веселье соорудила петлю, накинула на шею нашему хозяину и туго затянула ее.
— Мистер Джонсон рассмеялся, я полагаю?
— Да, но немного натужно. Пока она играла со мной, мне выдалась возможность взглянуть на нее поближе. Она казалась созданием, с ее свежестью и готовностью к любви буквально созданным для любого мужчины. В ней была некая покладистая доброта и ни капли злобы. Она показала свою доброту одному молодому человеку, сыну юриста, который проходил мимо, когда мистер Денди заскочил в кабачок. У молодого человека был грустный вид, и она позволила ему поцеловать ее, пока мистера Денди не было.
— У нее были маленькие ножки, — заметило ведро, — и прелестная походка, и если бы мистер Денди, перекидываясь шутками с фермером Парди, выглянул в закопченное окно бара, он с радостью бы увидел, что сын юриста тоже нашел ее очень славной.
— То же решила бы и веревка, — сухо заметила другая.
— Мистер Денди купил вас не раньше, — сказало ведро, — чем отправиться в скобяную лавку, где он купил меня. Нас несли вместе, вот так мы и познакомились, и в тот же вечер меня поставили на сбор помоев для свиней; до сих пор помню неприятный запах гнилой картошки.
— То не была кислая мусорная вонь, от которой повесился наш хозяин, — задумчиво произнесла веревка, — ибо он всегда посвистывал, занося внутрь вас, полное разной дряни. Ваш вес его тоже, по- видимому, не беспокоил, ибо он тащил вас небрежно, словно вес в несколько галлонов помоев было ничто для его могучих рук.
— О нет, он был не прочь меня таскать, — сказало ведро, — ибо какое бы время ни стояло на дворе — летнее ли солнце сияло или моросил тоскливый осенний дождь, — мистер Денди всегда перетаскивал меня с непременной бодростью. Он мог иногда задержаться в воротах или перекинуться словцом с арендаторами, завернуть смеха ради озорную историю о деревенских делах для молодых девчонок или предложить им пойти спросить у своей доброй Бетти, какая прихоть заставила ее найти себе мужа.
— Мы имели возможность наблюдать за всем, что он делал, — сказала веревка, — и тогда казалось, что он живет счастливой жизнью, и свежий загородный воздух, простая и сытная пища, постоянный, но не нудный труд одарили его здоровьем и радостью, и он всегда мог потратить лишний шиллинг, стоило лишь захотеть.
— Лишь однажды, — печально произнесло ведро, — я заметило, что мистер Денди ведет себя не как подобает деревенскому жителю. Он нес меня полным из небольшого домика, где купил помои. По обеим сторонам тропы росли цветы, желтые и белые. Мистер Денди поставил меня наземь, и от толчка на поверхность всплыл гнилой апельсин. Мистер Денди передохнул, набрал цветов, причем ему, кажется, доставляло удовольствие нести их в руках.
— А что было потом? — спросила веревка.
— Он отнес цветы домой, жене… — ответило ведро.
— Зима радовала мистера Денди, и лето тоже, — сказала веревка. — Зимой мы видели его чаще, ибо зимой он нас чаще использовал. Всю зиму лошади находились в загоне, и им нужно было заносить сено, и откармливать свиней зимой тоже приходилось больше. Кроме того, зимой сильный мужчина чувствует свою силу и счастье острее, чем летом. Он учится преодолевать самые пронизывающие ветры без дрожи и совсем не заботится тем, что дождь промачивает его до костей. Погода не устрашала мистера Денди, и чем больше он боролся с ветрами снаружи, тем красивее становилась его гостиная с ее уютным светом и теплым присутствием любящей жены.
— Но почему же тогда он повесился? — спросило ведро.
— Зимняя погода в этом неповинна, — ответила веревка, — ибо нечего и думать, что он не наслаждался тем счастливым временем. Тогда я была покрепче, хотя даже теперь я достаточно сильна, чтобы выдерживать эту довольно тяжелую ношу. Мистер Денди, которого я сейчас держу, мог выдюжить тогда целый сноп; ему ничего не стоило перенести столько связанного мной сена, сколько по силам троим. Такой это бывал сноп, что когда он нес его за спиной, он задевал о края дорожки, словно по ней двигался целый стог.
— Да, то-то был мистер Денди! — воскликнуло ведро, — Настоящий счастливый крестьянин, выполняющий положенную ему работу. Что могло ему повредить? Что могло помешать ему жить спокойно и, когда подойдет срок, достойно сойти в могилу? Вот уж никогда еще не рождался такой бедняга, кто имел бы такие добрые намерения.
— А сейчас взгляните на него, — тихо произнесла веревка. — Сначала, когда он отпихнул вас ногой, я задумалась, смогу ли я его выдержать. Он так страшно бился, и мне кажется, что когда он почувствовал, что я туго затянулась на его шее, он передумал. Он пытался поймать меня, чтобы ослабить ужасное удушье.
— Вы, наверно, причинили ему боль, — сказала ведро, — ибо лицо его почернело, а глаза выкатились из орбит. Удивительно, что вы так и не дали ему упасть, ибо в агонии он бил ногами и раскачивался волчком, однако вы держали крепко. Почему он это сделал?
— Думаю, причина в том, — ответила веревка, — что мистер Денди не желал видеть чужого счастья.
— Этому довольно трудно поверить, — сказало ведро, — если учесть, насколько счастлив был он сам.
— Его жена осчастливила его, — сказала веревка, — и, чувствуя, что с ним это ей удалось, она, естественно, пожелала осчастливить и другого.
— Что могло быть правильнее? — сказало ведро.
— Это случилось этим летом, — продолжала веревка. — Хозяин, скопив пару гиней, купил себе новый воскресный костюм. «Тебе он так к лицу, — сказала ему жена, — что тебе почаще следует появляться в церкви, ибо люди узнают, как хорошо идут твои дела, когда увидят тебя в нем». Итак, когда мистер Денди стал наведываться в церковь, как-то вечером я заметила, что мимо этого сарая прошел тот самый молодой человек, который когда-то поцеловал Бетти в переулке, когда мистер Денди зашел в кабачок пропустить стаканчик. У него был все тот же несчастный вид.
— Вот и возможность для Бетти обернуть его горе радостью! — засмеялось ведро.
— Именно этого она и захотела, и в один воскресный вечер они встретились в этот самом сарае, когда мистер Денди должен был уйти в церковь.
— Но ушел ли он? — спросило ведро.
— Нет, — ответила веревка. — Он только надел лучшее платье и вышел из дому, делая вид, что ушел. Вместо того, чтобы пойти в церковь, он пришел в этот сарай, взял меня и обвязал вокруг большого снопа. Прислонив этот сноп к стене, где была щель, он забрался под него и стал ждать.
— Ждать, я полагаю, удовольствия видеть воочию доброту жены, — заметило ведро.
— Можно было подумать и так, — ответила веревка, — но при взгляде на лицо мистера Денди, когда он увидел происходящее, такая догадка не подтвердилась.
— Возможно, он думал, — предположило ведро, — что Бетти надлежало оставаться дома и разогреть для него пирог с крольчатиной на ужин; ибо проповеди мистера Хайболла всегда вызывали у него жуткий аппетит, а Бетти не должна была догадаться о том, что он не был в церкви. Мне приходилось видеть, как кормят свиней, и знаю, как голодны животные, и, поскольку пища поддерживает в человеке жизнь и мешает ему превратиться в мертвый труп, мужчина естественным образом хочет, чтобы женщина и дальше готовила ему еду, даже если она предпочитает быть любящей и доброй к другому мужчине.
— Послушали бы вы мистера Денди, — сказала на это веревка. — Он скрежетал зубами и жутко стонал, а когда дружок его жены, кажется, позабыл все горести на свете, достигнув, как говорит поэт, «верха отрад»,[5] мистер Денди выбрался из-под снопа и убежал в поля, рыча, как укушенный пес.
— Полагаю, его аппетит перешел все пределы, — предположило ведро.
— Нам очень сложно, — сказала веревка через несколько минут, в течение которых тело раскачивалось туда-сюда, — понять, что могло так растревожить этого доброго человека. Никто не грабил его. Никто не бил его и не причинял боль, и ни разу с тех пор, как они поженились, Бетти не отказала ему в объятьях.
— Это наверняка были те цветы! — воскликнуло ведро.
