— Я убил, — выдавливаю я. — Убил, понятно?
— Ну да, убил, — кивает мэр. — Стыд и раскаяние пропитывают твой Шум насквозь. Вопрос лишь в том — кого ты убил? Кого? — Он шагает из светового пятна в темноту, все еще пряча за спиной взятый со стола предмет. — Или лучше сказать
— Я убил Аарона, — говорю я, пытаясь не выпустить мэра из виду — без толку.
— Неужели? — Его ужасная тишина совсем не похожа на тишину женщин — у женщин она была живая, с ощутимой формой, вокруг которой дребезжал и лязгал Шум окружающего мира.
(я думаю о ней, о ее тишине, о той боли)
(я не думаю об имени)
А у мэра — уж не знаю, как им с мистером Коллинзом удалось избавиться от Шума, — тишина похожа на что-то безжизненное и мертвое, формы и жизни у нее не больше, чем у камня или стены, — это неприступная крепость. Наверно, он читает мой Шум как книгу, но откуда мне знать… разве можно сказать что-то по человеку, который превратил себя в камень?
На всякий случай я показываю ему то, что он хочет увидеть: церковь за водопадом, драку с Аароном — довольно правдоподобную, с кровищей и всяким таким. Я сшибаю Аарона с ног и вытаскиваю нож.
А потом втыкаю его в шею проповедника.
— Правда в этом есть, — говорит мэр. — Но вся ли это правда?
— Да! — кричу я, пытаясь заблокировать остальные мысли, чтобы мэр больше ничего не услышал. — Так все и было!
Голос у мэра по-прежнему веселый.
— А по-моему, ты врешь, Тодд.
— Нет! — почти кричу я. — Я сделал, как хотел Аарон! Убил его! Стал мужчиной по вашим законам, теперь я могу быть солдатом армии и вапще что угодно сделаю, только скажите мне, что вы с ней сделали!
Мистер Коллинз замечает какой-то знак, поданный мэром, заносит кулак и…
(ничего не могу поделать)
Я отшатываюсь так резко, что сдвигаю стул на пару дюймов… (заткнись)
Но удара нет.
— Хорошо, — с тихим удовлетворением говорит мэр, — славно. — Он опять начинает расхаживать у меня за спиной. — Позволь коечто тебе объяснить, Тодд. Ты находишься в главном зале бывшего Хейвенского собора, который с севодняшнего дня именуется Президентским дворцом. Я привел тебя в свой дом, надеясь помочь. Помочь увидеть, что все это время ты страшно ошибался и напрасно разжег войну против меня… против нас.
Его голос теперь доносится из-за спины мистера Коллинза…
Его голос…
В какой-то миг мне начинает казаться, что он говорит не вслух, а вкладывает слова прямо мне в голову… Но наваждение быстро проходит.
— Мое войско прибудет завтра к полудню, — говорит мэр, продолжая вышагивать по залу. — А ты, Тодд Хьюитт, сперва ответишь на мой вопрос, а потом станешь моим помощником в благородном деле — строительстве нового мира.
Мэр снова выходит на свет и встает прямо передо мной. Руки у него все еще спрятаны, и я не вижу предмета.
— Сейчас я хочу, чтобы ты начал сознавать главное, — говорит он. — Что я тебе не враг.
От изумления я на секунду даже перестаю бояться. Не враг? Распахиваю глаза.
— Нет, Тодд, — кивает мэр. — Я тебе не враг.
— Вы убийца! — не думая, выпаливаю я.
— Я генерал, — отвечает мэр. — Ни больше ни меньше.
— Вы убивали людей. Вы убили жителей Фарбранча, я сам видел.
— Война порой требует от нас страшных поступков, однако теперь война кончилась.
— Я видел, вы по ним стреляли, — не унимаюсь я. Как же уверенно звучат слова человека без Шума! Они непоколебимы, точно скала.
— Разве я сам стрелял, Тодд?
Я проглатываю ком в горле.
— Нет, но вы развязали эту войну!
— Так было нужно, — говорит мэр. — Для спасения больной и умирающей планеты.
Мое дыхание учащается, мысли туманятся, голова страшно тяжелеет. Но Шум пылает огнем.
— Вы убили Киллиана.
— И очень сожалею об этом, — говорит мэр. — Из него вышел бы прекрасный солдат.
— Вы убили мою мать, — говорю я. И тут мой голос надламывается (заткнись), Шум наполняется яростью и горем, в глазах стоят слезы (заткнись, заткнись, заткнись!). — Вы убили всех женщин Прентисстауна!
— Тодд, неужели ты веришь всему, что тебе говорят?
Наступает тишина, самая настоящая — даже мой Шум на миг унимается, пытаясь переварить сказанное.
— У меня нет ни малейшего желания убивать женщин, — говорит мэр. — Я ничего подобного не делал.
Я разеваю рот от удивления.
— Еще как делали…
— Сейчас не время для уроков истории…
— Вы лжец!
— А ты, стало быть, возомнил себя всезнайкой? — Его голос становится холодней, он отходит в сторону, и мистер Коллинз с такой силой бьет меня по голове, что я вместе со стулом лечу на пол.
— Вы ЛЖЕЦ И УБИЙЦА! — ору я. В ушах еще звенит от удара.
Мистер Коллинз бьет меня снова, уже с другой стороны — кулак у него твердый, как полено.
— Я тебе не враг, Тодд, — повторяет мэр. — Прошу, не вынуждай нас причинять тебе боль.
Голова болит так сильно, что я ничего не говорю. Просто
Это конец. Иначе и быть не может. Они не позволят мне жить. И ей не позволят.
Конец.
— Надеюсь, это действительно конец, — говорит мэр. В кои-то веки сказал правду. — Надеюсь, ты все-таки откроешь мне свой секрет, и на этом мы закончим.
А потом он говорит…
Ей-богу, он говорит…
— Пожалста.
Я поднимаю голову и часто моргаю опухшими глазами.
На его лице озабоченность, почти мольба.
Что за черт? Как это вапще понимать?
И в моей голове опять начинает гудеть…
Только это не Шум…
Слово давит на меня…
Распирает изнутри…
Такое чувство, что я сам вот-вот скажу…
— Все, что ты якобы знал, — говорит мэр, его голос звучит одновременно снаружи и внутри моей
