Жизнь в хаосе уравнений и фракталов была увлекательной, но одинокой. Ее коллеги из «мозгового центра» жили числами, дышали числами, видели числа во сне. Даже занимаясь боулингом, подсчитывали удары и их процентное соотношение, предсказывали промахи, засекали время, необходимое для завершения игры. После шли пить пиво и даже тогда говорили о числах. Спорили о числах. Неудивительно, что Уолт поменял ее на девушку, которая едва справлялась с собственной чековой книжкой.
С Кейт было скучно, к тому же ей всегда бывало недосуг. Что ж, все к тому шло. Зато профессор нуждался в ней, она была нужна детям Гранвилля. И городу. Возможно, ей представился шанс принести пользу обществу.
Кейт отворила дверь, звякнул колокольчик. В просторном вестибюле никого не было. Слава богу, мисс Круппс за столиком она не увидела.
Накрытая ковровой дорожкой лестница за резной аркой уводила на второй этаж. Из коридора на первом этаже можно было попасть в залы с экспозицией. Сейчас Кейт видела растворявшиеся в темноте слабые очертания мебели.
Единственный источник света исходил от канделябра, поэтому в вестибюле царили сумерки. Атмосфера казалась разреженной, словно музей уже исчез. Нет, этого не произойдет, пока она не выскажется по этому поводу.
Кейт на цыпочках обошла стол и поспешила к лестнице.
Из темноты выступила фигура.
— Девушка! Музей закрывается. Придется прийти в другой раз.
Кейт занесла ногу на первую ступеньку и замерла. Ей не забыть этот резкий голос. Обернулась.
— Здравствуйте, Дженис!
— Здравствуйте, мисс!
Дженис Круппс стояла расставив ноги. Вся ее фигура выражала угрозу — от круглых носков черных туфель до заушников очков в черной оправе.
Кейт обошла женщину и взялась за дверную ручку. Хоть бы Дженис не заметила, что у нее дрожит рука. Кейт терпеть не могла спорить, но на этот раз пришлось.
— Я хочу повидать профессора.
Кейт повернула ручку и толкнула дверь.
Дженис загородила ей дорогу.
— Нет.
Кейт поднырнула под выставленную руку, затворила дверь и заперла ее изнутри.
Дженис погремела ручкой и смирилась. Кейт постояла и, услышав тяжелые удаляющиеся шаги, облегченно вздохнула и пошла в комнату.
Профессор сидел за столом. Голова его была опущена, плечи сгорблены. Волосы ничуть не поредели, только теперь они были белыми как снег, а не с проседью, как когда-то.
Его плечи ритмично и плавно подымались и опускались. Он спал. Кейт на цыпочках подошла поближе. На столе лежала раскрытая книга, за обложку заткнут карандаш. Кейт узнала одну из популярных серий сканвордов судоку.
К сердцу подкатила волна удовольствия, смешанного с более глубоким чувством. Он перешел от Рубика к судоку, как и она. Если бы Кейт была суеверным человеком, то подумала бы, что это знак: она поступила правильно, что вернулась. Суеверной она не была, однако почувствовала, что здесь ее место, и она крикнула бы об этом в окно, если бы было кому услышать.
Кейт тронула его за плечо.
— Профессор Эйвондейл? — сказала она тихонько, чтобы не напугать старика.
Профессор дернулся. Поднял голову.
— Гарри? Ты вернулся?
Повернувшись, увидел Кейт. Вскинул брови.
— Это не Гарри.
— Нет, сэр. Я — Кейт, Кати… Макдональд.
Она ждала, когда он ее узнает. Кейт изменилась, но не до такой же степени.
— Помните? Вы мне писали.
Глаза профессора медленно утратили отсутствующее выражение, лицо его выразило смущение. Он просиял, и Кейт почувствовала облегчение.
— Кати, моя дорогая!
Старик с трудом поднялся на ноги, взял ее руки в свои и потряс.
— Спасибо. Спасибо за то, что приехала.
Пока профессор на электрической плитке готовил чай, Кейт ходила по комнате, рассматривала знакомые предметы на столах, любимые книги на встроенных полках. Эта комната всегда была уютной. На стенах висели темные ковры с затейливым орнаментом. На тяжелом дубовом столе — груда книг и бумаг, лежащих в кажущемся беспорядке, но Кейт не обманывалась: профессор знал, где что находится. У него была фотографическая память.
Кейт остановилась возле тумбы с хрустальным шаром, подарком румынской цыганки. Во всяком случае, так ей сказал профессор. Кейт не разрешали до него дотрагиваться. Не прикоснулась она к нему и сейчас.
После того как чай настоялся, они уселись на свои старые места перед незажженным камином, как делали сотни раз в прошлом. Кресла казались сейчас меньше, чем тогда. Они немного вылиняли, подлокотники вытерлись.
Профессор медленно стал рассказывать ей о своих передрягах, об актах вандализма, анонимных письмах с угрозами. С каждым эпизодом Кейт испытывала все большее возмущение. В том, что происходило, прослеживалась определенная тактика: кому-то хотелось заставить профессора и других владельцев продать свою собственность.
— Вы в полицию обращались?
Профессор хмыкнул.
— Полиция! Три молокососа да старик Бенджамин Мини, который подкручивает на стоянках счетчики оплачиваемого времени, когда ревматизм позволяет ему встать с постели. Да они даже не пытались. Хотя у нас появился новый начальник полиции.
— И он не помог?
— Он родом из Бостона, — сказал он, словно это все объяснило.
Да, новый шеф полиции был посторонним человеком.
— В этом доме жили несколько поколений Эйвондейлов.
Профессор покачал головой и посмотрел в пустой камин.
— Что теперь будет с головоломками?
— Но если вы откажетесь продать…
— Не могу, — сказал он, в его голосе слышалось отчаяние.
— Но почему?
— Банк собирается лишить меня права пользования. Я думал, ты сможешь помочь.
Профессор обреченно опустил голову. Кейт поклялась самой себе, что не позволит никому забрать то, что он любил больше всего на свете. Однако не стала внушать ему ложную надежду. Сначала ей необходимо понять, что происходит.
— Можно спросить? Я думала, что вы — владелец дома.
Профессор кивнул головой, не отводя глаз от пустого камина.
— Да. Но правлению музея понадобилось внести усовершенствования. Мне пришлось взять кредит.
«Какие усовершенствования?» — недоумевала Кейт. Свежей краски она не заметила. Насколько она могла судить, ничего не было сделано.
— И что же, они истратили все деньги?
— Кредит заморозили. Я делал ежемесячные взносы, а в банке говорят, что не делал.
Профессор отставил свою чашку и потянулся к сборнику судоку. Вытащил ручку из-под обложки,
