покажет свою отвагу.
будто я бегал
от корабельщиков...
теперь должны мы друг друга
ободрять и драться рука, и доколе
плечом к плечу, копья не притупилисьдоколе мечом владеет острия годны.
(Битва при Мэлдоне, 212 — 215, 220 — 221, 233 — 237)
В речах Эльфвине, Оффы, Леофсуну воплощается героический идеал поведения воина, который был двумя веками раньше провозглашен Виглафом:
...уж лучше мне в пламени навеки сгинуть,
владыку спасая,
чем ждать в укрытье!
(Беовульф, 2650 — 2651)
Сыновья Одды, напротив, рационалистически трезво оценивают свои силы и возможные последствия бескомпромиссного следования героической этике:
Годвине и Годвиг,
о гордости не радея,
спиной повернулись,
в лесную чащу бежали,
под сень дерев от сечи
спасенья ради, больше их было, беглых,
чем подобало...
(Битва при Мэлдоне, 192—195)
Их прагматизму противопоставлен не признающий никаких препятствий и компромиссов героический долг. Следованием ему определяется все поведение Бюрхтно-та, начиная с переговоров с посланцем викингов, который предлагает позорную, с точки зрения Бюрхтнота, сделку — выплату дани вместо сражения. Гордое негодование Бюрхтнота обнаруживает образ мыслей и этику, близкие нормам героического общества:
...не бесчестный со своим
ополченьем за владенья Этельреда,
здесь военачальник встал, государя нашего,
он биться будет за людей и наделы...
на этой границе
(Битва при Мэлдоне, 51—54)
Между тем это была распространенная практика, и в хрониках и анналах постоянно упоминается о нападениях викингов, которые были предотвращены не оружием, а золотом6. И после поражения при Мэлдоне Этельред выплатил Олаву большую сумму денег, после чего войско датчан покинуло Уэссекс. Бюрхтнот последовательно и неуклонно следует героической морали, обрекая тем самым себя на гибель. Его этика противостоит как низменным побуждениям викингов — их впол-
не устроит мирная сделка (об этом говорит их посланец),— так и трусливому поведению сыновей Одды, больше пекущихся о своей безопасности, чем о славе, и готовых ценой бесчестья спасти свою жизнь.
В центре внимания авторов «Битвы при Мэлдоне» и «Битвы при Брунанбурге» стоит основная этическая категория героического мира — категория долга7, и именно ее трактовка и воплощение в исторических песнях позволяют говорить об их мире как мире героическом. Противопоставление мужества и трусости, пренебрежения опасностью и заботы о благополучии возникает с первых строк поэмы, когда распоряжения Бюрхтнота перед битвой обнаруживают, что «труса не празднует ратный начальник» (6),— своего рода скрытое, еще только намечаемое противопоставление. Выраженное традиционными образами и формулами описание сборов к битве, включение афористических высказываний о поведении воина в битве — все подготавливает восприятие героического действия, развертывающегося в соответствии с нормами идеального эпического мира. Более того, как Гуннар, предчувствуя гибельность своей поездки к Атли, рубит челны (или не привязывает корабли), чтобы отрезать себе путь к отступлению, так и Бюрхтнот перед началом битвы
Сам он всадникам приказал
всех коней отпустить, спешно спешиться,—
уповали бы в рукопашной молодые лишь на доблесть, да на доброе свое оружие.
(Битва при Мэлдоне, 2 — 4)
Демонстративное пренебрежение опасностью, устранение путей возможного отступления наглядно свидетельствуют о героической решимости воина и окончательности сделанного им выбора.
Тема героической решимости формулируется далее в ответе Бюрхтнота посланцу викингов. Выслушав его предложение — речь викинга, кстати говоря, лишена метафор, сравнений, повторов, она коротка и деловита и своей поэтической формой разительно отличается от «эпических речей» англичан,— Бюрхтнот излагает свое решение:
Бюрхтнот вскричал,
щит подъявши, дротом ясеневым
тряс он, яростный, и такими словами, отважный,
ему ответил:
«Понимаешь ты, бродяга моря, о чем расшумелось
это войско?—
вам не дань дадут, но добрые копья,
дроты отравленные,
издревние острия...»
(Битва при Мэлдоне, 42—47)
Ответ, вполне достойный персонажа героического эт> са! Особенно показательно выражение yrre and anrasd — «гневно и твердо» (в переводе «яростный, отважный»), которое в «Беовульфе» (1575) поясняется—«как подобает герою». Речь Бюрхтнота близка героическому эпосу как по своему духу, так и по способам выражения мысли. Выкуп или дань стрелами, копьями и мечами также широко распространенный героико-эпический образ: достаточно вспомнить, например, древнерусскую «Повесть' временных лет» и рассказ о полянах, пославших хазарам мечи вместо дани8. Выплата выкупа невозможна для Бюрхтнота, как признание своей слабости, неспособности к борьбе, подчинения врагу. Выбор между сражением и откупом как реальная альтернатива даже не стоит перед Бюрхтнотом: для него возможен лишь один путь — борьбы, результат которой предопределен богом. В речи Бюрхтнота звучат те же мотивы, что и в вызовах Беовульфа Гренделю и дракону: лишь поединок с врагом, борьба не на жизнь, а на смерть достойны героя, лишь в них раскрывается героическая сущность его характера, его возможности. Будет ли итогом этой битвы победа или поражение — не столь важно, как следование до конца велению долга.
Дальнейшее развитие сюжета песни переводит намеченное в речах персонажей противопоставление в поступки и действия, совершаемые ими. Воин за воином вступает в сражение, выказывая свою верность долгу и памяти Бюрхтнота. «Пусть же каждый покажет свою отвагу» (215),— говорит Эльфвине. И они один за другим проходят перед нами, чтобы, сразив врага, пасть от удара меча или копья. Именно здесь конфликт приобретает свою наиболее законченную форму: героическое мировосприятие, декларируемое Бюрхтнотом и верными ему дружинниками, материализуется в конкретных действиях персонажей. Своим поведением они разрушают мерки и нормы повседневности и обретают новое качество — идеальных героев эпического мира.
Этому перелому в повествовании соответствует и сдвиг в стилистике поэмы9. Насколько сухим, ясным, не обремененным повторами и метафорическими выражениями (кеннингами) был язык первой части песни:
Тут смекнули недруги,
они узнали страшную
стражу брода, гости лихие
