Fredemberg взимал весьма крупную мзду, подлежит сомнению. Мне лично известен случай оплаты визы для двух лиц 80 тысячами романовских рублей, что составляло в то время примерно 12 тысяч франков. Любопытнее всего, что эти визы оказались совершенно недействительными. Французские власти в Константинополе их не признавали, причем сами их выдавали лишь по получении для каждого отдельного лица разрешения из Парижа – яркий пример французской мертвящей централизации и недоверия к своим местным даже столь крупным, как их верховные комиссары, агентам. (Слухи о взяточничестве Fredemberg'a дошли и до французского правительства и, вероятно, в связи с тем, что сей грабитель тотчас по прибытии в Константинополь вышел в отставку и открыл там же, очевидно на награбленные деньги, банк, признало нужным произвести по этому поводу расследование, которое за отсутствием жалобщиков и улик не привело ни к каким результатам. Производивший расследование граф Шевельи, которому французское правительство благодаря его русским связям давало различные поручения, касавшиеся России, мне даже говорил, что из произведенного им расследования у него получилось убеждение, что все наветы на Fredemberg'a ни на чем не основаны, с чем я, однако, позволил себе не согласиться.
Одновременно с переездом Шварца в «Лондонскую» гостиницу началась там же запись и выдача свидетельств для посадки на те или иные имеющиеся в порту суда, причем некоторые из них должны были идти в Крым-Ялту-Севастополь, не подозревая, что там тоже идет эвакуация, производившаяся англичанами, некоторые – в Новороссийск и, наконец, некоторые – в Константинополь. Офицерству, распределение коего происходило особым порядком, предоставлено было право выбора направления, причем отчасти благодаря возникшим пререканиям между одесским командованием и Добровольческой армией, отчасти вследствие огромной нравственной усталости большинство предпочло временно выйти из игры и направиться в Константинополь, а многие лелеяли надежду перебраться оттуда на Дальний Восток и вступить в ряды армии Колчака. Ту же надежду питал и генерал Шварц.
Со дня на день «Лондонская» гостиница совершенно изменяла свою физиономию. Беспрерывной лентой направилась туда буржуазия и вообще гражданское население, желавшее покинуть Одессу. Для многих непричастных ни к какой политике и притом не имеющих наличных средств для существования в чужой стране такое решение было подсказано охватившей город стихийной паникой и бросило их в пучину таких лишений и страданий, которые они едва ли бы испытали в большей степени, оставаясь в Одессе.
В «Лондонскую» гостиницу приходили и толкались в обширном ее вестибюле самые разнообразные лица, о присутствии которых в Одессе я, по крайней мере, и не подозревал. Среди них было множество петроградцев, уже настолько лишенных средств существования, что это сказывалось не только на их платье и обуви, но даже и на их лицах. Появились тут внезапно и какие-то наряженные в театральные костюмы петлюровские офицеры. Оказалось, что они пришли неизвестно какими путями с предложением войти в союз с где-то еще имеющимися отрядами Петлюры для совместной охраны Одессы от большевиков.
Совету национального объединения, в состав которого я входил, была обещана французским командованием выдача виз во Францию для всех его членов. Однако отправившийся с этой целью в соответствующее бюро один из наших сочленов даже не мог туда проникнуть вследствие той толпы, которая его осаждала. Тогда я решил отправиться непосредственно в самый штаб генерала Ансельма, помещавшийся тут же на Приморском бульваре, в реквизированной им «Петербургской» гостинице, но там я застал полный хаос. Проникнуть туда было весьма легко, но найти там соответствующее лицо весьма затруднительно. Блуждая по комнатам, занятым штабом, впрочем в большинстве пустынным, я наконец набрел на какого-то русского офицера, являвшегося офицером связи.
Во время моего разговора с ним в комнату вошел какой-то маленький коренастый французский офицер совершенно не французского типа и резко меня спросил, что мне надо, и на мое указание моего дела объяснил мне в грубой форме, что исполнять он этого не может. Не имея понятия, с кем я имею дело, и видя перед собой образчик французского грубого высокомерия (куда девалась былая politesse gauloise?), я не постеснялся ему в повышенном тоне указать на совершенную недопустимость подобного обращения, причем добавил несколько нелестных слов относительно всего управления, возглавляемого прославившимся в Одессе Фредембергом. В ответ на мой выпад французский офицер как-то сразу стушевался, пробормотал какие-то извинения и мигом исчез.
Присутствовавший при этом русский офицер после ухода француза обратился ко мне с возгласом: «Наконец-то нашелся кто-нибудь, чтобы осадить этого нахала. Давно бы так».
«Да кто это такой?»
«Как, вы не знали? Да это и есть самый полковник Fredemberg».
Ясно, что после этого инцидента я прекратил всякие хлопоты по получению виз, которые, впрочем, как я уже упомянул, решительно никакого значения не имели.
Недолго продолжалось пребывание Шварца в «Лондонской» гостинице – всего два дня. Еще утром в день посадки беженцев на суда возможно было ходить по прилегающим к Приморскому бульвару улицам, но магазины и банки уже спешно запирались, а к 6 часам дня уже почти весь город был в руках большевиков. Все же Приморский бульвар и спуск к порту, однако лишь через Сабанеев мост, был еще более или менее безопасен. Я лично был записан на транспорт «Шилка», направлявшийся в Крым, куда еще до возвращения моего в Одессу выехала моя семья, но по приходе моем на это судно узнал, что команда его забастовала и никуда двигаться не намерена (впоследствии ее наполовину уломала, наполовину принудила огромная скопившаяся на этом судне толпа, положение которой в противном случае было совершенно безвыходное).
Со своей стороны я решил скрепя сердце направиться на какое-либо судно, имеющее назначением Константинополь – таковых было четыре, – надеясь уже оттуда при помощи моих английских связей – в Лондоне мне дали новый открытый лист к английским военным властям – добраться до Ялты.
Раздумывая, как добраться до такого судна – о месте их нахождения я не имел понятия, – я заметил небольшую кучку народа, толпящуюся в какой-нибудь сотне сажен от меня на том же участке обширного Одесского порта, где я находился. Наудачу направился к ней и узнал, что это пассажиры, записанные на пароход «Caucase» и ожидающие парового баркаса, чтобы доставиться на него: «Кавказ» стоял на рейде неошвартованный.
Никаких удостоверений для перехода на «Кавказ» я не имел, но это отнюдь не помешало мне беспрепятственно сесть по его приходе на обслуживавший его баркас и подъехать на нем к названному судну. Само собой разумеется, что мог я все это проделать только благодаря тому, что в виде багажа у меня были лишь два ручных чемоданчика, представлявшие все оставшееся у меня имущество. Сундук с вещами пришлось бросить в Одессе.
«Кавказ» оказался огромным французским транспортом, перевозившим во время войны туземные войска с острова Мадагаскар во Францию. Переданный вновь в частную эксплуатацию, он, однако, еще сохранил устроенные на нем приспособления для массовой перевозки людей: обширные трюмы его были снабжены устроенными в несколько этажей нарами. На этом судне должен был отплыть генерал Шварц и его штаб; на нем же было посажено множество беженцев обоего пола и более тысячи офицеров.
Взойдя на борт «Кавказа», я застал на нем буквально столпотворение вавилонское. Не успевшие еще разместиться по трюмам стояли густой толпой на палубе, заваленной всевозможным багажом. Наступившая темнота и весьма слабое искусственное освещение парохода в высшей степени тормозили установление какого-либо порядка. В полумраке раздавался плач детей, которых было немалое количество, и… мычание животных: то были волы, тут же находившиеся на палубе, предназначенные для продовольствия едущих. По временам между сгрудившимися беженцами возникали перебранки и воздух оглашался крепкими словцами.
Странное зрелище представляла и кают-компания. Ярко освещенная, она была сплошь забита народом, среди коего я заметил высших духовных иерархов – митрополита Платона, архиепископа Кишиневского Анастасия и множество священников. Все они скромно поместились по стенкам, а посередине кают-компании – за столом – сидели и смачно что-то ели какие-то штатские люди
