телефонные звонки, но угадав голос Виктории, Демона или Сливы, мямлю какую-то халтурную чушь и никак не определюсь: то ли нездоровится мне, то ли я чем-то занят… Со стороны могло померещиться ― искусственно к себе интерес подогреваю; опять, мол, голову запрудило чем-то хитровывернутым. На самом же деле — ничего подобного, и вряд ли друзья так между собой решили. Но «разведка» для общего спокойствия все-таки наведалась.
Демон держится непринужденно. То посмеивается, то резкость какую-нибудь выдаст — но все к месту. Попиваем принесенное им пиво, грызем соломку, разговариваем. Правда, собеседник сейчас из меня не ахти какой, по-прежнему забирают собственные мысли. Полукосмические, полу… клинические.
— У тебя такое лицо, Гоголь! Ты бы себя видел сейчас! О чем ты думаешь, черт подери? — не вытерпел в какой-то момент Демон и, дернув головой, громко икнул.
О чем. Начни рассказывать, о чем я думаю, и мы оба покроемся плесенью. Куда лучше промолчать. Тем более что такие вопросы не висят в воздухе подолгу. Не ответишь ничего — ну и что. Растворятся и не вспомнятся уже через минуту…
— Да-а, — упрямо не сводя с меня глаз, протягивает Демон, и это его «да», несомненно, предлагалось истолковать как «тяжелый случай» или «бывает».
Демон поднимается с дивана. Вздыхает, тянет руку за сигаретами. При этом неловко задевает локтем пивной баллон, и тот с шумом опрокидывается. Шипя и пенясь, по полу растекается пиво. Демон суетится: неуклюже хватает баллон, снова роняет его, опять подхватывает — пивная лужа очень быстро достигает внушительных размеров, а эти клокочущие хлопья пены прямо-таки устрашают.
— Армагеддон! — хлопает себя по щекам Демон. — Ар-ма-гед-дон…
— Безрукий ты, что ли, — лениво замечаю я. Хоть что-то наконец выводит меня из опостылевшей абстракции.
— Где у тебя тряпка? — выражение лица у Демона до комичности виноватое.
— Посмотри под ванной в тазике.
Демон уходит, но возвращается почти тут же.
— У тебя в тазу нет тряпки, там только мочалка, — возмущенно демонстрирует мне свою находку. — Кто, по-твоему, мочалкой пиво собирает?
— Ты.
— Я. Зашибись. — Демон с оскорбленным видом опускается на колени и начинает возить мочалкой по полу.
— У тебя неплохо получается, — нахожу в себе силы съязвить снова.
— Был бы признателен, если бы ты заткнулся. Трудно поверить, что минуту назад твое молчание меня удручало…
Когда Демон уходит в ванную выжать мочалку, задевает ногой телефон, стоящий на полу, и скидывает трубку с базы.
— Положи трубку, — бросаю ему вслед.
Делает вид, что не слышит. Вот опять возвращается в комнату.
— Положи трубку на место.
Теперь в открытую игнорирует мое замечание. В отместку, понимаю.
— Не припомню, чтобы ты мыл у меня полы, — сипит себе под нос, усердно борясь с пивной лужей- страшилищем.
— Я никогда не проливал у тебя пива.
— Резонно, — соглашается Демон, вновь отправляясь в ванную.
— Положи трубку!
Через минуту он снова здесь.
— Что ты разнервничался, не пойму?
— Твоя же мамаша сейчас названивает узнать, что там с ее оболтусом — и гудки считает.
— С каких это пор ты так обо мне заботишься?
— Я забочусь о том, чтобы телефонная трубка лежала на предназначенном для нее месте.
Демон как бы между прочим вешает трубку и снова удаляется в ванную.
Пол вытерт. Демон вышагивает из коридора с победоносно выпяченной грудью и вольготно разваливается на диване. Но расслабиться, упиваясь демонстрируемой непринужденностью, ему уже не даю.
— Ты можешь остаться — ложись тогда в другой комнате (дело обычное: когда отец работал «в ночь», Демон частенько ютился у меня); или же — тебе пора. Я хочу пописать, — объявляю я. Как-то ультимативно прозвучало, не совсем хорошо…
— Что ты хочешь? — дурачком заулыбался Демон.
— Пописать. Я, между прочим, уже за книгу взялся, — лукавлю. — У меня вдохновение.
— Понятно. Вдохновение у тебя, — Демон расстается с удобным диваном и замирает посреди комнаты. Стоит словно изваяние. У его ног — телефон.
Я тупо гляжу на телефон и на его ноги, потому что глаза деть больше некуда. Возникла неловкая пауза — из тех, какие между мной и Демоном случаются крайне редко.
— Домой пойду, — изрекает наконец Демон.
— Точно? Может, останешься? Будто я тебя выгоняю, решишь…
— Нет, пойду. Чего уж.
Не дав опомниться, резво вскакиваю с кресла и иду провожать Демона до двери, бормоча на ходу околесицу и неустанно похлопывая товарища по плечам и спине. Сцена как из плохой комедии. Демон уходит, что ему еще остается — а я чувствую себя идиотом.
Вообще-то, я не хотел писать. Вот уж глупости. В то время я еще не был настолько одержим страстью литераторства. Как отмечалось мной ранее, я записывал некоторые беседы с ребятами — но и не более того. По правде… я ждал звонка! От Нее. Присутствие Демона, ободрявшее поначалу, стало вдруг в полном смысле невыносимым. Такое выходило дело, что я не мог думать ни о чем другом.
А Она опять не позвонила…
Да. Признаться, мне было мало одной мечты. Свой горизонт я рисовал себе шире. Мой дух, мои стремления — если можно так выразиться — нагуливали аппетит. Хоть и юлил перед собой — я, конечно же, хотел написать книгу. Это желание-потребность закралось внутрь меня и зрело. Кроме того, мне хотелось испытать себя в дружбе — поэтому я навязался в напарники к Демону в его авантюре с налетом. Но! Еще кое-что… Порой я становился патологически романтичен как Слива, несмотря на искушенность в амурном вопросе. Искушенность далеко не того порядка, какой мог бы похвастаться, скажем, Демон — но даже, заметьте, от его сердца нашелся ключик в лице Марго. Так что лукавить смысла нет. Я искал любви. Настоящей любви! Ах, черт…
Начал — расскажу.
Все, кому выпало знать Ее, говорили: «Она — так себе… симпатичная, конечно…» А я двух мнений не имел ― красивее не бывает! Но не только это. Меня восхищало в Ней все. Я был как зомби, честное слово. Поворот головы, взгляд, случайный жест, улыбка, произнесенная фраза — все меня в Ней завораживало. Бывает ли такое? Вот уж точно бывает, теперь я знаю.
Между тем, досадных сюрпризов я от Нее натерпелся — мама не горюй! И выходило все как-то, сам черт не разберет, с пустого места. Поистине, Она обладала незаурядным талантом вводить меня в состояние тихого бешенства (и не всегда, кстати, тихого) своими поступками. Но каждый раз я неуклонно оправдывал Ее в своих глазах и начинал копаться в себе самом. Это было похоже на сумасшествие какое-то, поверьте.
Вспоминая и описывая события, связанные с Ней, я, в первую очередь, сделаю это в собственных интересах. Восстанавливая в памяти и записывая на бумагу хронологию развития наших взаимоотношений, хочется добиться взгляда со стороны, попытаться найти для себя некоторые ответы. Чем это было для меня? Тем ли, что принято называть «любовью»? Если да, то как мне относиться ко всему этому? Понимая, сколько переживаний, душевного смятения и страданий, если хотите, такая любовь принесла — все же
