на уме, но из кухни мало что увидишь. А я тут была, и у меня глаза на месте! Вот там стояли машины, — показала она пальцем место, где и Вольницкий оставил свою машину. — А она сзади подобралась, согнулась, чуть не на карачках, украдкой! И ничего мне не сказали! Если бы не Геня, я бы вообще не знала, что тут проводится такое замечательное расследование!
— Но, Люсенька, ведь тебя не было, когда с нас снимали показания…
— Не было, не было! А тогда-то я была, в самый главный момент! И мог ваш мент… пардон, ваш человек немного меня подождать и расспросить.
— До полуночи подождать?
— Подумаешь какое дело, ночь, полночь, ведь дело идет о смерти человека!
Перебранку супругов Вольницкий терпеливо переждал. Уже понимая, что они вряд ли причастны к убийству, он надеялся на появление в расследовании новых моментов. Особые надежды вселяли в него претензии пани Люсеньки. Что-то эта баба заметила, а их сыщик с ней не общался.
Супруга перестала пилить мужа и перешла к делу:
— Как хорошо, пан комиссар, что вы опять пришли, я уверена, никто вам не сказал того, что я видела, все прошляпили. Слава богу, у моего мужа не было никаких общих дел с покойным, так что мне не придется ничего скрывать…
— Люсенька!..
— А ты молчи и сиди тихо. Нет, я должна признать, что в людях мой Владик разбирается, в этом ему не откажешь. Мирек, пусть ему земля будет пухом, для тенниса — в самый раз, для танцев, для любых развлечений, но к делам его подпускать нельзя! Это Владик уже давно усек.
— Поздравляю! — искренне похвалил Владика комиссар. — А то важное, что все прошляпили, это что было?
— Да что вы женщин слушаете, пан комиссар! Сплетни, простые бабские сплетни.
— Ты бы уж лучше помолчал. Такие сплетни, которые я вижу собственными глазами, уже не сплетни, а факты, или как там у вас… О! Вещественные доказательства!.. Правда?
Вольницкий с готовностью подтвердил: истинная правда.
— Слышишь? А я собственными глазами видела — уродина явилась.
— Какая уродина?
Очень довольная собой пани Люсенька так и расплылась от удовольствия и вторично наведалась к бару.
Теперь она обращалась прямо к комиссару:
— Странно, что вы не знаете. Была одна такая особа, пан Мирек часто на нее жаловался, уж она так его изводила своими приставаниями, так изводила — не знал, бедняга, куда и деться. Чего он только не делал, чтобы от нее отцепиться. Ведь с остальными своими пассиями расставался запросто, просто бросал их за ненадобностью, а эта изводила его не один год, и он никак не мог от нее отделаться. Избегал ее как мог, ничего не помогало. Следила за ним постоянно, еще счастье, если он на машине уезжал, в конце концов, трудно преследовать человека на машине. А вот когда он просто брал такси — тогда хоть пропадай. Висела на хвосте как приклеенная, и дожидалась, когда выйдет из такси. От нас он скрывал знакомство с ней, но она его выследила, и стала и сюда являться. Ну и тогда, в воскресенье, уж не знаю, на чем она приехала, но уехали они вместе. Бедняга, видно, решился забрать ее, чтобы и к нам не вломилась. Говорю вам, тогда, в воскресенье, она еще раньше сюда заявилась и где-то пряталась, и, когда они вдвоем шли с корта, вытирая пот, она за его машину спряталась и сидела за багажником, скорчившись, на корточках, старалась, чтоб ее никто не увидел, но от меня не скроешься. Я даже слышала, как она заржала… Уродина, страшила, вы не представляете, пан следователь, до чего ж она страшна! И тут она заржала…
— Простите?
— А у нее смех был такой, лошадиный, ну просто ужас. Как вроде что-то не то ржет, не то грохочет, не то хрипит, вот так: хрррр, хррр, хрррр, ржжжж, ржжжж, го-го-го. Ржжжж. Нет, меня так не получится.
Звуки пани Люсенька издавала ужасающие, а оказывается, в реальности они еще ужаснее.
— Люсенька, — совсем упавшим голосом воззвал супруг.
Вольницкий молчал, пораженный услышанным. Пани Люсенька откашлялась и коньячком прополоскала горло.
— Одного смеха бы хватило, — продолжала она, — но и без смеха эта Вивьен была такая… Не подумайте, что я о себе слишком высокого мнения. Владик подтвердит, никогда не заношусь, знаю, есть женщины и моложе меня, и красивее, опять же о вкусах не спорят. И я всех подряд так не критикую. Слова плохого не скажу о бывшей жене Мирека, женщина интересная, да и других вокруг вон сколько. Но эта Вивьен была уж больно гадкая. Что-то в ней сидело такое… отвратительное, не знаю, как вам и объяснить. Вроде бы все у нее в порядке, не горбатая, не раскоряка, ноги не кривые, не спички, но и не рояльные подпорки. И лицо такое неприятное… А самое противное в ней — походка, очень некрасиво шагает, руками размахивает… Нет, не могу описать, ее увидеть надо. Мирек услышал ее ржанье, возвращаясь с тенниса, обернулся и аж побледнел. Сразу же распрощался с нами, забрал вещи и поспешил к машине. И они вместе уехали.
Вольницкий перевел дух.
— Вот именно, мне показалось странным, что после тенниса Кшевец не принял душ. Наверняка у вас душ есть.
— Да где ему о душе думать, что вы! На его месте я бы тоже поторопилась сбежать, боясь, как бы она к нам не пришла и тут не стала ржать.
— Надо же, а я об этом ничего не знал, — пробормотал ошеломленный пан председатель.
— Вы, проте пани, просто бесценная и восхитительная женщина! — совершенно искренне похвалил председательшу следователь и не удивился, увидев, как председатель согласно кивнул головой. — Именно этот момент был для нас непонятен, а пани так хорошо все объяснила. Еще раз, если я вас правильно понял: от вас покойный в спешке уехал вместе с этой Вивьен, сразу сел в машину и уехал?
— И это я могу показать под присягой, — заверила его Люсенька.
Вот так, совершенно случайно, только благодаря наблюдательной супруге председателя, следствие обрело очень важную улику. И гадай теперь, что этому помогло. Случайность? Возможно, будь тогда оперативник повнимательнее, или будь на его месте женщина, или будь на своем месте председательша… да что гадать, как всегда и во всяком деле, многое зависит от случая. Повезет — не повезет. Как в лотерее.
Но тут Люсенька нарушила философские размышления комиссара, неожиданно заявив:
— Но убила его не она, вот в этом я головой ручаюсь.
Даже супруг удивился:
— Почему ты так в этом уверена?
Его половина презрительно повела плечами.
— Да потому, что без него ей жизни нет. И она не из тех, которые с горя травятся и вообще кончают с собой. И пусть я… ну не знаю… полысею, что ли, если теперь, после его смерти, она не станет все дни просиживать на его могиле со свежими цветами. Ведь она жила лишь надеждой на него. Это было видно невооруженным глазом. Мания такая, что ли, помешательство? И была бы счастлива, если бы ее обожаемого паралич разбил, вот тогда он точно бы только ей принадлежал, а она, не помня себя от счастья, сутки напролет просиживали бы сиделкой у его постели до конца дней своих.
Вольницкий огорчился — подозреваемая проскользнула у него между пальцами. И очень подивился теперь уже и уму председательши. Впрочем, они, бабы, всегда в таких вещах больше понимают. Теперь надо быстрее ухватить эту маньячку, вот только захочет ли она вообще с ним говорить? В крайнем случае запросит у прокурора ордер на обыск в ее доме, теперь у него есть для этого основания.
Уже прощаясь, комиссар вдруг припомнил:
— Вы что-то говорили о лае и ворчании собаки?
— Ну да, — подтвердила пани Люсенька. — Я говорила о псе Букеляка, он ведь все время лаял и ворчал, а они, как два глухаря, из-за своего тенниса ничего не слышали. Она сразу учуяла чужого… А знаете, пан следователь, я на вашем месте допросила бы Вивьен.
— Я на своем сделаю то же. Благодарю вас.
