А потом пришла любовь

— Ты нам не сыграешь? — попросил он. — Я так давно тебя не слушал.

— Что бы ты хотел?

— Может, мое любимое…

— Ты так давно любишь «Ноктюрн» Шопена, что я думала, он тебе уже надоел!

Пальцы Стеллы забегали по клавишам, а Мэтью, наблюдая за ней, думал, что бы она сказала, если бы узнала, что в восемнадцать лет он прошел пять миль, чтобы услышать свой первый концерт? Последующие годы он много работал, у него не оставалось времени, чтобы предаваться своему тайному удовольствию, и его глубоко ранило, что Стелла будто не замечает его просьб. Прошло уже несколько недель с тех пор, как она ему играла. В комнату вошла Элси, и Стелла, воспользовавшись моментом, прекратила игру. Замерла последняя нота, и Мэтью прочистил горло:

— Это было грандиозно, Стелла.

Она не обратила на его слова никакого внимания:

— Тебе понравилось, Чарльз?

— Зачем спрашивать? Ты играла лучше, чем обычно! — Чарльз повернулся к Мэтью: — Я вам завидую, вы можете слушать ее, когда вам захочется.

— В последние дни она ни разу не играла.

Чарльз удивленно посмотрел на Стеллу, а она в ответ на его невысказанный вопрос пожала плечами:

— Мне не нравится играть скучающим людям. Моя золовка не любит музыку.

— Но сейчас ее здесь нет, — резко вмешался Мэтью, — Давай, девочка, сыграй что-нибудь, что, по- твоему, мне понравится.

Стеллу затрясло от гнева. Если бы здесь была Джесс, он просто побоялся бы просить ее играть, чтобы не вызвать очередную ссору. Почему неодобрение сестры значит для него так много, тогда как мнение ее, Стеллы, — так мало?

Повисла пауза, потом Стелла откинула голову и обрушилась на клавиши, вызвав бурную какофонию аккордов. Она играла с такими вульгарными пассажами, что прошло несколько минут, прежде чем Мэтью понял, что это уродливая пародия на известную песенку йоркширского шахтера. Тем не менее он слушал, не проявляя никаких эмоций, вплоть до самой последней, визгливой трели. Стелла закончила и оглянулась на него.

— Ну, — спросила она, — тебе это понравилось?

— Очень, — проговорил Мэтью тихо, но на лбу его блестели бусинки пота. — Весьма энергичная версия старинной песни.

Чарльз чувствовал себя неловко:

— Мне пора идти, уже поздно.

Мэтью с усилием подал ему руку:

— Был рад вас видеть. Надеюсь, вы зайдете к нам еще, когда будете в этих краях.

— Благодарю вас. Стелла, ты проводишь меня до дверей?

В холле он схватил ее за руку:

— Прощай, моя дорогая. Я позвоню твоей матери и расскажу, какой я тебя здесь нашел, — он крепче стиснул ее руку, — и следи за собой, Стелла, ты была слишком жестока.

— Не без причин. — Она вырвала руку. — Передай маме, что я люблю ее и что мы скоро увидимся.

Она закрыла за ним дверь и вернулась в гостиную. Чарльз не имел права осуждать ее, не зная всех обстоятельств. Не говоря ни слова, она подошла к пианино, захлопнула крышку и собралась выйти из комнаты.

— Подожди, не уходи, — сказал Мэтью, — я хочу поговорить с тобой.

— Мы не могли бы поговорить утром?

— Нет, — твердо ответил он, — не могли бы. Как ты смела оскорбить меня при Чарльзе?

— Тем, что я играла?

— Тем, как ты играла.

— Ты преувеличиваешь, Мэтью. Я только…

— Это оскорбление моим манерам и вкусам, — прорычал он, — но не оскорбление интеллекту! — Он бросил сигару в огонь. — Я — это я, и я ничего не могу с этим поделать. Я сказал тебе несколько месяцев назад, что ни один из нас не может измениться, и я имел в виду именно то, что сказал! Я больше не намерен мириться с таким твоим поведением.

— А я — с твоим! Как ты можешь передо мной защищать твою противную сестру?! — Она подчеркнула последние слова и отвернулась.

— Оставь Джесс в покое, — сказал он. — Во всех семьях существуют разногласия, но в нашей они глубже, чем в других.

— Ты не можешь разорваться надвое. Пока Джесс здесь, мы не станем ближе друг другу.

— Ты не можешь считать Джесс виноватой за нашу первую брачную ночь! Ты не хотела меня тогда и не хочешь до сих пор. Если ты так привержена честности, то почему не честна по отношению к самой себе? Ты стыдишь меня за то, в чем виновата сама! Стыдишь меня за то, что я разговариваю и действую не так, как твой прекрасный дружок Чарльз! Сколько волнений по поводу платья, которое нужно надеть для него, а? Или особый обед, который…

— Я меняла бы меню каждый вечер, — горячо перебила Стелла, — и готовила бы обед для тебя, если бы твоя сестра позволила мне это. Но стоило мне только заикнуться, она превратилась в сумасшедшую мегеру!

— Потому что ты хотела выставить ее из собственного дома!

— Ее дома! — воскликнула Стелла. — Ее дома и твоего дома, но не моего!

— Какое право ты имеешь называть его своим, если ты мне не жена… когда ты до сих пор смотришь на меня с ненавистью? Ты оттолкнула меня в первую ночь не потому, что я тебе чужой, а потому, что ты презираешь меня! Потому что ты чувствуешь превосходство надо мной!

— Это неправда! — закричала она. — Я боялась тебя… и сейчас боюсь. Я старалась стать тебе ближе — Бог знает, как я старалась! — но что я могла сделать, если Джесс все время сует свой нос в наши дела? Мы трех раз за эти месяцы не оставались наедине.

— Ты никогда не интересовалась почему? — воскликнул он. — Ты думаешь, я могу вечер за вечером оставаться с тобой наедине и знать, что если бы захотел, то мог бы заставить тебя подчиниться? Не качай так головой, я любил достаточное количество женщин, чтобы знать, что имел бы тебя, если бы хотел получить это подобным образом, — и тебе бы это понравилось! — Он понизил тон. — Но я слишком уважаю тебя. Я думал, что ты много выше меня. Стелла… звездочка моя, я привык считать тебя спящей красавицей, которая проснется для меня! Ну что ж, все, что меня волнует, — это что ты можешь навсегда остаться спящей! Если ты меня не хочешь, то найдется много других желающих!

Оттолкнув с дороги кресло, он ринулся прочь из комнаты, так хлопнув дверью, что на серванте зазвенели бокалы.

Без голоса Мэтью в доме стало тихо, но в этой тишине не было мира. Дрожа, Стелла подошла ближе к огню. Вечер был обречен с того самого момента, как он отказался сказать Джесс, чтобы она подыскивала себе собственный дом. Обиженная недостатком его лояльности, Стелла не приложила никаких усилий, чтобы скрыть свою обиду от Чарльза, и глупо, что Мэтью пытался замять это, стараясь представить ее ссору с Джесс ребяческим спором, от которого к утру и следа не осталось бы.

И все же рассуждения о его неправоте не оправдывали ее собственной к нему жестокости и не заслоняли того факта, что он был все-таки прав, когда обвинил ее в том, что она пошла за него замуж, не любя. По щекам Стеллы потекли слезы, но она не знала, о ком плачет — о нем ли, о себе или о них обоих. Как нехорошо она себя с ним вела! Ее привязанность к Мэтью была еще такой слабой, что симпатия, которую она испытывала наедине с собой, немедленно исчезала в его присутствии. Да и жажда, которую он будил в ней, всегда сводилась на нет тем, что она как бы снисходила до него. Нет, Стелла была не права, когда считала, что надо подождать, пока ее любовь к Мэтью не сравняется с желанием, которое он в ней возбуждал. Любовь пришла бы, если бы она сдалась его страсти вместо того, чтобы ставить столько условий. Как будто человек голубой крови чем-то лучше, чем смелый и преуспевший человек, сделавший