Что это за перестройку затеяли в моей стране, если я, работая на двух работах, годами откладываю деньги, чтобы купить себе элементарные штаны?
Если честно, я очень спокойно относился ко всему излишне длинноногому и пятилитровому – но без приличных штанов как-то себя не мыслил.
Конечно, страна, которую я семьсот тридцать дней мерил кирзовыми сапогами, не должна мне ничего длинноногого и пятилитрового, – но штаны явно должна. Возможно, не сами штаны как таковые – но возможность заработать и купить...
Так я мысленно глотал сопли и выстраивал в уме длиннейшие демагогические цепочки, тем временем то забивая сваи в комплексной бригаде, то переводя для журнала «Видеопремьер» немецкую статью о любительских порнофильмах, то отправляясь в спортзал выпустить пар, то что-то наколачивая на машинке, выкупленной в бюро проката по списанию – эдакий напыщенный дурачина.
Три или четыре раза, ноябрьскими утрами, когда воздух холоден и влажен, когда с пустых ветвей на подмерзлую за ночь землю падают радужные капли, когда солнце перестает греть, а душа погружается в смертную печаль, уже выпрыгивали из меня безжалостные, мелкие, волосатые, издевались хрипло:
– Упертый кретин! Сворачивай с дороги, философ херов! Закрой свой книжный шкафчик, выбрось пластиночки с заумными песенками! Все это бред, мудовые рыдания! Не сиди на красивом холме, спускайся вниз, поцарапай шкуру! Не корчи из себя всезнайку! Ты трус, ссыкло, у тебя очко играет окунуться с головой в реальную действительность, в действительную реальность, или как там у вас, заумных, это называется?!
Так прошли осень и зима, а в марте появился Юра. И еще как.
4
В ситуациях, схожих с моей, нужен какой-то внешний толчок, чтобы все вдруг изменить. Воздействие извне. Судьбу каждого человека меняют новые встреченные им люди, а никак не его личные умозаключения и размышления.
Вернувшись домой, я не пытался восстановить дружбу, не искал его. Я никогда никого не ищу – пусть все, кому надо, сами меня ищут. Единственный раз мы случайно встретились на факультете. Он с презрением посмотрел на мои, пошитые мамой, клетчатые брюки. Мы осторожно пообщались – оба знали, что от дружбы двух восемнадцатилетних мальчишек через три года может не остаться ничего. И разошлись в разные стороны.
Но он возник снова. В марте девяностого года приехал ко мне на машине, на белоснежных «Жигулях», и не один, а в компании двоих вполне взрослых молчаливых парней в скромных, но очень приличных пиджаках. О своем визите предупредил телефонным звонком. Увидев в окно белый экипаж, я вышел во двор. Обменялись рукопожатиями. Юра выглядел на миллион долларов, хотя я еще не знал, как выглядит миллион. Меня наповал сразило то, что он одновременно жевал резинку и курил сигарету. Я, и он тоже, ни разу не оглянувшись по сторонам, знали, что на нас смотрит весь двор, все старухи в валенках, все малолетние мамы с колясками, все чемпионы домино. Во многих окнах отодвинулись занавески.
Мы поднялись в квартиру. Корректные спутники Юры, несмотря на мое приглашение, остались в машине.
– Рад тебя видеть, – сказал Юра с удовольствием.
– И я, – честно ответил я.
– В школе бываешь? – спросил он, энергично мучая челюстями свою резинку. «Школой» назывался между своих наш факультет.
– Каждый день.
– Учишься, что ли? Я кивнул.
– Журналистом стать хочешь?
– Да.
– Дурак, – весело констатировал он.
Я бесстрастно пожал плечами и спросил:
– А ты что же – уже не хочешь?
– Нет.
– А кем хочешь?
Он поглядел на меня с вызовом. Взгляд был очень жесткий.
– Сказать, кем я хочу быть?
– Да.
– Крестным отцом. Я не понял его сразу.
– Крестным отцом?
– Ага. Главарем мафии. Читал?
– Что?
– «Крестного отца».
– Это книга, что ли?
Он снисходительно и печально улыбнулся. Так улыбается папа, когда его сынок задает наивный вопрос. Папа, а кто кого поборет – кит слона или слон кита? А кто круче – крестный отец или вор в законе?
– Книга, – кивнул Юра. – Еще какая!
