особенному, жалобно звенели, и Бадерхан уже намеревался прогнать странного чужого шамана, когда тот заговорил:
– Эрлик очень голоден и ожидает твою душу у себя в подземелье.
– Откуда тебе известно, что моя душа должна опуститься в темный мир Эрлика, а не подняться к небесным тэнгри?! – разгневался Бадерхан.
– Я знаю многое, и даже то, как ублажить Эрлика, чтобы ты мог остаться в этом мире. Или ты хочешь поскорее узнать, куда твоя душа попадет: на небо или в мир вечной тьмы?
– Верни мне здоровье, и я щедро тебя отблагодарю!
– Ты в самом деле этого желаешь? Но Эрлик не захочет остаться голодным, значит, умрет один из твоих домочадцев. Ты готов к этому?
– Что стоит жизнь любого из них по сравнению с моей, – Бадерхан скривился от приступа мучительной боли, – главы рода и их господина?
– Ты сделал свой выбор. Я совершу ритуал «доле», и болезнь тебя покинет.
Целую ночь провел в юрте Кайсым, совершая шаманские танцы и песнопения. Под утро, впервые за время болезни, Бадерхан уснул спокойно, а когда проснулся, то узнал, что во сне умер его младший брат. Через три дня Бадерхан был вполне здоров и перед тем, как отправиться в обратный путь, щедро наградил Кайсыма: подарил ему юрту, пушнину, рабов. Хотел дать еще наложниц, но тот воспротивился, сказал, что те ему ни к чему – он дал обет Эрлику, что не прикоснется ни к одной женщине. Бадерхан рассмеялся:
– Ты лишаешь себя самого большого удовольствия, того, какое может дать лишь женщина. Они различаются по красоте, страстности, уму, способности развлекать, а объединяет их лишь способность дарить наслаждение. Что может их заменить?
– Власть, власть и многажды – власть. Она дарит наслаждение, с которым ничто не сравнится. Ты пресыщен ею, поэтому ищешь иные удовольствия, а она этого не прощает.
Весть о чудесном выздоровлении Бадерхана мгновенно разлетелась во все стороны, но не целительством прославился Кайсым, а тем, что его имя было неразрывно связано со смертью. Каждый раз, когда он выполнял чью-то просьбу, совершались множественные человеческие жертвоприношения или умирал кто-то из близких просителя. Получив от Бадерхана в дар рабов, Кайсым всех их принес в жертву Эрлику. К нему решались обратиться лишь в крайнем случае, в основном когда не могли разделить наследство и власть. Просители, не желая, чтобы стало известно о посещении черного шамана, тайком пробирались к нему.
Кайсым продолжал жить отшельником, за пределами поселения шаманов, в таежных дебрях. Правда, теперь его жилищем стала добротная юрта, а не убогий шалаш. Он резко отличался от других шаманов, обзаводившихся женами, детьми, живших в достатке, прибегавших к помощи добрых западных тэнгри – небожителей, тогда как он обращался к Эрлику и злым восточным тэнгри. Однажды на Кайсыма напали лихие люди из тайги и чуть было его не убили – он чудом спасся, со стрелой в правом предплечье, и снова выжил. С тех пор смерть стала частым гостем в поселении шаманов, и, хотя каждый раз она имела другое лицо, ее связали с Кайсымом. Видимо, решил он, лихие люди появились у его юрты-гэра не случайно, и связал это с происками завидующих его славе шаманов.
Но с некоторых пор Кайсым перестал принимать просителей: каждое утро, выходя из юрты, он обводил все увеличивающиеся их ряды пустым взором и снова скрывался в своем жилище. Поползли слухи, что он хочет покинуть эти места и уйти. Куда? Зачем? Никто этого не знал и не догадывался, что связано это с недавним посещением Кайсыма пастухом Сайратом. Тот принадлежал к богатому и знатному роду, но после смерти отца власть перешла к его старшему брату Байлагасу, который сделал Сайрата простым пастухом.
Они проговорили весь день, а ночью Кайсым стал камлать, принося щедрые жертвы Эрлику, чтобы тот позволил заглянуть в будущее Сайрата. Он увидел движущиеся неисчислимые орды воинов-кочевников, все сметающие на своем пути, покоряющие народы, племена. Они разоряли города и селения, принося тысячные кровавые жертвы Эрлику. Увидел рядом с ним себя, и его охватило сладостное ощущение – наконец он нашел того, кого так долго искал и кто поможет ему покинуть опостылевшую тайгу, вернуться на просторы степей. И тогда он никому не будет подвластен, всем станет диктовать свою волю. Шаман и пастух поняли, что нужны друг другу, так как у них одна цель – власть, алчущая, подобно пожару в тайге, не имеющая границ и все сжигающая на своем пути. Но обрести ее они смогут лишь вдвоем, помогая друг другу. Кайсым обратился за помощью к злому духу шулмусу и принес ему в жертву двух рабов, чтобы тот забрал душу Байлагаса в подземное царство Эрлика. Используя принесенные Сайратом волосы, он сделал куклу, совершил над ней обряд «амилка» – дал ей жизнь и нарек Байлагасом, затем сжег ее на костре, камлая и приговаривая: «Байлагас, пусть огонь так же сожжет тебя изнутри!»
Кайсым стал каждое утро ожидать весточки от Сайрата, не сомневаясь, что помог ему и тот теперь тайша[5] улуса[6], – это был первый этап задуманного ими плана.
Этим утром у Кайсыма было приподнятое настроение, внутренний голос ему подсказывал, что именно сегодня он получит долгожданную весть. По своему обыкновению выйдя из юрты и молча пройдя вдоль ряда просителей, он понял, что на этот раз предчувствие его подвело: гонец от Сайрата еще не прибыл. Однако ощущение встречи с чем-то хорошим его не покидало. Удивляясь своему необычному состоянию, Кайсым вернулся в юрту. Но как только он подбросил дров в очаг, горевший посредине юрты, полог откинулся и внутрь, не спрашивая позволения, вошел молодой воин в войлочном колпаке степняка.
На такую дерзость вряд ли решился бы даже гонец от Сайрата, так с чем же пришел этот степняк? Кайсым подумал было, что его снова хотят убить и это подосланный убийца. Его рука нырнула под одежду, где был спрятан нож, слабый соперник акинаку, висевшему на поясе вошедшего воина. Однако тот не касался своего оружия и только печально смотрел на Кайсыма. Почему его лицо, а особенно глаза, смотревшие с любовью и печалью, так знакомы?
– Гюнеш?! – воскликнул Кайсым и почувствовал, как земля неожиданно дрогнула у него под ногами, словно этим именем он вызвал гнев подземных духов, так что еле удержался на ногах.
– Кайсым, мой любимый!
Сброшенный колпак высвободил копну иссиня-черных волос, и девушка-воин бросилась в его объятия. Он вновь почувствовал себя прежним – красивым, удалым, сильным. Тогда у него была любовь Гюнеш, не было только богатства и знатности. Его семья погибла во время набега соседнего племени, пропало все добро, табуны лошадей. Отец был шаманом и передал ему свои знания, и, хотя Кайсыма больше тянуло на воинские подвиги, он покорился воле отца. Оставшись один и став практически нищим, он все же рискнул посвататься к Гюнеш. Ее отец, тайша, его высмеял, оскорбил и выгнал вон. Вот тогда Кайсым и Гюнеш бежали, но их поймали. Его били смертным боем, сделали калекой и бросили в степи умирать. Он прощался с жизнью, а над ним кружили стервятники, чуя легкую добычу. Степь, знакомая с рождения и пьянящая кровь, по которой он столько раз несся вихрем на верном скакуне, показывая свою силу и ловкость, была насыщена запахом смерти. Вот тогда его посетили странные видения, а в голове ззвучал чужой голос, пообещавший ему жизнь взамен на послушание.
Его подобрал караван, везший шелковые ткани. Немного придя в себя, он стал погонщиком, потом покинул караван и через много месяцев пути оказался в тайге, возле поселения шаманов, – так ему приказал чужой голос. Он запретил Кайсыму приносить жертвы верховному божеству Ульгеню и небесным западным тэнгри, наказал почитать только Эрлика и злых восточных тэнгри, обещая за это исполнить все его желания. Чужой голос подсказывал ему, что он должен делать, а что – нет. Он стал постоянно прислушиваться к нему, и тот помогал ему и в обыденной жизни, и в шаманской практике. Кайсым хотел немного: отомстить за унижения, за то, что стал калекой, и для этого ему нужны были власть и сила.
Нахлынувшие воспоминания помогли ему овладеть собой и вновь напомнили, что он калека и шаман, которого обуяла жажда мщения – он хотел уничтожить обидчиков. И вот в его объятиях дочь врага, из-за которой он стал калекой и изгнанником. Он убьет ее и тем самым отомстит ее отцу.
«Накорми ее кровью жертвенник Эрлика!» – нашептывал чужой голос, и его рука вновь непроизвольно потянулась к ножу. Но любовь к Гюнеш еще не остыла, и, громко заговорив, она заглушила голос чужого. Ему захотелось забыть обо всем, уйти с Гюнеш далеко-далеко, где они могли бы построить новую жизнь, где были бы только вдвоем. Но, взглянув на свои искалеченные руки, которыми он не мог даже как следует обнять девушку, вспомнив об ужасном шраме на месте глаза, он позволил чужому голосу
