посты, и вскоре все погружалось в глубокий сон. Тишина великолепной степной ночи нарушалась лишь перекличкой часовых, храпом лошади или жалобным криком вскочившего верблюда, которого погонщик принуждал снова лечь.
Днем, в жару, солдатам разрешалось идти и стоять на часах в одной рубашке и брюках. Однако строго следили за тем, чтобы ночью каждый был укрыт своей серой суконной шинелью как на посту, так и в юртах, чтобы не простудиться.
Во время дневной жары на привале края войлока, которым покрывали кибитки, загибали по окружности кверху от земли примерно на 2 фута, чтобы свежий степной бриз продувал юрту. В великолепные летние ночи я приказывал снимать войлочные одеяла, покрывавшие верх моей юрты, чтобы не было душно и чтобы можно было любоваться прекрасным звездным небом.
Довольствие и жалованье людей были щедрыми. Каждый солдат, казак и артиллерист получал ежедневно по 1 3/4 фунта сухарей, 1/2 фунта крупы и 1/2 фунта свежего, мяса; кроме того, три раза в неделю выдавались полчарки водки, пара золотников соли и в тех местах, где вода была плохой, немного уксуса, чтобы смешивать его с водой, а также листовой табак. Офицерам полагался такой же рацион, лишь мяса они получали на 1/2 фунта больше на человека. Киргизские погонщики верблюдов и проводники получали: 1 1/2 фунта крупы и 1 фунт лошадиного мяса на человека; кроме того, первые — 3 рубля, а вторые — 5 рублей серебром: жалованья в месяц, которые я каждому регулярно выдавал-на руки. Офицеры ежемесячно получали столовые деньги, а топографы порционные деньги; но в степи их не на что было тратить.
Благодаря ежедневной выдаче продуктов многие верблюды, естественно, освобождались от груза, и вскоре образовалось стадо ненавьюченных верблюдов. Они следовали за колонной или распределялись среди пехотинцев, которые ехали на них верхом по два человека, что вызывало иногда комичные сцены. Их впрягали также в пушки, чтобы поберечь артиллерийских лошадей, по четыре верблюда в каждую, и они очень хорошо тащили их по степи и пустыне. Случалось, хотя и редко, что верблюды начинали хромать, тогда киргизы забивали их и с удовольствием ели верблюжье мясо.
В хивинскую миссию входили капитан Генерального штаба Никифоров, поручик Аитов, который уже бывал в Хиве, два топографа, 12 казаков и один унтер-офицер. В бухарскую — подполковник горного корпуса Бутенев, штабс-капитан того же корпуса Богуславский, топограф Яковлев, немецкий ботаник и геолог Леман, который незадолго до этого совершил с академиком Бэром путешествие к Северному Ледовитому океану и на остров Новая Земля, и, наконец, востоковед Владимир[126] Ханыков,[127] который сопровождал Бутенева, потому что в совершенстве владел персидским языком. Ханыков был большой соня и ежедневно расстраивался по поводу того, что на рассвете у него над головой разбирали кибитку и ему поневоле приходилось вставать. Я посоветовал ему ночевать не в кибитке, а в тарантасе. Он последовал моему совету и просыпался обычно уже на следующем привале. Мои отношения с ним были самые дружеские, и я оказывал ему всяческие услуги. Ботанику Леману я каждый раз давал казачье прикрытие, когда он желал совершить прогулку в степь или Мугоджарские горы. Здесь я окончу мое длинное отступление.
Как упоминалось выше, 2 июня мы остановились на отдых. Термометр показывал 22° в тени. Вечером была сильная гроза с ливнем. 3-го мы переправились через Иссенбай, одну из речек, которая образует Илек, а также через ручей Ащесай. Здесь мы встретили караван, шедший из Бухары в Оренбург, си позднее расположились на верхнем Темире, притоке Эмбы. Мы держали направление на юго-восток и прошли 20 верст. Во время марша по степи колонна часто двигалась по глубоким колеям, оставленным в грунте тысячами башкирских телег, которые летом 1839 г. доставляли во временные форты Эмба, на реке того же названия, и Чучкакал, недалеко от Устюрта, крупные партии провианта — сухари, муку, овес и т. д. Эти форты служили складом продовольствия для войск Хивинской экспедиции и позднее были оставлены.
4-го колонна двинулась дальше по плато и расположилась у речушки Булаксай (23 1/2 версты). Здесь ко мне присоединился султан Бай-Мухаммед Айчуваков, управлявший тогда западной частью Зауральской киргизской орды. По приказу генерал-адъютанта Перовского он должен был сопровождать меня до Яксарта и обратно. У него была свита из 200 киргизов и примерно 500 жеребцов и кобылиц. В его лице я нашел человека, который прекрасно знал степь и в совершенстве владел русским языком. Он ежедневно обеспечивал меня кумысом, т. е. перебродившим кобыльим молоком, которое является основной пищей киргизов в летнее время. Обычно он сопровождал меня в авангарде, при котором я находился. За ним следовала большая свита султанов и баев, а также двухколесная повозка, на которой лежал огромный бурдюк с кумысом.
На полдороге в стороне от колонны, которая продолжала свой марш, мы делали короткую остановку. Спешившись, садились по-восточному на зеленую траву степи и пускали по кругу огромную деревянную пиалу, наполненную кумысом. Когда она возвращалась пустая, ее тут же наполняли снова. Количество кумыса, которое выпивали киргизы, было огромно. Это питье, если оно только что перебродило, может даже опьянить; оно очень освежает, утоляет голод и жажду, вызывает небольшой пот и делает сонливым после утомительной езды. Жара поднялась до 26° в тени, но некоторую свежесть приносил дувший с юго-востока слабый бриз. Ежедневно проделанный нами путь определялся одометром, который был привязан к колесу моего тарантаса; одному из топографов было приказано по прибытии на ночлег отвязывать его и определять пройденное расстояние.
Для благосклонного читателя было бы утомительно следить за моими ежедневными степными маршами, поэтому я ограничусь тем, что обрисую в общих чертах переход до пустыни Каракум.
9 июня мы пересекли холмы, которые образуют водораздел рек Орь и Иргиз и составляют часть Мугоджарских гор. Мы прошли 27 верст и расположились у ручья Тик-Бутак. Отсюда я послал поручика Генерального штаба Романова с отрядом из 100 казаков и пушкой вдоль западной стороны Мугоджарских гор на юг, чтобы произвести разведку той части степи и, если будет возможность, сделать ее съемку. Для этой цели к нему прикомандировали двух топографов. Ему было приказано, следуя на юг, пересечь пески Барсуки и пустыню Каракум, снять северо-восточные берега Аральского моря и снова соединиться со мной на Яксарте. Это поручение он выполнил блестяще.
13-го и 14-го колонна прошла 47 верст вдоль Талдыка. Степь здесь снова была покрыта травой (Stipa pennata); 14-го нас настигла гроза с дождем, и мы расположились на правом берегу Иргиза, довольно большой степной реки с чистой, хорошей водой, текущей вдоль Мугоджарских гор с севера на юг и юго-восток и позднее соединяющейся с Тур-гаем, чтобы исчезнуть в озерах и болотах в пустыне Каракум.
После 28-верстного перехода по равнине с рыхлой песчаной почвой мы сделали 17-го остановку в урочище Айри-Кизил. Термометр показывал 28°. Здесь мы обнаружили замечательные пастбища. Иргиз в этом месте образует маленькие озера, заросшие камышом. Тут расположилось много аулов племени чикли. Султан Тиргази-хан нанес мне визит; он привел с собой даже свою семью. Впервые я угощал киргизских дам чаем и конфетами из Киева, которые им очень понравились. Я подарил им ножницы, зеркала, гребенки и иголки, и они покинули мою кибитку очень довольные. Вечером султан прислал мне в подарок двух овец.
18-го, при 29-градусной жаре, мы отдыхали. Я воспользовался этим обстоятельством и расспросил проводников о пути движения, так как мы приближались к большой пустыне Каракум, которую должны были пересечь с севера на юг на протяжении 300 верст, чтобы добраться до Сырдарьи.
19-го мы продолжали идти по рыхлой песчаной равнине, оставили справа аул из тысячи кибиток и, после того как прошли 28 1/2 версты, расположились снова на Иргизе, который и здесь зарос камышом. На той стороне, на высоком, правом берегу, находились киргизские захоронения Жар-Молла. Осматривая отсюда окрестности лагеря, я тогда не предполагал, что спустя четыре года мне будет суждено строить здесь, у могил, первый русский форт в Киргизской степи. Погода изменилась, и всю ночь лил дождь. 20-го мы перешли Иргиз вброд, проделали 26 1/2 верст по волнистой песчаной равнине, миновали озеро Кара-Куха и расположились на озере Чалдырколь, где обнаружили хорошо возделанные киргизские поля.
Бедняки-киргизы, называемые бойгуши, не имеют ни овец, ни крупного рогатого скота; они занимаются земледелием и выращивают просо и ячмень. Их земледельческие орудия — кирки и лопаты — очень примитивны. Искусственное орошение полей, разделенных на небольшие квадраты, — весьма трудоемкий процесс. Маленькие канавы, прорезающие поля, необходимо заполнить водой, которую бойгуши носят в кожаных бурдюках из близлежащих рек или озер. Это очень изнурительная и тяжелая работа.
Дождь лил целый день и следующую ночь, так что я был вынужден из-за плохой дороги объявить 21-е днем отдыха. Казаки использовали его, чтобы поохотиться на диких кабанов, которые во множестве обитали в густом камыше бесчисленных маленьких озер. Температура воздуха неожиданно упала до 11°, и стало по-настоящему холодно.
22-го мы продолжили наш путь по песчаной равнине, песчаным холмам и высохшим соленым озерам (солончакам). Пустыня эта носит название Каракум (Черные пески). Солончаки представляют собой большие равнины с соленой кристаллической коркой ослепительно-белого цвета и без малейшей растительности. Некоторые солончаки сухие, и их почва настолько тверда, что подковы лошадей не оставляют на них следов; в других — вязкая глинистая почва, смешанная с солью, и по ней нельзя пройти пешком, не говоря уже о том, чтобы проехать верхом на лошади и с нагруженными верблюдами. Мы прошли 26 1/2 версты, все время держа направление на юго-восток, и расположились у озера Забин-коль, где обнаружили возделанные поля и оросительные каналы. Дул сильный северо-восточный ветер, и в 2 часа дня термометр показывал 14°. 23-го наши две миссии поехали вперед, сопровождаемые Бай- Мухаммедом и его киргизами. 24-го колонна следовала по песчаной равнине и по песчаным холмам, проделала 20 верст и расположилась у колодца Жеддиколь (Семь озер).
Когда речь идет о колодцах в этой пустыне, благосклонный читатель не должен думать, что их можно сравнить с колодцами в Германии или во внутренней России. Добрая природа позаботилась здесь, как и везде, о том, чтобы путники не умерли от жажды. Песчаная почва и песчаные холмы располагаются на слое твердой глины, так что ее не может размыть дождевая и снеговая вода. В определенных местах, которые хорошо известны киргизам и которые всегда находятся между песчаными холмами, достаточно лишь копнуть, и уже на глубине 2–3, самое большое 4 футов находишь свежую пресную воду. Нельзя только, чтобы вода долго стояла в этих колодцах, ибо она портится и принимает красноватый оттенок. Впрочем, остановившись у такого колодца, достаточно лишь вычерпать эту испорченную, красноватую воду, как тут же, на глазах собирается свежая. Во время перехода по этой пустыне всегда высылают вперед около 20 казаков или солдат с лопатами и металлическими ведрами, чтобы на месте лагерной стоянки очистить колодцы и выкопать новые в таком количестве, чтобы напоить людей, лошадей, верблюдов и убойный скот.
25-го колонна двинулась в путь уже в 2 часа утра и прошла большую равнину, усеянную соляными лужами, в которых кое-где из-за частых дождей стояла вода. Солончаковое озеро, называемое Тентексор (Сумасшедшая, или Бешеная, соляная лужа), надолго задержало нас. Преодолеть его было невозможно, и мы вынуждены были сделать большой крюк. После двух переходов, пройдя 54 версты, мы снова подошли к колодцам или, скорее, к озеру Мендиколь. Кое-где росла полынь. По пути мы миновали киргизские захоронения. Температура была равна 20°. 27-го снова совершили продолжительный переход по пустыне (41 верста) и расположились у колодцев Черекли, которых насчитывалось 15. Вокруг них росла трава. В этот день во время марша пал первый верблюд. 28-го мы смогли пройти только 16 верст, так как дорога вела по глубокому песку, по ложбине, поросшей камышом. Мы расположились у колодца Уссулюс. Здесь я встретил Бай-Мухаммеда с его киргизами. Жара была мучительной, термометр показывал 28° в тени. У каждого колодца до прихода, колонны я выставил охрану, чтобы люди, обезумевшие от жажды, не устроили свалку. Потом напоили из корыт лошадей и убойный скот; животные с ржанием и ревом теснились у колодцев, и их пришлось останавливать силой, пока все они не напились. Для казаков и солдат это была тяжелая работа. Песчаная почва была раскалена настолько, что жгла сквозь подошвы сапог, а бедные люди должны были часами стоять на самом солнцепеке, чтобы доставать из колодцев воду и наполнять ею деревянные корыта для скота. 29-го мы снова совершили утомительный марш в 35 верст по пустыне, обошли большие соляные болота я расположились у колодцев Кук-Кайбак, где нашли замечательные пастбища. Термометр показывал 25° в тени. 30-го я сделал дневку, чтобы осмотреть верблюдов и починить вьюки.
1 июля мы проделали тяжелый переход в 33?? версты по песчаным холмам и пустыне. Колодцы Дёрт-Кудук оказались без воды, и мы лишь в полдень расположились у колодца Чирин, в окрестностях которого росло немного травы. Термометр показывал 26°. 2-го колонна выступила в 2 1/2 часа утра и прошла 31 1/2 версты. Дорога на этот раз была тяжелой только в начале и в конце. В 10 1/2 часов утра мы добрались до колодцев Алты-Кудук (Шесть колодцев). Здесь мы обнаружили хорошую воду. Однако травы не было, и лошадям пришлось дать овса. На западе мы увидели холмы Мерген-Чинк, которые образуют северный берег Аральского моря. Море было видно из нашего лагеря.
Снова больших трудов стоило напоить верблюдов, лошадей и быков. По дороге мы увидели следы, оставленные отрядом поручика Романова, который опережал нас. 3-го мы опять выступили рано и проделали трудный путь по песчаным холмам. Аральское море осталось примерно в 7 верстах от нас, но мы отчетливо видели залив Сары-Чаганак и крутые склоны северного берега моря, которые выглядели величественно.
После утомительного марша в 23 версты мы расположились у колодцев Кули-Кудук. Мы обнаружили только два; я велел выкопать еще пять. Жара была мучительной; несмотря на то что дул свежий морской ветер, в моей кибитке было 29°. Поскольку нам предстоял теперь долгий переход, возможно, без воды, 4 июля мы выступили уже в час ночи при свете луны. 4 версты шли по глубокому песку, потом по холмистой равнине, оставив справа песчаные дюны, тянувшиеся вдоль Аральского моря. После того как колонна прошла около 30 верст, мы сделали остановку у названных дюн. Жара была мучительной, термометр показывал 30° в тени. Я спросил проводников, нет ли поблизости колодцев. Мне ответили, что один имеется в полуверсте справа от нашего лагеря в дюнах, но он очень глубокий и к тому же засыпан. Я тут же взял с собой 20 казаков с лопатами и ведрами и полез по песчаным холмам в долину. Вокруг высились песчаные дюны. Обширная долина была сплошь покрыта волнообразными песчаными барханами, образовавшимися под воздействием ветра. Кругом никакой
