15
Освальд Шпенглер (1880–1936) — немецкий философ, культуролог, автор книги «Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории» (т. 1 — 1918; т. 2 — 1922), книги «дерзкой, глубокой, филигранной, абсурдной, подстрекательской и великолепной» (Льюис Мэмфорд) с прогнозом автора «о ссыхании, упрощении, переходе в феллашество европейского человека» (К. А. Свасьян). — Прим. ред.
16
Что вызвало, судя по всему, ревность Марии Александровны. «Сразу о Валентине, — писал Платонов жене 26 января 1927 года. — Ты невнимательно читала. Валентина любила не Михаила Кирпичникова (отца), а сына его — Егора».
17
К этому стоит добавить, что Мария Александровна скептически относилась к иным из сочинений Платонова. «Если ты считаешь „Эфирный тракт“ — сумбуром — твое дело. Тут я ничего пояснять не хочу, — писал Платонов жене 26 января 1927 года. — Смешивать меня с моими сочинениями — явное помешательство. Истинного себя я еще никогда и никому не показывал, и едва ли когда покажу. Этому есть много серьезных причин, а главная — что я никому не нужен по-настоящему». Больше того, из писем Платонова жене следует, что Мария Александровна была недовольна тем обстоятельством, что Платонов посвятил ей «Епифанские шлюзы». «По-моему, ты не имеешь права зачеркивать посвящения, написанные не тобой. Когда книга выйдет с посвящением, а ты им будешь возмущена, ты имеешь возможность и право выступить в ежедневной или журнальной прессе с заявлением, что ты отводишь от себя авторское посвящение, т. к. автор и его сочинения для тебя крайне неприятны, подлы, лицемерны и пр. — в таком духе. Это ты можешь делать и сделаешь, когда наступит твое время. А чужими желаниями распоряжаться нельзя и плевать на них не стоит», — писал он в письме от 26 января 1927 года.
18
Так у автора.
19
Наплевать (фр.).
20
Ср. также в других письмах жене этой поры: «Все равно без самоубийства не выйдешь никуда. Смерть, любовь и душа — явления совершенно тождественные» (3 июля 1927 года); «Маша, если правда, то ты сможешь полюбить меня, когда я стану лучшим, то я благодарен и за то. Но ты говоришь, ты жалеешь, что я не нужен тебе буду, когда надорвусь. Тогда „дряхлость будет верностью“. Ты жалеешь, что тратишь молодость на перевоспитание такого хулигана. Я постараюсь, чтобы ускорить это дело и доставить тебе быстрое счастье, сколько оно зависит от меня. Но не надо жалеть меня, хотя я люблю твою теплоту. Сопьюсь, окоченею и выброшусь с четвертого или шестого (обязательно четного: иначе не умрешь) этажа. Это будет несомненно. Надо ждать удачного часа и копить в себе горе. Как хороши слова „вечная память“ и навсегда уставшее сердце» (14 июля 1927 года).
21
Этой публикацией автор остался недоволен: «В №-ре шестом напечатан мой рассказ „Приключение“. Я за него несу только часть ответственности, потому что он значительно изменен редакцией — в отношении размеров и внутреннего чувственного строя. Андрей Платонов. 11/VI — 28. Просьба обязательно напечатать эти четыре строчки в 7 №-ре „Нов. Мира“». Правда, по мнению современной исследовательницы Елены Роженцевой, «чем именно был возмущен Платонов, приходится только догадываться, т. к. в сравнении с известным текстом „Чевенгура“ правка в журнале незначительна».
22
Определенное исключение составляет отзыв довольно известного критика Д. Л. Тальникова: «Творчество этого молодого писателя говорит, что мы имеем дело с подлинным художественным дарованием, требующим самого внимательного и бережного отношения к себе. <…> Язык Платонова — крепкий, сжатый, свежий, как и весь динамический стержень рассказа».
23
Деталь автобиографическая. В статье Олега Алейникова «О „навсегда потерянном времени“» приводится воспоминание С. П. Климентова (брата писателя): «В гражданскую болели часто. Зимой 18-го или 19-го слег Андрей. Мать его лечила травами, парила в русской печке, а нас не пускала к брату, боялась — заразимся. Сосед рассказывал в ту зиму, что городские морги забиты трупами. Тиф косил людей, а хоронить некому… Но Андрей выжил».
24
Ср. также в статье Д. Тальникова: «Я бы только предостерег писателя от замечающихся у него (и в других рассказах) натуралистических излишеств и сгущенности в описании отдельных моментов. Когда писатель, описывая падение раненого героя, отмечает, как деталь, что „природа не упустила взять от Дванова то, зачем он был создан: семя размножения“ и т. д., описывает и другие низшие моменты реакции организма (нечистое белье и пр.), то ведь писатель должен помнить (а редактор должен напомнить ему, если тот забывает), что перед нами не физиологический трактат, а художественное произведение, и
