приказание. У нас было три секунды, чтобы снять сланец и нырнуть в черный носок.
— Слишком медленно! Снимайте! — ревел Олдс в такт мерному шагу.
Мы возвращались к исходной позиции, держа по носку в каждой руке. Боковым зрением я видел стоящего рядом с собой курсанта Данкина. После того как Данкин стал громоотводом недовольства и ненависти наших инструкторов, я начал проклинать систему, по которой спальные места распределялись в алфавитном порядке. В то время как вся команда играла с сержантом-инструктором в «Саймон говорит», Данкин, как будто не слыша его команд, медленно одевался. Это заметил, конечно же, не только я, но и Олдс.
— У нас тут есть индивидуальность.
Олдс произнес слово так, как будто слово «индивидуальность» являлось синонимом слова «маньяк».
— Курсант Данкин, что это вы делаете? — спрашивал Олдс, произнося слова в ритм барабанной дроби, которая, наверное, всегда звучала в его ушах.
Данкин не отвечал.
Не ответил он и сейчас. С отсутствующим взглядом, направленным на противоположную стену, он снял носок и вернулся в исходную позицию. Олдс концентрировал взгляд на пять сантиметров выше носа Данкина, шипя так, что его могли слышать только находящиеся в непосредственной близости:
— Я тебя вышвырну отсюда, щенок. Но прежде чем отправиться домой, я заставлю тебя страдать.
Данкин моргнул, Олдс набрал в легкие побольше воздуха и заорал:
— Правый носок! — В этот раз он даже не посмотрел, как быстро справились все остальные. — Слишком медленно!
После десяти таких раз мы взяли в руки сапоги, встали на колени и маршем потопали на своих четырех конечностях вокруг спальни. Олдс объяснил: медленно приводимые в исполнение приказы приводят к потере преимущества. Мой страх перед ШПО начал потихоньку перерастать в разочарование. Я не понимал правил игры. Все было как в тумане, я ожидал от морской пехоты большего. Я ползал по кругу с сапогами на руках и мечтал о том, чтобы бросить все и вернуться домой. Я бы мог провести остаток лета, работая телохранителем. Боец — это, наверное, не тот социальный статус, который мне нужен.
Когда Олдс объявил об окончании игры, мы оделись и отправились на площадку для занятия физкультурой.
Центром физкультурной площадки был красный деревянный помост. На нем, спиной к восходящему солнцу, стоял цветной сержант из Британской королевской морской пехоты. Он приехал из Соединенного Королевства по обмену, и ему определенно нравилось приводить в форму так жаждущую этого американскую команду.
— А, курсанты, доброе утро. Надеюсь, отсутствие биг-маков и просмотра шоу Джерри Спрингера хорошо сказалось на вашей готовности к утренним занятиям. Помните, ничто так не подтверждает ваших усилий, как рвота фонтаном.
На этот счет у меня тоже есть история. Спустя несколько недель после беседы с Томом Риксом я пошел в призывной пункт морской пехоты в Лебаноне, штат Нью-Гэмпшир. Над солдатским металлическим столом висели плакаты с девизами типа «Обдуманные действия всегда превалируют над масштабными силами» или «Мы ищем хороших людей». Лозунги мне, определенно, понравились. Сидящий за столом сержант с резкими чертами лица оглядел меня сверху донизу и, не выдержав, рассмеялся. Он сказал, что может записать меня прямо сейчас, и к концу недели я уже буду сидеть в автобусе, идущем на остров Паррис. Но, так как я был студентом, он посчитал более приемлемым для меня воспользоваться программой подготовки офицеров, уточнив, что их офис занимается только набором в морскую пехоту. Клянусь, в тот момент я не понимал разницы между двумя этими предложениями. Он вручил мне визитку и пожелал всего хорошего. Сев в машину, я прочитал надпись на визитке. Капитан Стивен Эттейн, офис по подбору офицеров, Портсмут, Нью-Гэмпшир.
Спустя три недели я поехал в Портсмут. Нужный мне офис был запрятан в недрах центра по профессиональному ориентированию. Девушка, сидящая на регистрации, поздоровалась и предложила присесть на диван. Приемная была выдержана в нейтральных тонах, с мягким освещением, — честно говоря, я ожидал увидеть совсем другое. Когда дверь одного из кабинетов открылась, я встал. Знакомый уже мне капитан Эттейн, в своей синей форме, выглядел очень подтянутым, — прямо как офицеры на рекламных плакатах морской пехоты.
«Так вы решили, что обладаете необходимыми качествами офицера моего рода войск?» Иронии во фразе было больше, чем вопроса.
Моим первым испытанием было прохождение теста на физическую подготовку. Наивысший результат — 300 очков; для того чтобы стать курсантом, нужно было набрать не менее 275. Тест был разделен на три этапа: подтягивание, отжимание и бег на три мили. Чтобы набрать 300 очков, нужно было подтянуться двадцать раз, не срываясь с перекладины и доставая подбородком до верхнего уровня планки, затем отжаться сто раз за две минуты и пробежать, уложившись в восемнадцать минут. Как триатлон: нужно уметь делать хорошо сразу три вещи. Трудно, но зато комбинация позволит верно определить уровень физической подготовки. В школе я играл в футбол и занимался кроссом, а в Дартмаусе считался хорошим велогонщиком, поэтому, покинув в тот день Портсмут, я был уверен в успешности прохождения теста.
Капитан Эттейн, здороваясь со мной во время моего следующего визита, спросил, с чего я бы хотел начать тренировку: с отжимания, подтягивания или бега. Поблагодарив его за то, что он спросил о моих предпочтениях, я ответил:
— Подтягивание, отжимание и затем бег.
— Отлично — ухмыльнулся он. — Тогда мы начнем с бега, потом отжимание и подтягивание.
Это было моим первым знакомством с нравами морской пехоты.
Наверное, я побледнел, и тогда он пояснил, что предложил начать с бега для моей мотивации. Двумя минутами позже я выбегал из парковки, а капитан Эттейн ехал позади меня на правительственном фургоне, сигналя и крича, чтобы я бежал быстрее. В 17.30 я пробежал три мили, свалился на траву, лег на спину, капитан уже стоял рядом со мной. По свистку я начал отжиматься. Девяносто восемь, девяносто девять, сто. До двух минут осталось десять секунд. Еще один блестящий результат. Меня скрутило. Мы зашагали к перекладине для подтягивания. Каждый вдох образовывал облако конденсата. Мое тело болело от бега и отжимания, но силы в руках были. Я подпрыгнул, ухватился руками за перекладину и начал подтягиваться. Капитан Эттейн громко считал:
— Тринадцать, четырнадцать, четырнадцать, четырнадцать.
Что я делаю не так?
— Не дрыхнуть — четырнадцать, четырнадцать. Что значит «дрыхнуть»?
Я сделал двадцать подтягиваний, а его счет все еще не превышал четырнадцати. Руки дрожали и, несмотря на холод, капли пота падали мне на глаза. Я сорвался с перекладины, согнулся в коленях и выблевал свой завтрак прямо на траву. Когда рвотный рефлекс отступил, я спросил:
— Что значит «дрыхнуть» и почему вы после четырнадцати перестали считать?
— Ты раскачивал свое тело вперед и назад. Ты должен двигаться вверх и вниз по прямой линии. Думаю дать тебе еще один шанс, но и то из-за того, что тебя стошнило.
Эттейн посмотрел на свою планшетку.
— Двести семьдесят — неплохо. Нужно над этим немного поработать, и ты будешь готов к ШЛО.
Стоя перед цветным сержантом в то утро, я был машиной. Я мог пробежать три мили за шестнадцать минут и сделать двадцать пять подтягиваний. К сожалению, в ШЛО редко тестировали навыки дважды.
В это утро вам придется много побегать. Мне нужны добровольцы, чтобы продемонстрировать весь процесс.
Двенадцать курсантов буквально сорвались с места, делая шаг вперед.
— Поднимите бревно.
Курсанты взвалили на плечи настоящий телефонный столб длиной в двадцать футов и весом фунтов четыреста. От столба очень сильно несло креозотом, на руках и плечах курсантов оставались коричневые пятна.
