(Беовульф, 1408—1411)
И не в поэтической условности описаний дело, а в том, что эпический мир имеет свое собственное пространство, которое, хотя и соотносится с пространством реальным, не может быть отождествлено с ним, поскольку существует как некоторая поэтическая абстракция лишь в воображении рассказчика и слушателей.
Эпическое пространство, как оно представляется англосаксонскому скопу, чрезвычайно ограниченно и мало. Самые дальние обитатели мира — финны — оказываются на таком расстоянии, которое Беовульф преодолевает, состязаясь с Брекой в плавании. Далекие
и близкие земли одинаково далеки или близки—в зависимости от точки зрения рассказчика — и одинаково несоотносимы с расстояниями реальными. Поэтому Видсид с легкостью оказывается то на севере, то на юге Европы, и все народы представляются равно доступными и близкими для него.
Весь мир видится скопу как совокупность отдельных точек — локусов, представленных королевскими дворцами, где находятся король, его дружина, символизирующие все племя (данов, фризов, хадобардов, франков и т. д.), другие участники пиров. Племя данов воплощается и как бы концентрируется в образе Хрод-гара и его дружинников, а вся территория датского королевства сводится к Хеороту. Хотя и упоминаются в поэме геатские бурги и селения, которые сжигает дракон, но для сказителя реален лишь дворец Хигелака, где король выслушивает рассказ Беовульфа, получает и раздает дары своим дружинникам. Мир сводится к ряду дворцов, замков, пиршественных палат, и эта «точеч-ность» пространства сужает границы мира, лишает его масштаба расстояний. Движение — переход из точки в точку — важно лишь в своих конечных пунктах, его промежуточные стадии интереса не представляют и потому просто опускаются. В путешествии Беовульфа к данам существенно лишь перенесение действия из земли (=дворца) геатов в землю данов (=Хеорот), поэтому подробно описаны сборы Беовульфа, отплытие корабля, а затем геаты оказываются у данов и начинается пространное объяснение Беовульфа со стражем побережья, затем Вульфгаром, и наконец геатская дружина оказывается в Хеороте. Расстояние между «точками» несущественно и потому условно.
Пространство между точками-дворцами представляется скопу ничем не заполненным, лишенным каких- либо характерных примет. Но пусто оно не само по себе: его пустота определяется отсутствием в нем атрибутов героического мира, и потому пространство вне этих точек — это пространство вне героического мира. Оно включено в другую систему ценностей, наполнено событиями, людьми, предметами, не связанными с представлениями об эпической героике, и тем самым не попадает в поле зрения скопа. Промежуточное пространство не заполнено лишь с точки зрения героического действия, именно в связи с этим оно сжимается, и отдельные точки эпического мира как бы примыкают одна к другой. Пространство концентрируется, сгущается настолько, что весь мир помещается в стенах королевского дворца.
Уклад жизни, взаимоотношения людей, населяющих дворец (Хеорот, дворец Хигелака и т. д.), нравы и обычаи, царящие в нем, представляются моделью всего миропорядка. Это героический микрокосм, который как две капли воды похож на все остальные локусы эпического мира. Строгое выполнение взаимного долга является основным устоем мира как данов, так и гуннов, фризов и др. Щедры и Аттила, и Теодорих, и Хродгар. С интересом и вниманием слушают песни Видсида при дворах разных правителей. И во всех концах эпического мира понятны и близки мотивы, которыми руководствуются герои. Героический мир умножается, многократно воспроизводится во многих точках эпического пространства, и это сообщает ему однородность и универсальность. Пространство едино и в каждой точке равно самому себе, оно не может обладать различными признаками в различных его частях. Его неразрывная связь с героическим миром, обусловленность его существования этим миром позволяют говорить о нем как о героическом пространстве, структура которого строго подчинена дихотомическому делению мира .
Географические — ландшафтные — приметы эпического пространства отражают реальные условия существования тех, в чьей среде формировался героический мир. В «Беовульфе» явственно чувствуется близость моря: не говоря уже о морском плавании героя к данам, оно упоминается и в рассказах о первом юношеском подвиге Беовульфа (уничтожение морских чудовищ), о состязании в плавании; геатская дружина из дворца Хигелака идет к своему кораблю, дорога от моря ведет к Хеороту, тело дракона геаты сбрасывают с утеса в море, курган Беовульфа насыпан на мысе, чтобы он виден был далеко в море. Естествен гористый ландшафт, который описан и в первой части поэмы (жилище Гренделя находится в горном озере и окружено острыми скалами), и во второй (пещера, в которой скрывается дракон, находится в горах). Сам Хеорот расположен в равнинной местности, где есть болота, о которых упоминает Хродгар. Изображения ландшафта лишены гиперболизации, они, вероятно, и не воспринимались как самостоятельный эстетический элемент повествования, поскольку их включение в текст жестко обусловлено развитием действия и не выходит за рамки необходимого пояснения, т. е. преследует практические цели38: Беовульф направляет путь к «серым утесам» (2540), «тропа торная вела по равнине, путь указуя в лесную чащу» (1403—1404). Ландшафт нейтрален и не
имеет особых примет героической приподнятости, вероятно, и потому, что герой, хотя и действует иногда на лоне природы, никогда не сопряжен с ней, не вступает с ней в какое-либо взаимодействие. Более того, природа предстает как нечто исключительное, выходящее за рамки героической повседневности, чуждое и, вероятно, враждебное миру людей. Поэтому в англосаксонском эпосе описание природы — если оно встречается (например, в элегиях) — всегда мрачно, угрюмо, вызывает чувство страха и настороженности. Отсутствие поэтических средств для изображения пейзажа прекрасного и радующего человека вынудило даже создателя поэмы «Феникс» в изображении рая («Блаженная земля»)Ъ9 пользоваться по преимуществу отрицательными конструкциями:
...чистая и беспечальная счастья обитель,
цветущая непрестанно: ни утесы, ни горы
ни скалы клыкастые, ни каменные уступы
в поднебесье не вздыбаются, как здесь повсеместно,
ни ущелия, ни лощины, ни пещеры, ни провалы,
ни бугры, ни обрывы—
не уродуют земь неровности...
(Блаженная земля, 20—25)
Действие поэмы происходит почти исключительно во дворце, в замкнутом, «очеловеченном» пространстве. Если оно и попадает во власть чудовищ, то временно и не полностью:
освященного Богом, не касался поганый,
не смел осквернять трона кольцедарителя.
Светлый Хеорот стал пристанищем
полночной нечисти— только места высокого,
(Беовульф, 166—170)
Грендель владеет Хеоротом после захода солнца, и не весь дворец подвластен ему. В этой неполноте обладания таится возможность возвращения дворца героям, восстановления миропорядка. Большинство же эпизодов битвы героя с чудовищами (Беовульфа с великаншей и драконом, Сигурда с Фафниром) происходят за пределами дворца, но они происходят и за пределами мира людей: и горное озеро, и скалы, где находится пещера дракона, и Гнитахейд, логово Фафнира,— это территории противников героя, чудовищ, но никак не людей. С природой непосредственно связана лишь та часть эпического мира, которая противостоит миру
ДО
героя .
Специфика эпического пространства, его условность создают дистанцию между миром рассказчика и слушателей и эпическим миром. Эта дистанция формируется
и временной отнесенностью действия, и вообще протеканием времени в эпическом мире. Это не мифологическое «неопределенное» или «изначальное» время архаического эпоса, а условно- историческое время, наделенное внешними признаками историчности, несмотря на вневременность самого сюжета41. Действие поэмы отнесено к «героическому времени» германского эпоса — эпохе великого переселения народов. Выше упоминалось использование некоторых исторических имен (Ат-тилы и др.) как символов этой эпохи. Встречаются они и в «Беовульфе», безотносительно к развитию действия поэмы, но как краткие аллюзии в описаниях. Рассказывается в поэме и о некоторых реально происходивших событиях,
