чистая случайность. Так или иначе, Терентий распорядился усилить охрану, и теперь Гаврик и Петя дежурили не только в ночь с субботы на воскресенье, но также и днем. Но, по-видимому, тревога оказалась ложной: «усатый» больше не появлялся.
55. Паруса
С начала августа, в субботу, Петя и Гаврик, несколько раз обойдя степью вокруг хуторка и не заметив ничего подозрительного, вышли к обрывам, легли в полынь и стали смотреть в море. Солнце недавно зашло, дул крепкий ветер, и над темно-синим, неспокойным морем гасли еще по-летнему теплые, розовые облака. Уже шла скумбрия, и недалеко от берега играли дельфины. По всему горизонту виднелись надутые паруса шаланд. Это вышли в море рыбаки ловить скумбрию на «самодур».
Шаланды двигались в разных направлениях и меняли галсы, то приближаясь, то удаляясь. Иногда какая-нибудь шаланда подходила совсем близко, некоторое время шла, подскакивая, вдоль берега, и тогда было ясно видно, как из-под ее плоского дна, хлопавшего по волне, вылетали фонтаны брызг и как, стоя во весь рост на задранном носу, человек водил взад-вперед длинную бамбуковую удочку, согнутую от напряжения, как лук.
Мальчики знали, что к этой удочке на длинной леске привязана приманка: свинцовая, ярко раскрашенная рыбка со множеством острых крючков и пестрых перышек. Искусство ловли скумбрии на «самодур» заключалось в том, чтобы наиболее точно соразмерить скорость движения приманки со скоростью движения косяка рыбы. Хищная скумбрия бросалась в погоню за пестрой приманкой, и тут нельзя было ни слишком уйти вперед, ни слишком отстать. Надо было раздразнить скумбрию, а затем поддаться — тогда скумбрия набрасывалась на «самодур», жадно хватала перышки и попадалась на крючок.
Это было увлекательное зрелище. Но сейчас Петя и Гаврик были заняты совсем другим. Они напряженно следили за парусами, желая отыскать именно тот, который они ждали.
Кроме рыбачьих шаланд, далеко в море маячили белоснежные, щегольские паруса гоночных яхт Екатерининского и Черноморского яхт-клубов. Они заканчивали большой гандикап на ежегодный приз знаменитого одесского миллионера Анатра и теперь шли к финишу, круто накренясь под ветром, — многотысячные красавицы, построенные на лучших верфях Голландии и Англии: «Майяна», «Вега», «Нелли», «Снодроп»… В другое время они бы, конечно, поглотили все внимание Пети и Гаврика, но на этот раз Гаврик лишь одобрительно заметил:
— В море все равно как вечером на Дерибасовской. Гулянье. Можно незаметно проскочить.
— По-моему, это вон та шаланда, как раз на траверзе старого большефонтанского маяка, — сказал Петя, с особенным удовольствием произнося слова «на траверзе».
— Не, — сказал Гаврик. — У Акима Перепелицкого шаланда ярко-голубая, недавно покрашенная, а эта облупленная.
— Верно.
— Не верно, а так точно.
— Стой! Вот она!
— Где ты видишь?
— Напротив Золотого Берега, ближе сюда, ярко-голубая.
— Не. У нее новый кливер, а у Перепелицкого латаный.
— Когда они обещали прийти?
— Как солнце сядет, так и придут.
— Солнце уже село.
— Еще чересчур светло. Пускай трошки стемнеет.
— А может, совсем не придут?
— Шутишь, брат! Это дело партийное.
И мальчики продолжали с напряжением всматриваться в море.
А дело заключалось в том, что недавно в Одессу тайно приехал из-за границы, из Кракова, представитель Центрального Комитета с директивами от Ульянова-Ленина относительно выборов в Четвертую Государственную думу. Вот уже в течение недели этот представитель делал доклады о политическом положении, каждый день выступая на районных партийных собраниях. Сегодня его ждали на хуторке. Для большей осторожности его должен был привезти с Ланжерона на своей шаланде молодой рыбак Аким Перепелицкий.
Облака понемногу гасли. Море темнело. Яхты прошли мимо и скрылись из глаз. Рыбачьих парусов стало заметно меньше. Далеко в Аркадии, на гулянье, играл духовой оркестр, и ветер приносил оттуда звуки труб и глухие вздохи турецкого барабана. А шаланда Акима Перепелицкого все не показывалась.
Вдруг Гаврик ее увидел:
— Вот она, вот!
Парус показался совсем не там, откуда его ждали. Шаланду ждали со стороны Ланжерона, а она подходила со стороны Люстдорфа. Вероятно, из предосторожности Аким Перепелицкий сначала провел ее далеко морем до самого Люстдорфа, а уже там повернул назад, к даче Ковалевского. Теперь шаланда была совсем близко. Ее гнал попутный ветер, и она, прыгая с волны на волну, быстро бежала прямо к берегу.
В шаланде находились двое. Один, развалившись на корме, держал под мышкой румпель. Это был Аким Перепелицкий, и Петя его сразу узнал. Другой — небольшой, коренастый, в старой полосатой тельняшке под брезентовой рыбацкой курткой, босой, в штанах, засученных до колен, — сидя согнувшись верхом на борту, проворно, сноровисто развязывал морской узел кливер-шкота. И Петя его узнал не сразу.
Пока мальчики сбежали с обрыва, паруса уже были спущены, руль снят и брошен на корму, киль поднят, и шаланда, по инерции царапая дном гальку, врезалась в берег.
Как и полагалось по неписаным законам Черного моря, Петя и Гаврик сначала помогли вытащить тяжелую шаланду на берег, а уже затем поздоровались с гостями.
— Тю! Дядя Жуков! — совсем по-детски воскликнул Гаврик, пожимая руку уполномоченному Центрального Комитета. — Побей меня бог, я так и думал, что это непременно вы!
Жуков некоторое время всматривался в лицо Гаврика.
— А! — наконец сказал он. — Теперь, братишка, и я тебя признал. Ведь это ты меня, никак, лет семь тому назад вытащил из воды против дачи «Отрада»? Так и есть! Ишь как вырос! А дедушка-то, а?.. Хороший был старичок, симпатичный. Ну, царство ему небесное. Помнится мне, все молился угоднику Николаю, но, как видно, так ни до чего хорошего и не домолился… — Тень давнего воспоминания пробежала по лицу Родиона Жукова. — Тебя как звать-то? Я уж, признаться, и забыл.
— Гаврик. Черноиваненко по фамилии.
— Черноиваненко? Стало быть, родственник Терентия Семеновича?
— Родной брат.
— Скажи пожалуйста! То-то, я смотрю, вы оба по одной дорожке идете.
— Дядя Жуков, а ведь я вас тоже хорошо знаю, — жалобно сказал Петя, который не мог перенести, что все внимание уполномоченного Центрального Комитета сосредоточилось на Гаврике. — Я вас знаю даже еще раньше, чем он. Когда вы прятались в дилижансе, помните? А потом — на пароходе «Тургенев»…
— Да что ты говоришь! — воскликнул весело Жуков. — Стало быть, мы с тобой тоже старые друзья, коли не врешь!
— Святой истинный крест! — с жаром сказал Петя и перекрестился. — Даже Гаврик может подтвердить… Гаврик, подтверди дяде Жукову, что это я носил патроны на Александровский проспект!
— Верно, — сказал Гаврик.
— А год назад я вас в Неаполе видел. Вы еще были тогда с Максимом Горьким. Скажете — нет?
Жуков посмотрел на Петю.
— Верно! — воскликнул он. — Теперь припоминаю. На тебе была флотская фланелька, верно?
— Верно, дядя Жуков, — сказал Петя и гордо посмотрел на Гаврика. — Видал?
— Только вы вот что, братцы, — строго сказал Жуков. — Забудьте, что меня кличут дядей Жуковым.
