же и выкрашивались. Вон шведы, тевтонцы льстились добычей легкой. — Игумен вздохнул, оживился. — Ведомо тебе, государь, князь наш удельный Александр, сын Ярославич, третьим княжил в Переславле. Зван был Новым городом на подмогу. Шведы морем в ту пору Неву воевать пришли…
Дионисий немного помолчал и продолжал:
— Сеча великая была… Однако Александр с малой дружиной побил зело шведов. За ту битву князя Александра нарекли Невским…
В слюдяное оконце мерно барабанили капли усиливающегося дождя.
Петр откинулся на высокую спинку деревянного стула, задумчиво смотрел на узловатые руки игумена, лежавшие на книге.
— А пошто далее предки-то Неву не уберегли?
— А то есмь, государь, смута великая стряслась на Руси. Шведы же полонили и Орешек, и Иван- город, и другое… Государь наш Иван Васильевич воевал Ливонию. На море Балтийском суда завел, торговлю морским путем учинил. После того родитель твой, государь Алексей Михайлович, царство ему небесное, думу таил о том же, сподобил корабль «Орел» с пушками, пути морские отыскивал. — Дионисий развел руками, посмотрел на Петра, перевел взгляд на Апраксина. — Видать, время не вышло…
За оконцем совсем потемнело. Дождь все лил, ярче в наступивших сумерках замерцала лампада у божницы.
— Погоди, придет срок! — твердо проговорил Петр, упрямо сжав губы.
Старшие Апраксины по воле государя втягивались в его военные и иные заботы, а младший брат Андрей в это время томился в покоях болезненного, а попросту говоря, слабоумного от природы второго государя, Ивана Алексеевича. Монотонная и скучная жизнь немного развеяна была три года назад с появлением в царских покоях законной супруги царя Прасковьи Федоровны из старинного боярского рода Салтыковых.
Царь Иван, собственно, и не подумывал о семейном счастье, но за него все решила старшая сестрица.
В ту пору казалось, что все идет своим налаженным порядком. Софья — правительница по закону при малолетних царях, чего тревожиться. Но царевну терзали сомнения. Время шло, цари подрастали, и дальнейшее Софье рисовалось туманным и неопределенным. От ее участи зависела судьба ее приближенных.
Умный и проницательный князь Василий Голицын искал выход.
— Наиглавное, Софьюшка, обезопаситься нам от Нарышкиных, а с Иваном наша правда перетянет.
— О том и я забочусь, но подступиться с какой стороны?
— С бабьей, государыня, — рассмеялся князь.
Частенько с глазу на глаз он, чтобы польстить своей любовнице, величал ее царским титулом.
— Надобно Ивана нам женить.
— Што нам с того-то? Еще худа наживем с какой-нито царицей.
Василий Голицын смотрел дальше:
— Царица-то принесет приплод. Глядишь, царевич народится. Иван-то старший царь. Стало быть, у него младенец объявится, наследником законным станет.
Софья начинала понимать и просияла:
— А при том младенце мы и дальше править почнем.
— Верно, моя милая, тогда впору станется и о царском венце тебе поразмыслить.
Сказано — сделано. Устроили смотрины для Ивана Алексеевича. Приглянулась ему двадцатилетняя, кровь с молоком, Прасковья Салтыкова. Все бы хорошо, но на четвертый год супружества жизнь текла без ожидаемой радости продолжения царского рода…
Нет-нет да и поговаривали в народе: «Царь-то Иван неплодовитый али царица непригодная».
Об этом вдруг подумали и братья Апраксины, по первозимью встретившись наконец-то в стенах родного дома. Разговор опять затеяла Домна Богдановна:
— У всех соседей отроки-то оженились давно. Долго ли вам непутевыми быть? Пора бы ожениться.
Старший, Петр, посмотрел на братьев смеющимися глазами:
— Воля ваша, матушка, я невесту выбрал, берите кума, идите сватать.
Мать всплеснула руками, заохала, братья засмеялись.
— Кто такая? Да когда же ты успел?
— Пострел всегда успел, — смеялся Петр. — Дьякова дочка Степанида, у Земляного города проживает.
У матери первый вопрос о приданом:
— Много ли за нее дают?
Петр согнал улыбку:
— Я, матушка, не на деньгах оженюсь.
— Верно братец сказывает, — поддержал Федор, — засылай сватов, матушка…
О таком же деле судачили князь Борис Голицын со своим сотрапезником Львом Нарышкиным.
Разговор начал Борис издалека:
— Слышь-ка, Лев Кириллович, князь Василий губу дует.
— Пошто?
— Помнишь, мы летом заходили с Петром Алексеевичем в Посольский приказ, по столам бумаги смотрели, дьяков поспрошали.
— Ну и што с того?
Борис Голицын скривил губы:
— Не по душе, видно, Софье, что Петр Алексеич к делам государственным приникать начинает.
— Знамо, прибрали все к рукам, так мыслят, что сие навечно.
— О том и я толкую, расклад нынче же не в нашу пользу.
— О чем толкуешь?
— Царь-то Иван женат, слух прошел, Прасковья его забрюхатела. Глядишь, сына принесет, тогда заказан для Петра Алексеича престол. Софья-то своего не отдаст по-хорошему.
— К чему клонишь?
— Петра женить надобно, да особо не мешкать.
Нарышкин хитро прищурился, размышляя:
— В самом деле, когда у Петруши сынок объявится, у Софьи козырей не станет.
Голицын обычно не ограничивался отвлеченными тирадами:
— Повести об этом всем Наталью, что к чему, да пускай не канителится, дело-то первостатейное.
Наталья Кирилловна, оказывается, и сама об этом подумывала.
— Петруше нынче-то семнадцатый годик пошел, — сразу согласилась она с братом. — Женится, остепенится, поди, отойдет от своих потех, а главное, Софья приумолкнет.
Лев Кириллович настроился решительно:
— Без мешкоты присмотри невесту, да штоб и приглядна была, и родовита.
Наталья Кирилловна ушла в заботы, выспрашивала, высматривала.
Наконец остановилась на Евдокии Лопухиной, писаной красавице, но захудалого дворянского рода. Дело было спешное, братья одобрили выбор царицы: «Где лучше сыщешь, время не терпит». Устроила царица и предварительные смотрины в Новодевичьем монастыре, куда под видом богомолья привезли Лопухины будущую царицу. Смотрины прошли благополучно, и только тогда мать заговорила с сыном:
— Петрушенька, я чаю, ты все в заботах, а пора бы тебе остепениться, о будущем подумать.
— Ни к чему, маменька, дай Бог успеть сотворить дела насущные, вона сколь у меня теперь солдатского войска. О нем хлопот не оберешься, зима на носу.
— О другом я, сынок, жениться тебе пора пришла.
Петр вдруг закашлялся, засмеялся:
— К чему жениться рано так, маменька? Девок-то кругом пруд пруди.
