— Читай.
— Купцы жаловались государю на англичан и всех немцев, что беспошлинно скупают за бесценок в уездах, в деревнях хлеб, пеньку, лен, рыбу да нашим же в розницу продают.
Петр перебил:
— Читай челобитие.
— «Эти немцы, — начал Матвеев, — не одних нас без промысла учинили, они все Московское государство оголодили; покупая на Москве и в городах мясо, всякий харч и хлеб, вывозят в свои земли… и мы товаренки свои от Архангельского городка возим назад, а некоторые одолжавшие людишки, плача, отдают свои товары за бесценок. Да немцы же смыслили лукавством своим, откупать ворванье сало, чтобы государевы торговые люди и все поморские промышленники этого сала мимо их другим людям никому не продавали, а себе берут за полцены, в треть и четверть цены и оттого Колмогорцы и все Приморье обнищали и разбрелись врозь и твоя государева вотчина город Архангельский и Колмогорский уезд и все Поморье пустеет…
Милостивый государь, пожалей нас, холопей и сирот твоих, воззри на нас бедных и не дай нам от иноверцев быть в вечной нищете и скудности».
Петр слушал, не перебивая, полузакрыв глаза. Апраксин проникся еще большим уважением к Матвееву: «Молодчага, в корень смотрит».
Когда воевода закончил, царь спросил:
— По челобитью тогда что порешили али нет?
— Слава Богу, великий государь взял тогда сторону купцов наших. Коммерц-советники в Городе нашем по справедливости и по закону торг правят. А иноземцам, вишь, неймется, урвать норовят.
В распахнутое окно со стороны Гостиного двора доносился несмолкаемый гомон.
Петр подошел к Матвееву вплотную, дружески положил руку на плечо:
— Тут я надумал про тебя, Андрей. Готовь съезжую с дьяками передавать Феде Апраксину. Поедешь в Москву под руку дядьки Льва, в Посольский приказ. Там ты более пользу принесешь. Осмотришься, поедешь в заморские страны. Хватит, ты с Артамоном Сергеевичем по ссылкам наскитался.
Матвеев, смущенно улыбаясь, поклонился, а Петр продолжал:
— К вечеру разыщи мне платье под шкипера, пойду в здешнюю австерию, потолкую с купцами за штофом. Тебя не неволю, да при тебе они и языки-то прикусят. Ты, Федя, со мной пойдешь, послухаешь, какие мысли держат иноземцы. Возьму Лефорта, ежели что не пойму, он за толмача будет.
Вечером Петр, прихватив Лефорта, Голицына, Алексашку, отправился в таверну. В Архангельском, как и в Москве, она располагалась в Немецкой слободе, но завсегдатаи были иные. На Кукуе сходились по вечерам, субботам торговцы и ремесленники, офицеры и редкие заезжие иноземцы. Посетители оседлые, тамошние. В архангельской же таверне публика обновлялась почти каждый день. Приходили и уходили купеческие заграничные суда, спускались по Двине торговые люди, приезжали окрестные купцы. Народ в основном денежный, временно холостяцкий. Где еще коротать время вечерами, как не в таверне.
В полумраке большого зала русские гости едва разглядели сквозь табачный дым свободное место в углу за длинным столом. Здесь располагались, как правило, компаниями, по интересам и землячеству. Купцы аглицкие, голландские, бременские и гамбургские, русские. Капитаны и шкиперы, матросы сидели за отдельными столами.
Рядом с русскими гостями расположились капитаны, судя по разговору англичане и голландцы. Петр улавливал отдельные слова.
— Франц, ты кумекаешь, — спросил он вполголоса Лефорта, — о чем толкуют?
Лефорт прислушался, взял кружку с вином, подсел к соседям, ввязался в разговор.
Апраксин пригубил вина, тихо сказал:
— Резон ли, Петр Лексеич, с ними связываться?
Петр усмехнулся:
— Поневоле, Федор. Бредем мы во мгле, надобно пелену разгонять. Зрить, где лучше нашего, перенимать полезное для отечества.
Покачиваясь, возвратился Франц и пояснил:
— Сие, Питер, голландские и английские капитаны, они теперь друзья, у них один король, Вильям.
— Про то давно ведаю, — дернул верхней губой Петр. — О чем толкуют-то?
— Ты знаешь, что у них война с Людовиком пятый год продолжается. Франция понемногу сдает на сухопутье, а на море чинит разбой. — Лефорт запыхтел, раскуривая трубку. — Приваторы французские, морские разбойники, совсем пресекли торговлю англичан и голландцев в теплых морях с Римом и Венецией, Египтом и Левантом. Торговые люди терпят убытки. — Лефорт наклонился и тихо добавил: — Поэтому капитаны довольны, что могут торговать с нашим русским краем.
Капитаны, услышав русскую речь, оглянулись: судя по платьям, русские офицеры, правда, их здесь видят в первый раз. Капитаны взяли с собой штофы, подсели к русским. Оказалось, не первый раз они в Архангельске, по-русски немного объяснялись.
— Мы просим к вам в компанию.
Петр обрадованно ухмыльнулся, пригласил по-немецки:
— Нимен зи битте платц…[15]
Как водится, первый тост выпили за знакомство. Второй не заставил долго ждать, предложил князь Борис Голицын:
— За наших гостей, шхиперов.
Разговор оживился, капитаны заговорили о том, что их занимало.
— Мы слышали, ваш царь ходил в море с капитаном Голголсеном.
Голицын и Лефорт, не сговариваясь, посмотрели на Петра, а тот как ни в чем не бывало ответил:
— То были добрые шхиперы, и нам довелось со своим государем разделить сей вояж. Проводили шхипера Голголсена до самого окияна.
Капитаны удивленно зачмокали:
— О, это неблизкая прогулка, значит, ваш царь не боится плавать, это добрый знак.
Один из капитанов разлил вино по кружкам:
— Наш соверен, король Вильям, весьма благоволит флоту и знает ему настоящую цену. У себя в Голландии он нарастил морскую мощь и, как это ни печально, сокрушил нам британцев. Поэтому мы выбрали его своим королем. — Капитан поднял кружку. — Ваш царь, видимо, тоже знает цену флоту. Я предлагаю выпить его здоровье.
Все дружно чокнулись…
Когда за полночь покидали таверну, Петр, опираясь на Меншикова, сказал:
— Поутру, Алексашка, кликни всех наших бояр, в обед у воеводы встретимся. Да повести Федосейку с Кикиным о том же.
Утром, как уговорились с Матвеевым накануне, Петр наведался к воеводе и сразу приступил к делу:
— Покаж епсипликацию с планом города.
Матвеев развернул карту, положил на стол. Петр опять спросил:
— Даве ты мне хвалился про строгановскую подель, то бишь верфь. А где оная?
— На Соломбале оная, государь, — ткнул в карту, — напротив Моисеева острова.
Петр прикинул что-то, подозвал Апраксина:
— Помнишь, Федя, подель на Плещеевом ладили? Теперича здесь образуем. — Царь взял шляпу. — Веди, воевода, показывай. А где Федосейка? — спросил Меншикова.
— В сенях, с Кикиным.
— Добро, пущай с нами идут.
Загрохотали сапоги по лестнице. Из распахнутой двери первым стремительно вышел царь, размашисто зашагал по высокому берегу вдоль Гостиного двора.
Матвеев не отставал, на ходу рассказывал:
