Темная симфония

пришедшие вместе, стояли, запыхавшись, с широко раскрытыми глазами. Таша поджидала под аркой, кидая в Байрона подозрительные взгляды.

— Он спас меня, — Марита уткнулась лицом в грудь Франко. — Мне противно ощущать на себе кровь этого мужчины. Это было ужасно.

Франко посмотрел на Байрона.

— Grazie. Я ваш должник.

Байрон зашагал — прямо, целенаправленно — к Антониетте. И на глазах всей семьи притянул ее в свои объятия, крепко прижимая к себе, пока их сердца не забились в одном ритме. Ничем не прикрытое обладание сквозило в его позе, ясный сигнал другим, что он рядом с Антониеттой, чтобы остаться. Она мгновенно откликнулась, обхватывая его руками и поднимая лицо для поцелуя.

Он склонил свою голову к ее. Ее губы были теплыми, мягкими и радушными. Ее рот был жарким, влажным и экзотичным. На какой-то миг все и вся отступили далеко. У Антониетты был вкус меда и специй. Любви и смеха.

— Забавно, что он всегда оказывается там, где нужно, когда один из нас в опасности, — пробормотала Таша, достаточно громко, чтобы услышал каждый. Она впивалась взглядом в Байрона.

Байрон поднял голову и взглянул на нее, его черные глаза полыхнули красным, его клыки обнажились, когда он улыбнулся. С него было достаточно кузины Таши и ее мерзких игр с Антониеттой. Если она хочет играть без правил, он более чем рад угодить ей. Она частенько затрудняла жизнь Антониетты. Не помешало бы ей ощутить, каково это, на собственной шкуре.

Таша резко вздохнула и отступила назад, крестясь. Когда она моргнула, улыбка Байрона была нормальной, лицо красивым. Красное пламя, мерцающее в глубинах его глаз, было не более чем отражением множества горящих свечей, расставленных то тут, то там возле входной двери.

Таша вздрогнула, но все равно решительно направилась к своей кузине, ее огромные темные глаза были сердиты.

— Как вам посчастливилось оказаться рядом с Маритой и мертвецом, Байрон? — в ее голосе был вызов.

— Благодарения Dio, ты нашел ее, Байрон, — сказала Антониетта. Она легонько дотронулась до Таши. — Ты должна сейчас же позвонить властям. Скажи, что в роще произошел ужасный несчастный случай. Попроси прибыть доброго капитана. Сообщи ему, наши люди уже привыкли к его присутствию, и поскольку все нервничают, я буду очень признательна, если он приедет лично. Я чувствую ее тревогу. Что ты делаешь с ней?

— Что я делаю с ней? Она практически обвинила меня в нападении на Мариту!

Антониетта сделала небольшой жест принятия его слов.

— Это в ее духе, наносить удар, когда она расстроена или боится.

Байрон стиснул зубы.

— Кузина Таша нуждается в хороших манерах.

Таша практически помчалась к телефону, забывая о своей решимости спасти Антониетту от ее собственной глупости, в надежде увидеть красивого капитана.

— Конечно, Антониетта.

— Пол, отправляйся к nonno и сообщи ему, что произошло. Я не хочу, чтобы он расстраивался без всякой необходимости.

Франко повел рыдающую Мариту прочь, рядом с ним шла Хелена, кудахтая успокаивающие глупости и обещая немедленно наполнить ванну.

Вот оно, решил Байрон. Антониетта была слепа, однако точно знала, кто находится в комнате, и решительно начала командовать. Она была потрясающа. Его сердце громко забилось, и он успокоил его. Гордый за нее. Его одновременно и удивило и встревожило, что он смог прочитать ее спутанные мысли по поводу их отношений. Она верила, что у них кратковременная связь, что он пойдет своей дорогой, а она будет продолжать свою жизнь. Она медленно подходила к осознанию того, что не хочет, чтобы он уходил, но все равно ожидала от него этого. Ни у одного из них не было выбора, но у нее не было возможности узнать об этом, а у него не было намерения усугублять ее сопротивление, просвещая ее об этом.

Антониетта придвинулась поближе к нему, вжимаясь своим телом в его, опираясь на его силу в эпицентре истерики, охватившей всех. Она потерлась своим лицом об его грудь, потом замерла как вкопанная и отошла от него.

— Ты был с другой женщиной, — обвинение было констатацией факта, слова замерцали в его сознании, оранжево-красные от пламени. Это было еще одно предательство и оно надломило ее. Он смог почувствовать волны гнева, смешанные с ужасной грустью.

— Никогда не будет никого другого. Никогда. Во всяком случае, для меня, — он говорил искренне, будучи не в состоянии произнести неправду.

— Антониетта, — проговорила Жюстин, — мы должны поговорить, все мы. Пол, ты, даже Байрон и я. Мы не можем позволить, чтобы так продолжалось и дальше.

Антониетта вздернула подбородок, ее тело слегка качнулось в сторону Байрона, словно ища защиты или утешения. Небольшой, предательский жест превратил его внутренности в кашу. Байрон обнял ее и притянул под защиту своего широкого плеча, защищая ее от боли, от вероломства Жюстин и Пола. Он чувствовал, что Антониетта хочет поверить ему, сражаясь с чистотой тона его голоса и своими собственными чувствами.

— Сейчас мне трудно найти здравый смысл в том, что ты сделала, Жюстин. Я слишком зла и обижена, чтобы выслушивать кого-то из вас. Что касается выстрелов Пола в нас, я до сих пор не знаю, что делать. Предлагаю ему держаться подальше от властей, когда те прибудут, — едва заметные нотки неприступности слышались в ее голосе, которые, как начал узнавать Байрон, были скорее защитой, нежели вызовом.

— Я все еще чувствую на тебе ее запах.

Он наклонился и поцеловал ее в кончик носа.

— С нашей родины прибыла моя сестра. Она, ее Спутник жизни и их сын сняли неподалеку от города виллу с видом на море. Если я не ошибаюсь, мы уже обсуждали Джозефа и его своеобразие. Он желает рисовать, поэтому они предоставили ему такую возможность.

Подозрительность в ее сознании сразу же рассеялась. Антониетта обхватила руками его шею.

— Я сожалею. Не знаю, почему усомнилась в тебе.

— Предательство — это образ жизни твоей семьи, Антониетта. Но не моей. Я говорю это затем, чтобы успокоить тебя, поскольку это вполне естественная реакция, когда ты проснулась в одиночестве, а я вернулся с запахом другой женщины на себе.

Жюстин не сдвинулась с места, стоя перед Антониеттой даже тогда, когда Пол поспешил в комнату деда, тщательно избегая пристального взгляда Байрона.

— Антониетта. Я совершила ужасную ошибку, но ты не можешь вот так отбросить тринадцать лет дружбы. Ты же знаешь, что ты моя семья. Моя единственная семья. Это больно.

Рука Байрона поднялась, чтобы снять внезапное напряжение с основания шеи Антониетты. Его пальцы были нежными, его сознание успокаивающим, так что она оказалась в состоянии сдержать дрожь гнева и боли.

Антониетта не спешила отвечать.

— Я рада, что тебе больно, Жюстин. Так и должно быть. Мне тоже было больно от осознания того факта, что ты готова была предать все, что мы имели просто потому, что спишь с моим кузеном. Не могу представить мужчину, с которым я бы встречалась и который попросил бы меня сделать подобное, а если бы и попросил, не могу представить, чтобы я согласилась или осталась с ним и дальше. Пол использует людей. Он невероятно хорош в этом, но ты об этом, должно быть, знаешь, коли у вас связь.

Жюстин слегка покраснела, ее глаза избегали Байрона. Ее губы на мгновение дрогнули, но потом ее подбородок поднялся, и она, резко развернувшись на каблуках, направилась прочь. Байрон посмотрел ей вслед, заметив, что ее спина была неестественно прямой, а руки сжаты в кулаки.

— Что ты планируешь предпринять в отношении нее? — спросил Байрон. Его рука соскользнула с ее шеи на спину, продолжая успокаивающий массаж.

— Понятия не имею. Мне следовало бы уволить ее, сказать ей, чтобы собирала свои вещи и уходила,