солнцем скал.
Вопреки воле Харриет глаза у нее начали закрываться. На суровых губах Рауля появился намек на улыбку, поскольку она постепенно, не отдавая себе отчета, с все большей естественностью приваливалась к его груди, что он ей и предлагал сделать.
Харриет проснулась в середине дня, когда свет уже был слепящим. Она на мгновение растерялась и зажмурилась, так как ожидала увидеть знакомый туалетный столик розового дерева и акварели, висящие на стене ее спальни. Но вместо этого перед ней была кучка пальм, вокруг был бесконечный песок, а она сама с недопустимой фамильярностью привалилась к французу, одетому в просторное арабское одеяние.
— Я уснула, — сказала она, отодвигаясь от его удобно согнутой руки. — Больше такого не случится.
— Это не имеет значения, — с оскорбительным пренебрежением неторопливо сказал он, спустившись с седла. — Я таким образом перевозил больных туземцев на гораздо большие расстояния.
Харриет язвительно смотрела на него, но он, по-видимому, совершенно не замечал ее раздражения и даже имел наглость взять ее руками за талию и спустить на землю. Она отпрянула от него, так что у нее закружились юбки, а Рауль, перекинув седло через плечо, зашагал к ближайшей пальме и уселся в ее тени. Скудный оазис окружали белые скалы и низкорослый кустарник, и Харриет, сидя на раскаленном валуне, кипела от злости. Один день пути привел их к еще одному оазису. И было бы точно так же, если бы она и ее отец могли продолжать двигаться. Если бы ее отец оказался крепче, то к этому времени они благополучно были бы на пути к Хартуму. А вместо этого она вынуждена терпеть общество мужчины, который относится к ней с демонстративной небрежностью. Валун, на котором она сидела, был невыносимо горячим, Харриет хотелось пить, она устала, ее тело болело от постоянного движения лошади, а Рауль не спеша завтракал печеньем и финиками, и рядом с ним лежал бурдюк с водой.
Рауль вздохнул. Девушка была настолько упряма, что могла оставаться на палящем солнце весь день, если он не попытается улучшить ей настроение. Когда он подхватил ее за осиную талию, снимая с лошади, он подумал, что прошло уже много времени с тех пор, как он получал удовольствие от такого приятного занятия.
— Вам нужно попить и поесть, иначе у вас не будет сил продолжать путь, — заговорил он с несвойственным ему терпением.
Харриет вела внутреннюю борьбу с собой. Она не хотела иметь ничего общего с мистером Бове, однако здравый смысл говорил ей, что нельзя все время оставаться без еды и воды на солнцепеке и дуться. Она с неохотой подошла и, сев на приличном расстоянии от него, с ледяной вежливостью приняла печенье, финики и воду. Пока она ела, Рауль установил палатку в тени, которую смог найти, раскатал персидский ковер и постелил его внутри. Усталое тело Харриет мечтало о том, чтобы удобно устроиться на этом ковре, и она тайком следила за Раулем, чистившим лошадь. В его движениях была выпущенная на волю сила, которая напомнила ей грацию и свирепость могучего животного. При дневном свете его черные волосы приобрели голубой отблеск, а худое лицо с волевым подбородком и искусно вылепленными губами выглядело более неприветливым, чем когда-либо.
— Вы пересмотрели свое решение отдыхать под открытым небом? — повернувшись к ней, спросил Рауль, а Харриет быстро отвернулась.
— Здесь столько же тени, сколько мне доставалось в эти последние несколько недель.
Харриет не могла этого видеть, но в его глазах появилось непроизвольное восхищение.
— Возможно, но у вас был запас сил, на которые можно рассчитывать. Теперь их нет. Предлагаю вам отдыхать, насколько это возможно.
Харриет мечтательно смотрела на вход в палатку.
— Отдых продлится всего несколько часов, в пустыне он должен быть лишь минимально необходимым.
— Тогда пойду отдыхать, — сдержанно сказала она, презирая себя за слабость собственного тела.
Его рот скривился в улыбке, и на короткое мгновение, пока она шла к палатке и входила в ее благодатную тень, Рауль выглядел почти доступным. Чтобы свободнее дышать, Харриет с удовольствием расстегнула блузку, застегнутую под горло, потом сняла высокие, с застежками, сапоги, которые были такими мягкими в Челтнеме, а в пустыне оказались такими неудобными, и, полностью расслабившись и вытянувшись на чудесном персидском ковре, закрыла глаза. Но они почти немедленно открылись, потому что на нее упала платная тень.
— Как вы посмели, сэр!
Она мгновенно села, позабыв, что пуговицы ее блузки расстегнуты и виднеется кремовая белизна грудей.
— Я говорил вам, — пожал плечами Рауль, — что будет неудобно в такой маленькой палатке.
— Вы не сказали, что будете делить ее со мной!
— Харриет стала на колени.
— Моя оплошность. Я посчитал, что положение абсолютно ясное. Я напряженно скакал, и сон мне необходим. С большим неудобством для себя я приготовился делить с вами свое спальное помещение.
— Я, мистер Бове, не готова делить его с вами!
— Тогда, мисс Латимер, уходите. — Он отодвинул полог палатки. — Я не собираюсь удерживать вас силой.
Снаружи солнце безжалостным жаром жгло камни и песок. Харриет признала поражение и почувствовала, как слезы раздражения и гнева наполнили ее глаза. Нестерпимая близость Рауля Бове была предпочтительнее, чем убийственная жара, ожидавшая ее снаружи палатки. Она молча снова легла, возмущенно повернувшись к Раулю спиной.
По раздавшемуся звуку Харриет догадалась, что он отстегнул и отложил в сторону кинжал. У нее вспыхнули щеки: не собирается же он раздеваться? Ее сердце часто и неровно забилось, а потом Харриет услышала, что он ложится, и поняла, что если подвинется хотя бы на дюйм, то наткнется на его тело. Закрыв глаза, она молилась, чтобы уснуть и избежать унижения. Прошло не так уж много времени до того, как ее молитвы были услышаны.
Когда Харриет проснулась, было еще светло, но она была одна. Снаружи слышался звук неторопливого движения лошади, было слышно, как ей на спину закидывают чересседельные сумки. Харриет поспешно встала и, выйдя на солнечный свет, зажмурилась.
— Полагаю, мисс Латимер, вам хорошо спалось, несмотря на нежелательное общество, — обернулся к ней Рауль, блеснув глазами, но она ничего не ответила. — Быть может, мисс Латимер, вам хотелось бы воспользоваться щеткой для волос. Вы становитесь немного… растрепанной.
Его взгляд с откровенным восхищением скользнул вниз к ее груди. Харриет, задохнувшись, стянула полы блузки и с пылающим лицом отвернулась, чтобы дрожащими пальцами застегнуть пуговицы. Как долго она лежала, доступная его взгляду в интимном уединении палатки? Как много еще унижений ей придется перенести, прежде чем их путешествие закончится?
— Я готов отправляться, мисс Латимер.
Палатка была быстро разобрана и свернута во вьюк. Рауль уже сидел верхом. У Харриет не было иного способа сесть на лошадь, оставалось только принять предложенную им помощь: он наклонился, поднял и усадил Харриет перед собой. Отдохнувшая и посвежевшая Харриет теперь острее, чем прежде, ощущала его близость и свое затруднительное положение. В Хартуме она никого не знала, у нее не было ни семьи, ни друзей, за исключением, быть может, британского консула.
— Вы знаете лорда Крейла, британского консула в Хартуме? — несмело спросила она. — Я уверена, что отец сообщил ему о нашем предполагаемом прибытии.
— Будем надеяться, что так, — хмуро отозвался Рауль. — Там вам по крайней мере дадут приют.
— Значит, у меня нет проблем.
Оптимизм, временно покинувший Харриет, снова вернулся к ней.
— У вас много проблем. Вы не можете оставаться в Хартуме. Я уже сказал вам, что это за город. Вам придется отправиться обратно через Нубийскую пустыню, а потом снова спуститься вниз по Нилу до Каира. Это путешествие может заставить содрогнуться и мужчину.
Оптимизм Харриет был сильнее ее гнева.
