Перед уходом эскадры к Азову Петр подписал указ о назначении Емельяна Украинцева чрезвычайным послом в Константинополь. Помнил царь совет Возницына — послать к туркам человека незнатного, но умного. Да и Головин, отвечая теперь и за Посольский приказ, рекомендовал:
— Лучше Емельяна не сыскать, десяток лет приказом верховодил, все ходы и выходы к туркам знает, обхождение ихнее, к тому же умен знатно. В пути время будет, промыслим наказ, надобно генеральную линию ему указать.
В январе дьяк Прокофий Возницын подписал в Вене с турками перемирие на два года. Долго упирались послы из Константинополя. Подзуживаемые Англией и Голландией, не только Керчь не хотели отдавать, но и завоеванные крепости по Днепру требовали обратно. Стращали Возницына и «союзники»… Они уже втихомолку сговорились с Турцией и за спиной России заключили договор. Больше всех выгод приобрел цесарь Леопольд, известный своим коварством. Теперь можно было уступить султану за счет Московии. Австрийского посла поддерживали «посредники».
— Вы рискуете остаться один на один с армией султана, и вам придется плохо, — в один голос твердили послы Англии и Голландии.
Но Возницын стоял твердо:
— Война так война, у русского царя достаточно сил воевать и без союзников.
Турция согласилась скрепя сердце на перемирие. Азов остался за Россией. Договорились переговоры продолжить в Константинополе…
Свой замысел похода Петр изложил кратко:
— Пущай ихний паша донесет султану, сколь пушек видел под Керчью. Запомни, нынче мы идем к Азову силу показать.
Приехав в Воронеж, Петр первым делом выслушал Апраксина, нахмурился:
— Сам вижу, проглядел Протасьева. Вернемся с Азова, разворошим трутней. Сей же час недосуг. Бери галеру, спускайся к Азову, промеришь все гирла донские и проход к Таганрогу. Там флот стоять будет.
На Пасху вся речка Воронеж, до самого устья, пестрела российскими флагами, адмиральскими вымпелами. На рейде выстроился на якорях морской караван по порядку старшинства. Флагман, адмирал Головин, поднял свой вымпел на шестидестидвухпушечном «Скорпионе», Крюйс на тридцатидвухпушечном «Благом начале», Петр Михайлов на сорокадвухпушечном корабле «Отворенные ворота». За ними вытянулись цепочкой «Апостол Петр», «Крепость», полдюжины многопушечных кораблей, десятки галер…
Весенний ветер трепал многоцветие флагов, хлестко хлопали косицами вымпелы.
Борта флагмана сверкнули огненными языками, окутались дымом. Над перекатами загремели пушки. Адмирал поднял сигнал: «С якоря сниматься, следовать за мной».
Царский «Указ по галерам» гласил: «Никто не дерзнет отстать от командорского корабля, но за оным следовать под пеной. Ежели кто отстанет на три часа, четверть года жалованья, ежели на шесть — две трети, ежели на двенадцать часов — за год жалованье вычесть».
Азов встретил эскадру салютом. На борт царского корабля поднялись воевода и Апраксин. Первым представился царю воевода, боярин Степан Салтыков.
— Заждались мы, государь…
— Здесь я не государь, а господин капитан, так меня впредь величай.
У Салтыкова запершило в горле.
— Господин капитан, все подобру, татары токмо норовят укусить, но мы их отгоняем.
— Про то ведаю. — Вдруг вспомнил: — Сынок твой письма присылает?
Салтыков смешался: «Откуда царь-батюшка ведает?»
— Как же, госу… — поперхнулся, — господин капитан. Все письма пересылает мне матушка. Слава Богу, жив-здоров.
— Помню его в Голландии, в науке смекалист… — Подозвал Апраксина: — Как фарватер?
— От гирла промер сделали до Таганьего Рога, вешки понатыкали, пройти вмочь, но нынче устье обмелело, неделю был ветер верховой, согнал воду.
— Переждем, у нас дел невпроворот и на кораблях, и на галерах.
Из Воронежа корабли уходили наспех, взяли с собой мачты и такелаж: плотники и кузнецы достраивали на ходу.
В первых числах июня верховой ветер стих. Ночью налетел шквал, на море развело волну, разразилась гроза, задул западный штормовой ветер. В гирле Дона вода поднялась. С галер завели буксирные концы, потянули корабли в море. Ветер зашел к югу, поставили паруса, вошли на рейд Таганрога. Там продолжили обустраивать корабли.
Прибыл Емельян Украинцев со свитой и подарками для султана. Но Петр не торопился:
— Прежде чем турку показаться, надобно ходить научиться, а то сраму не оберешься… Тем паче и ветер не по пути.
Три недели корабли снимались с якорей, ставили паруса, ходили поодиночке, обучались первым навыкам вождения экипажи. Потом царь устроил «забавный бой». Эскадра разделилась на два отряда, и начались эволюции с пушечной пальбой.
День за днем, от зари до зари. Без устали в течение двух недель царь выводил эскадру в море, школил капитанов, а те в свою очередь гоняли вчерашних сержантов и солдат, прививая им азы морской выучки. Всем распоряжался Корнелий Крюйс, он отдавал первоначальные команды на «Скорпионе». Иногда он спускал шлюпку, обходил корабли и в сердцах ругал своих земляков-капитанов. Коверкая русский, мешая его с голландским, кричал, тыкая им в нос наказ с флажными сигналами:
— Начинай все сызнова! Становимся на якорь. Потом выбираем якорь. Поднимаем парус, строимся в линию, производим маневр. Никому не спать!
В конце концов добился своего.
Теперь, государь, можно плавать, стыдно не будет.
Как раз задул слабый попутный норд-ост.
Петр приказал спустить шлюпку, крикнул Меншикову:
— Зови Федора, пойдем на «Скорпионе», надобно все знать про турков.
Эскадра постепенно вытянулась в линию. Царь посматривал на Андреевский флаг.
— Впервой на воинском корабле к иноземцам следуем. — Немного помолчал, о чем-то задумался. — Давай-ка, адмирал, спускай свой вымпел. Поднимай контр-адмиральский. Пускай турок думает, что идет малый флагман, а главный с флотом под Азовом.
На рейде в Керчи в сонной тишине дремала на якорях турецкая эскадра.
— Четыре корабля и девять галер, — сосчитал первым царь, глядя в подзорную трубу. — Подними, Федор, сигнал, как станем на якорь, салютовать пушками по команде флагмана.
Петр пошарил трубой вдоль линии турецких кораблей, подозвал Апраксина:
— Вишь, второй с краю — ихний капудан-паша, флагман. Пойдешь к нему с визитом. Скажешь, так и так, русская эскадра мирная, провожает своего посла к султану. Дальше Керчи не пойдем. Оденься понарядней, новый кафтан, шляпу, шпагу, как положено. Возьмешь в провожатые трех сержантов: Борзого, Куроедова, Бойцова…
Утренняя прохлада уморила крепким сном стражу дворца наместника султана. И вдруг дремучую тишину разорвал орудийный выстрел. Один, второй, третий… Первыми встрепенулись и забегали вокруг дворца испуганные янычары. Потом на балкон выскочил полуодетый Муртоза-паша.
— Всевышний Аллах, — завопил он, протирая сонные глаза, — откуда шайтан пригнал столько кораблей? Никогда не осквернялась бухта флагом неверных, не война ли это?
К дворцу сбегались перепуганные чиновники, а Муртоза-паша, сбросив от волнения чувяки и топая босыми ногами, кричал и клялся Аллахом, что русские посудины ветхие и они непременно должны утонуть в море, что у них пушек не видно.
К полудню он несколько успокоился. Посланные им приставы сообщили:
— Русский паша Головин приветствует вас с миром. Он провожает на корабле в Константинополь русского посла к султану.
— Как на корабле? — изумился паша. — Разве султан позволил? Нет, морем плыть нельзя, надо ехать
