впали, не то наоборот. Сейчас вообще разобрать что-либо однозначно невозможно — хаос, зараза…
Поток мыслей прервался: взгляд уловил движение за дорогой, и по телу словно пробежалось стадо мамонтов, руки и ноги ослабли, дышать стало невероятно тяжело, голова закружилась.
Опа, это кто?
Приглядываюсь и вылавливаю для себя отличительные элементы обмундирования и вооружения. Форма цвета хаки, коричневые ремни и подсумки, воротники с широкими петлицами не то черного, не то синего цвета, на головах конфедератки, в руках карабины маузеров, и у двоих МП-40… Поляки?! Не может быть, их же наши и немцы в 39-м раскатали! Как это? Да еще и с немецким оружием! Может, они под шумок пересекли границу и вышли сюда, надеясь на помощь русских пограничников? Слева кто-то зашелестел, и я оглянулся.
— Пшеки, чтобы их… Сколько их там? Восемь? Ничего… Немцы сами не рискуют пока лезть, вот и гонят союзников на мясо… — Немцы поляков вперед гонят? Поляки — союзники немцев?! Мысли просто взрывали мозг. Вашу мать…
— Что ты тут делаешь, Гарчук? На позицию! Сейчас они подойдут, и мы их прижмем. Огонь открывать только после меня, понял?
Боец кивнул и тихонько проскочил в овраг.
Притянув к себе винтовку, вжал приклад в плечо и поймал в прицел идущего впереди группы поляка с блестящими серебряными полосками на погонах и автоматом в руках. Второй унтер с автоматом замыкал группу… Так, до моего, то есть первого, автоматчика метров семьдесят, может быть, восемьдесят. Рано… Они не плотной группой идут, надо пропустить, оказаться во фланге. Проходите, ляхи, проходите… Наконец я оказался во фланге. Прицел на минимальную дальность — тут прямой выстрел. Целюсь автоматчику в грудь.
— Не любил я вас, ляхи, и уж теперь точно не полюблю… — шепотом для самого себя произнес я. Глубокий вдох, медленно выдыхаю и плавно спускаю крючок.
Бах! Унтера крутануло и бросило на землю. Слева тут же щелкает два выстрела подряд, и падает второй автоматчик. Отлично! Откуда я стрелял, противники не заметили и открыли огонь по кустам слева и справа, считая, что укрыться я мог лишь там. С куста Петра посыпались листья и ветки, срубленные пулями. Козлы! Усталость в теле исчезла, а разум приобрел хладнокровный и кровожадный голос, затребовавший разделаться с ненавистными врагами. Перевожу прицел на крайнего поляка справа.
Бах! Промазал.
Бах! Конфедератка слетела с головы, и лях уткнулся лицом в траву. Готов!
Ой-ё!.. Рано радуешься, дурак! Прячься!
Пули уверенно стали вышибать передо мной фонтанчики земли. Пограничник несколькими выстрелами отвлек внимание на себя. Подходящий момент для смены позиции.
Нырнув назад в отрог, быстро отбегаю вниз, к оврагу, на ходу меняю магазин на полный. В стволе один патрон, в магазине пятнадцать. Все по уму. Метрах в пяти-семи от первой позиции заползаю в неглубокую рытвину и вновь готовлюсь стрелять. Вдох-выдох, выискиваю взглядом конфедератки, а их и нет. Интересно… Вместо рогатывок появились каски. Хитрые пшеки… Ага, зашевелились: в ответ-то стреляет всего один противник. Двое поляков привстали на колени и продолжили стрельбу.
Бах! Бах! Стреляю, целясь в грудь первому. Раскинув руки, противник подломился и рухнул набок. Попал! Быстро перевожу прицел на другого. А он уже пораскинул мозгами, словив черепом пулю от Петра. Минус четыре.
Господи, я лично три человека застрелил, а в голове пустота! Я сошел с ума…
Краем глаза вижу справа движение — и резко перевожу туда взгляд. Поляк бежит к оврагу, держа в руках длинную рукоятку гранаты.
БЛИН!
Бах! Бах! Бах! Бах! Да что же ты, зараза, такой везучий! Умирай же!
Поляк швыряет в мою сторону гранату и все же ловит пулю. Прыжком я отскакиваю назад в овраг. Взрыв грянул в стороне и явно не в овраге: я не ощутил ударной волны. Зато на голову посыпалась земля. В ушах слегка зазвенело, но даже так я слышал, как быстро стреляет Гарчук. Слева в овраг свалился кубарем поляк. Ах ты, тварь! Я никогда не был драчуном и всегда считал себя дипломатичным, уравновешенным человеком. Но сейчас мне хотелось просто голыми руками вырвать сердце появившегося предо мной врага! Мы были близко, в метре друг от друга. И сейчас мы будем друг друга убивать… Хотя у ляха есть одна проблема. Он, слетев в овраг, выронил винтовку, а я уже стою на ногах и оружия не выронил.
— Матка боска! — воскликнул он.
Дважды нажимаю на курок. Голову противника разнесло. Тьфу! Ужас! Ну, я и изверг… Плохо я себя знаю. Плохо… Так, в сторону лирику. Бегом наверх. Гарчук еще сражается.
Вылез я вовремя. Оставшиеся трое поляков, посчитав, что со мной все покончено, сместились ближе к оврагу и оказались примерно в пятнадцати метрах от меня. Они бодро стреляли по сменившему позицию Петру. Тут уж шиш вам. Вытащив из кармана гранату, отогнул усики и выдернул чеку. Так… Слегка разжимаю руку и позволяю рычагу со щелчком отскочить. Раз, два, три.
Н-на! Граната, перелетев через куст, описала дугу и упала чуть в стороне от залегших врагов. Бух! Кто-то из пшеков заорал. Вскинув винтовку, бью вместе с Гарчуком по оглушенным врагам. Еще пяток выстрелов — и все поляки умолкли.
Потом и у нас, и за заставой наступила тишина… Все? Переждав еще минуту, понимаю, что все кончено.
— Гарчук! Ты как? — крикнул я. И уж совсем неожиданным было для меня то, что боец тут же оказался рядом, вынырнув из оврага. — Напугал. Ты цел, солдат?
— Порядок, товарищ первый лейтенант. Так, в глаза земля попала, но ничего… Лихо вы их. Снайпер. И гранатой ловко сработали.
— Ага… Инструктор. По стрелковой подготовке. — Удивиться тут было чему. И правда, я стрелял на пять с плюсом по собственной шкале выживания. Убил и выжил… — Так, боец, надо с поляков оружие и боеприпасы поснимать. У меня гранат больше нет…
Порешили, что пограничник меня, если что, прикроет, заняв позицию в отроге оврага, а я сползаю, соберу нужное с трупов. На удивление меня не стало воротить от вида убитых, даже мертвый боец с разнесенной головой не вызвал никаких эмоций. Я уже в упор одну башку сорвал…
После трех ходок туда-сюда и шмона свалившегося в овраг поляка мы с Петром провели ревизию трофеев. Выходило следующее. В наличии шесть винтовок «Маузер 98К» и примерно четыре сотни патронов к ним, два МП-40 и восемь магазинов к ним, четыре сумки с гранатами-колотушками по четыре штуки, шесть штык-ножей, пистолет вальтер с полусотней патронов и тремя магазинами, револьвер «уибли» (охренеть — не встать!) и тридцать шесть патронов. Также фляжки и складные саперные лопатки — по восемь штук — и индпакеты разных размеров, два десятка. Нужным барахлом надо обживаться, и начало удачное. Документы с тел собрал в последней ходке, чем вызвал у помощника уважительный взгляд. Для себя лично прихватил с унтера кобуру для вальтера — и вскоре стал больше походить на офицера, повесив на бок кобуру с пистолетом.
— Так, боец Гарчук, бери себе автомат и занимай позицию. Продолжай наблюдение. А я к раненым…
С собой я прихватил второй эмпэшник и пару магазинов. Федор встретил меня вопрошающим взглядом.
— Отбились? Это были поляки?
— Да, Федор, отбились. Полякам ничего здесь не светит… Вот это немецкий пистолет-пулемет МП-40, тебе принес. — Светившееся от радости лицо сержанта изменилось и стало серьезным. — В магазине тридцать два патрона. — Я вытащил из приемника магазин и большим пальцем прижал верхний патрон. Он с легкостью ушел вниз. — Но их не снаряжают до конца, чтобы не ослаблять пружину. Здесь, наверное, тридцать. — Федор внимательно слушал и коротко кивал. — Магазин вынимается вот так, затвор взводится так. Нажимаешь вот здесь, у рукоятки, и откидываешь приклад. — Показываю, как разложить приклад. — Понял? Держи. — Сержант принимает у меня из рук эмпэшник и сноровисто повторяет несколько раз операции по перезарядке и раскладыванию-складыванию приклада.
— Но… оно мне надо? — приняв запасные магазины, спрашивает Федя.
