полно работы. — Моррисон убрал ноги с печки, встал и проводил ее до дверей.
— Не упади там, — бодро кинул он вслед, наблюдая, как она спускается по крутым деревянным ступенькам — ног не видно под длинной шубой. Ступеньки обледенели, Моррисон их плохо расчищал, и хозяйка боялась, что кто — нибудь упадет и подаст на нее в суд.
Спустившись, Луиза обернулась и помахала ему. Воздух густел от ледяного тумана, замерзшие капельки воды парили над землей. Если пустить лошадь бегом в такую погоду, сказали ему, туман пронзит легкие, и лошадь изойдет кровью. Но ему это сказали после того, как он таким же морозным утром пробежал рысцой до университета (машина не завелась). Он вошел в университетскую кофейню и пожаловался на острую боль в груди.
Он смотрел, пока она не исчезла за углом. Потом возвратился в гостиную: наконец-то, отвоевал территорию. У камина валялись карандаш и листок бумаги, испещренный точками и тире, нерасшифрованный код. Он хотел скомкать листок, но вместо этого аккуратно свернул его и положил на каминную полку, где лежали письма, требующие ответа. Потом начал бродить по квартире, зная, что его ждут дела, и в то же время с полным ощущением бесцельности.
Через полчаса она опять вернулась. Он вдруг понял, что ждал ее. Скорбное выражение, каждая черточка опущена, словно оттянута невидимыми пальцами.
— Ты должен выйти на улицу, — взмолилась она. — Выйди, на улице такой туман.
— Пройди в дом, — сказал Моррисон. Так с ней легче будет справиться. Может, она чем-то накачалась, — тогда нужно просто обождать. Сам он боялся принимать наркотики: город небольшой, и дилер может оказаться, например, твоим студентом. К тому же у Моррисона не было никакого желания размягчать мозги до состояния овсяной каши.
— Нет, — сказала она. — Я в эту дверь больше не войду. Это будет неправильно. Ты выходи. — Она смотрела с хитрецой, словно что-то задумала. — Тебе не помешает прогуляться, — рассудительно сказала она.
Она права, он действительно мало двигается. Он надел тяжелые ботинки и нашарил пальто.
Снег поскрипывал, они шли поскальзываясь; довольная Луиза торжествующе топала чуть впереди, словно вела его. Ледяной туман окутывал их, заглушая голоса, нарастал кристаллами, тонкими, как иглы, — на телефонных проводах и ветках деревьев, которые казались ему низкими, хотя в понимании местных — нормальные деревья. Он старался не вдыхать глубоко. Стайка дубоносов кружилась над ними, крича, срывая последние красные ягоды с рябины.
— Хорошо, что сегодня нет солнца. Солнце сжигает мои серые клетки, а сейчас мне гораздо лучше.
Моррисон посмотрел на небо. Солнце было где-то там — бледное пятно на затянутом сером небе. Он удержался, чтобы не прикрыть глаза рукой, дабы защитить свои серые клетки. И понял, что давит в себе неприятную мысль: Луиза не в порядке. Да какое там не в порядке — просто рехнулась.
— Здесь не так уж плохо жить, — сказала Луиза, смешно скача по утоптанному снегу. — Просто нужны внутренние резервы, и, слава богу, они у меня есть. Я думаю, у меня их побольше, чем у тебя, Моррисон, побольше, чем у многих. Так я себе и говорила, когда сюда переехала.
— Куда мы идем? — спросил Моррисон, когда они миновали несколько кварталов. Она вела его на запад, по незнакомой улице — а может, все дело в тумане.
— Как куда? За остальными, конечно, — сказала она и оглянулась презрительно. — Надо замкнуть круг.
Моррисон шел и не спорил: он радовался, что скоро появятся остальные.
Она затормозила у многоэтажки.
— Они там, — сказала Луиза. Моррисон шагнул к подъезду, но она потянула его за рукав.
— Нельзя входить в эту дверь, — сказала она. — Дверь смотрит в неположенную сторону. Это неправильная дверь.
— А что в ней неправильного? — спросил Моррисон. Может, она и неправильная (и чем дольше он смотрел на дверь — зеркальное стекло злобно посверкивало, — тем больше понимал, что Луиза имеет в виду), но это единственная дверь.
— Она смотрит на восток, — сказала Луиза. — Ты что, не понимаешь? Город разделен на северную и южную части, полюса — газопровод и электростанция. Ты обратил внимание, что их соединяет мост? По нему идет поток. Мы должны выстраивать полюса в мозгу соответственно полюсам города — поэзия Блейка именно об этом. Нельзя нарушать поток.
— Но как же мы войдем? — спросил он. Она села в снег, и он снова испугался, что она заплачет.
— Послушай, — поспешно сказал он. — Я войду в дверь бочком и приведу их — и не нарушу поток. А ты можешь вообще не входить. А кто они? — запоздало спросил он.
Он обрадовался, услышав знакомые имена — значит, она никакая не сумасшедшая, и люди реальные, и у нее есть какая-то цель. Может, это просто такой изощренный способ хождения в гости.
Это были Джеймисоны. С Дэйвом Джеймисоном Моррисон часто здоровался в коридоре института, но не более того. Жена Дэйва недавно родила. Оба оказались дома, в домашних рубашках и джинсах: Моррисон пытался объяснить, что ему нужно, но у него не получилось, потому что он сам не был уверен. Наконец он сказал, что ему нужна помощь. Дэйв согласился выйти, а жена не могла, из-за ребенка.
Они зашли в лифт, и Дейв сказал:
— Я с Луизой толком не знаком.
— Я тоже, — ответил Моррисон.
Луиза ждала возле елки на газоне перед домом. Увидев их, шагнула вперед.
— А где ребенок? — спросила она. — Чтобы замкнуть круг, нам нужен ребенок.
— Мы можем за ним вернуться, — сказал Моррисон, и она угомонилась. Сказала, что нужны еще только двое, — требуются люди, которые живут по обе стороны реки. Дэйв Джеймисон предложил отправиться на его машине, но Луиза теперь не ездила на машинах: машины так же вредны, как и телефоны, у них нет четкого направления. Она говорила без остановки. Наконец ее убедили воспользоваться автобусом, объяснив, что он ходит и на север, и на юг. Но прежде Луиза желала убедиться, что автобус поедет по нужному мосту — тому, что возле газопровода.
Вторая пара, которую хотела забрать Луиза, жила в квартире с окнами на реку. Похоже, она выбрала их не потому, что друзья, а потому, что из окна их гостиной видны и газопровод, и электростанция. Луиза была у них всего однажды. Дверь дома смотрела на юг, и Луиза вошла без колебаний.
Моррисон не был в восторге от ее выбора. Вторая пара была из местных, оба не любили американцев. Моррисон с трудом выносил едкие нападки Пола — они почти каждый день виделись в кофейне. А на университетских вечеринках Леота без конца ругала америкашек, а потом оборачивалась к Моррисону и говорила, скорбно опустив уголки рта — “Ах, я забыла, ведь
Но Моррисон не мог не признать, что сейчас от Пола больше толку, чем от него самого. У Моррисона ушли часы или, пожалуй, нежели, а Пол сходу просек, что Луиза не в порядке. Леота заманила ее на кухню стаканом молока, а Пол в одиночку замышлял заговор в гостиной.
— Она совершенно чокнутая. Ей надо в психушку. Мы ей с этим ее кругом подыграем, а внизу схватим и затолкаем в мою машину. Давно это с ней?
Моррисону совсем не понравился такой разговор — “схватим”, “затолкаем”.
— Она не ездит в машине, — сказал он.
— Черт, — сказал Пол. — Переться пешком в такую погоду? Это же далеко. Если надо, применим силу. — Они выпили по пиву, а потом Пол объявил, что пора, они прошли на кухню, и Пол аккуратно сказал
