Володька кое-как поднялся и на дрожавших ногах потащился по коридорчику.
Увидев свой раскрытый чемодан, раскиданные бумаги и опустошенные бутылки, «тетка» издала протяжный мучительный стон.
– Ну откуда я мог знать, что это кому-то нужно? – устало (небось устанешь тут!) вздохнул Володька. – Просмотрел, что там, в папках, – не, ну ничего не разберешь, вроде какие-то формулы, но это же не формулы, а так, бредятина. Думал, просто собрали старые ненужные бумажки, сунули в чемодан, чтобы бутылки не разбить…
– Козел! – Она резко развернула его лицом к себе. – Старые ненужные бумажки?!
У нее дыхание перехватило от злости, она смотрела на него совершенно белыми, бешеными глазами, а Володька ничего не мог поделать: просто стоял, шмыгал носом и тоже смотрел на нее, моргая мокрыми слипшимися ресницами. И он увидел – отчетливо увидел, – как безумие уходит из ее глаз, как лицо ее становится не таким заострившимся, палаческим, а обыкновенным женским лицом, кстати, довольно-таки красивым, только, может быть, с излишне резковатыми чертами. И глаза у нее оказались вовсе даже не белые, а зеленые.
Стоп: да это же та самая тетка, которую он видел на платформе аэроэкспресса во Внуково!
Вот блин… Мог бы и раньше догадаться!
– Господи, какой же ты теленок, оказывается, – вдруг сказала она со вздохом. – Глупенький теленок. «Не формулы!.. Бредятина!..» А тебе не приходило в голову, что если кто-то исписал тонно-километры бумаги такой вот бредятиной, значит, в этом был какой-то смысл?
– Смысл? – наивно повторил Володька и вновь моргнул. Вот это ему в голову точно не приходило!
– Скажи честно: хоть один листок выбросил? – спросила «тетка».
Володька неистово замотал головой.
– Твое счастье, – пробормотала она. – Твое счастье, Владимир Мальчиков! А теперь – давай-ка собери все это. Бумаги, бутылки… Наливай в бутылки воду, осторожно опускай туда пробирки, затыкай бутылки пробками, оборачивай каждую газетой и клади в чемодан! Между бумагами, чтобы не разбились.
– У меня сургуча нет, – шепнул Володька виновато.
– Ладно, как-нибудь. Приступай!
Ну, он и приступил.
Она села за стол – пистолет не опустила, это Володька видел краем глаза. Да если бы и опустила – что, разве он на нее набросился бы? Да ни в жизнь! Во-первых, не успел бы. Во-вторых… Володька мог перед другими из себя кого угодно изображать, но сам-то он про себя все знал. Он бы уговаривал ее, молил, но не набрасывался. Может, если потом упасть перед ней на колени и взмолиться… может, она подобреет? Не убьет его?
Правильно она сказала – теленок! Ну и ладно, не всем же Бандерасами рождаться! Или этими, как их… он попытался вспомнить хоть одного киношного супермена, но не смог. Забыл. Да тут небось и собственное имя забудешь!
С этими порезанными пришлось им повозиться. Они все еще дрались, когда приехали врачи, так что Артему пришлось их разнимать. Вернее, оттаскивать женщину от мужчины. Он был крепко избит, руки изрезаны столовым ножом – к счастью, в пылу пьяной драки женщина нож уронила, а поднимать не стала: набросилась на сожителя с кулаками. Иначе, может, и прирезала бы его, потому что защищаться он решительно не мог – так был пьян.
Его наскоро перевязали и, вколов обезболивающее, усадили в кресло, где он моментально и уснул. Но вот жена его никак не могла угомониться.
Женщина попыталась было подраться и с Артемом, но он швырнул ее на диван и связал руки все тем же жгутом, который выхватил из кармана, мельком подумав, что он сегодня уже дважды ему пригодился. Бог троицу любит, вот уж – воистину!
Она материлась ужасно, билась на диване, орала. Платье на ее груди было порвано, сползало с плеча, обнажив расчесанную ссадину на руке.
– Вам это ничего не напоминает, Артем Сергеевич? – хихикнула Галя, которая, когда хотела, могла быть очень даже ехидной. – Этот мат-перемат… Что сегодня с женщинами творится, а?!
Он мрачно кивнул. Да, напоминает…
Надо позвонить Ирине Филимоновне, узнать, как там дела у Лизы. Из-за сегодняшней суматохи он забыл о своем обещании.
– Артем Сергеевич, по-моему, тут без второго фронта не обойтись, – сказала Галя, разглядывая лицо женщины. – Посмотрите: у нее пена изо рта идет, глаза закачены… крутой вариант! Нам еще этого чувака в травму везти, а с ней что же делать?
– Ладно, сходи к машине, свяжись с диспетчером и вызови для нас танковую дивизию, – буркнул Артем.
– А вы… ничего, что вы один тут останетесь? – боязливо спросила Галя. – Еще очухается мужик да набросится на вас… Может, ей аминазин пока вколоть?.. На всякий случай?
– Давай быстрее! – раздраженно рявкнул он. – Приедут спецы – уколют.
Галя убежала звать «второй фронт». Когда бригада на выезде не может справиться своими силами, они вызывают специалистов: психиатров, как в данном случае, кардиологов, реаниматоров… Это и есть – второй фронт. А «танковой бригадой» называют психиатров. Кто это придумал – неизвестно. Но так уж их называют, вот и все. Причем, сколько Артем помнил, раньше психиатров звали просто «психами». Но с некоторых пор, когда жаргон врачей «Скорой» проник в Интернет, им стали щеголять все, кому не лень, даже те, кто раньше обходился без него.
Артем присел на краешек стула.
Его трясло… впрочем, не из-за драки. Он бы не возражал, если бы полуживой мужик вдруг обрел силы, а его сожительница каким-то образом смогла развязать руки, чтобы потом они вдвоем набросились на него. Ему хотелось драться, ему хотелось бить… все равно кого, только бы бить.
«Но свой шанс ты уже упустил, – пробормотал где-то в подсознании гаденький такой голосок. Иногда его называют внутренним голосом. – Не старайся уверить себя, что тебя позвало в дорогу только это пресловутое чувство долга! Ты просто струсил! Струсил! Поэтому и удрал. А теперь, перед этими чокнутыми алкашами, строишь из себя такого крутяка!»
Внутренний голос был куда ехиднее голоса Гали, вообще, ехиднее любой ехидны на белом свете!
Артем нервно дернулся.
«Что-то у тебя только самолюбие и играет, – продолжала «внутренняя ехидна». – А как насчет боли в разбитом сердце? Горечи потери? Ты даже не очень-то и ревнуешь… Может, ты где-то как-то даже рад, что все так вышло? Что у тебя теперь есть полное моральное и даже материальное право послать «нах» всю эту псевдосемейную жизнь?! Ась?»
Артем вскочил. Пустая бутылка подкатилась ему под ноги. Он схватил ее и с силой запустил в обшарпанный гардероб.
Бутылка разлетелась на осколки, а из гардероба послышался истошный визг.
Артем кинулся к шкафу, открыл дверцу – и увидел молоденькую девушку, хиленькую такую блондиночку с немытыми волосами, в узких джинсиках и обтягивающем черном свитерке, покрытом короткими меховыми ворсинками.
– Людка, твоя шуба лезет, она меня всю изгадила! – сообщила она плаксиво, выбираясь на белый свет и отряхиваясь. – А вы чего бутылками кидаетесь? – зло спросила она Артема.
– Нечаянно, – лаконично объяснил он. – А вы что в шкафу делали?
– Угадай с трех раз, – буркнула девушка. – Людка-то утихомирилась?
И боязливо поглядела на диван, на котором лежала связанная женщина, которая, судя по всему, и была Людкой.
А та, притихшая было, вдруг ожила и рванулась с дивана. Не удержалась на ногах, упала, попыталась подняться, но из-за связанных рук все время теряла равновесие, пыталась куда-то поползти, заревела нечеловеческим голосом что-то неразборчивое…
В комнату вбежала Галя. Вдвоем с Артемом они кое-как попытались удержать Людку, которая совершенно явно обезумела. Без дураков…
От ее криков очнулся порезанный муж и тоже заорал:
