваться на летчика. Ты и сейчас рвешься в воздух, чтобы мстить врагу. Но поверь нам всем, кто летает: мы лучше сделаем это за тебя, но с твоей помощью, которую оказываешь нам на земле. В каждом сбитом нами самолете, уничтоженном танке, орудии, считай, есть и твой личный вклад в дело победы, твоя заслуга. И пусть всегда будет исправным и безотказным оружие на наших боевых машинах.
Мы обещали решительно и беспощадно бить врага всюду, где только увидим его… Скорее бы установилась погода — ив настоящее боевое дело!
После излечения в госпитале в полк прибыл и приступил к выполнению обязанностей командира Николай Иванович Миронов. 16 декабря я был вызван к нему для получения боевой задачи.
— Слушай приказ, — взял в руки карандаш и обратился ко мне Николай Иванович. — Эскадрилье следует срочно перебазироваться на передовую оперативную площадку южнее населенного пункта Пустошки. — Он обвел на карте заданную точку. — Задача: перехват и уничтожение противника на подступах к линии фронта.
Уточнив подробности, готовимся к вылету. Я волнуюсь: с сегодняшнего дня на меня возложена ответственность, определяемая характером самостоятельной работы с эскадрильей. Это большое доверие мне и летчикам эскадрильи.
Оперативная площадка, или, как ее еще называют, аэродром подскока, находится на удалении шести километров от переднего края. Она утопает в снегу, лишь для посадки и взлета укатана неширокая полоса. Мы рассредоточили самолеты по опушке леса, сами разместились в землянках, вырытых на обочине летного поля. Столовая недалеко от аэродрома — в крестьянской избе в лесу. Отчетливо слышна артиллерийская дуэль, иногда снаряды и мины ложатся совсем рядом со стоянками машин. На боевые задания взлетаем тотчас по приказу. Много времени сидим в готовности номер один прямо в кабинах. Если ходим по курсу на север, над линией фронта нас встречает ураганным огнем зенитная артиллерия противника. Зенитки бьют плотно, поочередно сосредоточивая удары то по одному, то по другому самолету.
Теряя господство в воздухе, противник до предела насытил свои наземные войска зенитными средствами. Огневые позиции «эрликонов» расположены вдоль железных и шоссейных дорог с востока на запад от Пустошки на Идрицу и Себеж. Ими «усеяны» берега речек, озер, лесные опушки, железнодорожные станции, населенные пункты. Вести с ними борьбу для нас весьма затруднительно. Пожалуй, единственно надежный способ — уходить, прибегая к противозенитному маневру по курсу, на малой высоте, со снижением на большой скорости, затрудняя таким образом прицеливание.
С оперативного аэродрома часто вылетаем на прикрытие своих войск, иногда — на их поддержку. Когда наши штурмуют передний край, мы наносим удары по противнику. Поддержка войск весьма эффективна с малой высоты, с полетом вдоль линии фронта. При этом мы выбираем цели и бьем из пушек.
