начало очередного акта. Представление заканчивалось обычно небольшим импровизированным балом и ужином, и все были довольны. Поскольку дамы и господа были так любезны, что сами заботились, о своих костюмах, расходы на освещение, декорации и обслуживание были незначительными. Выручка почти не расходовалась, и мы могли позволить себе помочь оренбургским беднякам. Католический священник, знавший всех бедняков города, с удовольствием взял на себя обязанность распределения среди них денег, за которые я отчитывался и которым вел счет. За семь лет директорства моей супруги среди неимущих города было распределено 20 тыс. рублей ассигнациями.
Что же касается талантов исполнителей и исполнительниц, среди дам особенно выделялись мадам Ульянова в комических ролях и в ролях пожилых героинь; фрейлейн Лелюкина и мадам Карлова, игравшие молодых героинь (последняя, очаровательная блондинка, была еще и превосходной танцовщицей), фрейлейн Дандевиль и Ольга Винтер, наша примадонна, чудесная исполнительница и певица. Среди мужчин выделялся ротмистр фон Хаблер, замечательный трагик, импонировавший публике своей красотой и высокой фигурой. Часто он доводил восхищенную публику до слез; великолепен он был и в комических ролях.
Многие другие молодые офицеры отлично играли как комические, так и серьезные роли, а также роли первых любовников. Кроме множества одноактных пьес и водевилей на сцене ставились и крупные пьесы, например: «Ревизор» Гоголя, «Параша-сибирячка», «Купец Иголкин», французские пьесы: «Она сумасшедшая» и «Дама из Сен-Тропеза» (обе игрались на русском языке), «Дочь полка», в которой Ольга Винтер была восхитительна, и много других пьес. Хор имевший большой успех, составляли мои топографы.
В феврале 1844 г. графиня Агния Цуккато задумала отметить свои именины костюмированным балом в Дворянском собрании. Приглашение на бал привело в волнение весь Оренбург. Чтобы выбрать красивый костюм, просматривали все альбомы, а также альбомы со стихами и иллюстрациями и т. д. Портные и модистки были завалены работой. Сама графиня выбрала костюм маркизы времен Людовика XV и предложила мне быть ее партнером, маркизом, и открыть с нейбал. Я сшил себе фрак из ярко-красного бархата по моде того времени, с кружевными манжетами, шелковый вышитый белый жилет, который доходил до колен, белые короткие панталоны, шелковые чулки и башмаки с бриллиантовыми пряжками; на левой стороне груди я приколол мой персидский орден в бриллиантах, напудрил волосы и надел цилиндр с серебряными полями и перьями.
Мой костюм маркиза был встречен бурными аплодисментами. Бал произвел огромное впечатление на оренбуржцев как своей роскошью, так и замечательным угощением. Здесь можно было видеть всевозможные костюмы, среди них много красивых, сделанных с большим вкусом. Моя жена в своем греческом костюме была прелестна.
Описанное выше можно считать достаточным, чтобы составить себе представление о жизни общества 40-х годов на Урале, т. е. на восточной границе Европы.
Весной 1844 г. велась активная подготовка по оснащению войсковых подразделений, которые должны были с разных сторон перейти линию, чтобы отыскать киргизского батыра Канисары и рассеять его разбойничью банду. Он решился даже неожиданно атаковать так называемую новую линию, ограбить станицу и совершить много мерзостей. Войска состояли в основном из казаков и конной артиллерии; даже пехота была посажена на коней. Однако экспедиция не имела большого успеха, так как удалось схватить лишь жену Канисары. Разбойники ускользнули от преследователей на своих быстроногих конях в бескрайней Киргизской степи.
Экспедиция, которая потребовала больших затрат и, как и все предыдущие, не имела успеха, навела губернатора на мысль построить в широкой степи больше фортов для защиты от разбойничьих набегав, подобных тем, что устраивали Кенисары и компания. Осенью 1844 г. он разработал план и составил схему расходов для их строительства. Я между тем продолжал вести съемку как в губернии, так и в степи; часть топографов я направил и на северо-восточное побережье Каспийского моря, на полуостров Мангышлак, чтобы произвести там съемку местности и выбрать место для строительства крепости в предгорьях Тюб-Карагана.
Летом моя семья снова поселилась на Маяке. Во время верховых прогулок с графам Цуккато мы однажды посетили казачью станицу Берда на Сакмаре, чтобы осмотреть ее, а самое главное — разыскать там девяностолетнюю казачку, которая в молодости видела знаменитого Пугачева и говорила с ним, когда его главная квартира располагалась в Барде, откуда он руководил осадой Оренбургской крепости. У нее еще был ясный ум, и она рассказала нам много интересного об этом отчаянном бунтовщике, который в 1770–1774 гг. потряс Россию и покрыл кровью и руинами ее восточную часть от Казани до Саратова и верхнего Урала, а также Башкирию.
Весной и летом мы развлекались преимущественно верховыми прогулками, в которых принимало участие много дам. Моя жена, смолоду замечательная наездница, ввела здесь это в моду. Мы часто выезжали на прогулку вечером, к великому изумлению жителей. Вскоре нашлись молодые женщины и девушки, которые стали брать уроки верховой езды. Постепенно мы образовали кавалькаду из шести дам и более, которые по вечерам в сопровождении дюжины кавалеров совершали поездки по окрестностям.
Ближе к осени я снова совершил кратковременную поездку в северную часть губернии, в район Бирска (через Стерлитамак и Уфу), чтобы проинспектировать топографическую съемку. Районы, которые я проезжал на этот раз, были не менее живописны, чем те, которые я пересекал в прошлом году, только менее гористые, и я все больше убеждался и том, что Башкирия — прекрасный и богатый край.
1845 год
Зима 1844/45 г. началась представлениями самодеятельного театра и другими развлечениями, балами и вечерами. Мне же неожиданно представилась возможность впервые за восемь лет отправиться на три месяца в столицу. Наш новый генерал-квартирмейстер генерал-адъютант граф Берг[132] предложил мне приехать в столицу, захватив с собой все до сих пор отснятые и переснятые набело полевые измерительные листы оренбургской топографической съемки, чтобы показать их его величеству императору. В конце января 1845 г. в сильный мороз я выехал из Оренбурга, через восемь дней был в Москве и по хорошему санному нули отправился дальше в Петербург. Остановился я у своего друга, доктора Карла Розенбергера, гостеприимством которого пользовался в течение трех месяцев.
После почти восьмилетнего отсутствия (с 27 апреля 1837 г.) я обнаружил в столице много перемен. Мой самый близкий друг, врач Генерального штаба императорского флота Александр Гассинг, неожиданно скончался осенью 1844 г., я я нашел его семью в глубоком трауре; умерли или покинули столицу и другие друзья юности. Мой покровитель, князь Чернышев, в то время военный министр, и генерал-адъютант Берг очень хорошо приняли меня. Я три месяца прожил в столице, посещая театр, оперу, балет и т. д.; короче, я использовал свое соломенное вдовство наилучшим образом. В это время я узнал в военном министерстве, что его величество император якобы одобрил постройку двух фортов в оренбургской Киргизской степи: одного — на нижнем Иргизе, второго на среднем Тургае. Но тогда я не догадывался, что для строительства первого назначат именно меня.
Мои многочисленные измерительные листы, а также новые съемки в Киргизской степи встретили всеобщее одобрение. К сожалению, их не видел государь; однако его величество велел своему второму сыну, его императорскому высочеству великому князю Константину, просмотреть их. До 1845 г. все съемки государства выставлялись для обозрения в здании Главного штаба; позднее это происходило в самом Зимнем дворце. К пасхе я стал полковником с подтверждением меня в должности обер-квартирмейстера, которую я уже исполнял 3 1/2 года. На пасхальном вечере я имел честь в первый раз обняться с его величеством императором, т. е. поцеловать его в обе щеки, как принято по русскому обычаю.
В середине мая я вернулся в Оренбург. Мой шеф был в это время в Орске, занимаясь подготовкой к строительству нового форта. По возвращении он предложил мне взять на себя командование отрядом войск, переводившихся на Иргиз, а также руководство отправкой материалов; на этой реке предстояло выбрать место для постройки укрепления по разработанному плану. Так как я был на Иргизе во время степной экспедиции 1841 г. и произвел съемку его русла, местность была мне более или менее знакома. Я снова на несколько месяцев расставался со своей семьей. Обеспечив себя всем необходимым для новой степной поездки, я отправился в начале июня в Орск, куда уже выехал губернатор.
Приехав в эту крепость, я увидел, что здесь уже вовсю идут приготовления. Гарнизоны для строящихся укреплений были уже сформированы; они состояли из пехоты, оренбургских и уральских казаков, а также артиллерии. Были готовы к отправке два больших обоза из нескольких сот башкирских телег со строительными материалами — лесом, железам, оконными и дверными рамами, железными печами, хозяйственным скарбом, оконными стеклами, железными инструментами, листовым железом, гвоздями — короче, всем необходимым, чтобы основать большую колонию и хозяйство. Привести все это в надлежащий порядок стоило многих хлопот.
Все необходимое для строительства и оборудования новых укреплений, от первой балки до последнего гвоздя, надо было везти из Орск а и Оренбурга по степи на телегах и верблюдах, и это не считая провианта — муки, бисквитов, крупы, овса, спирта (вместо водки), соли, табака и т. д. — для пропитания гарнизонов и башкир. С караваном шли большие стада скота, быки и овцы, а также маркитанты.
Когда все приготовления закончились, оба гарнизона были выстроены перед крепостью в большое каре. После полевого богослужения выступил с речью наш шеф. Он сообщил войскам о желании его величества императора и заранее окрестил воздвигаемые укрепления, назвав их Уральским (на Иргизе) и Оренбургским (на Тургае), потому что гарнизон первого состоял из уральских, а второго — из оренбургских казаков.
Я был назначен начальником первого отряда и строителем Уральского укрепления, а капитан Генерального штаба Рыльцов — руководителем второго отряда и строителем Оренбургского укрепления. Оба каравана-отряда выступили из Орска 20 июня, сначала вместе, потому что губернатор сопровождал нас до пункта разъезда, находившегося приблизительно в 8 верстах от Орска.
С барабанным боем, под звуки труб и с песнями огромный обоз двинулся в путь. Почти все жители Орска собрались по обеим сторонам караванного пути. Обоз из телег и войск полз по необозримой волнистой степи, как огромная змея.
Сначала следовал авангард, состоявший из казаков; затем шла пехотная рота, сопровождаемая артиллерией; за ними двигались телеги, груженные бревнами, досками, инструментами, домашним скарбом, простой мебелью и тысячью мелочей, столь необходимых в большом хозяйстве. За телегами шло множество верблюдов с погонщиками, нагруженные провиантом, кибитками и джуламейками. За ними гнали стада убойного скота для пропитания войск. Часть казаков ехала по обеим сторонам обоза, остальные следовали в арьергарде. Барабанный бой, песни солдат и казаков, скрип телег, крики погонщиков, мычание и блеяние быков и овец, веселый лай собак — все это составляло чрезвычайно интересную звуковую картину.
В нескольких верстах от Орска колонны разделились: моя, при которой еще некоторое время находился шеф, двинулась на юг, вверх что реке Орь, в то время как вторая колонна, под командованием капитана Рыльцова, взяла направление на восток, к реке Туртай.
Генерал-лейтенант Обручев наконец попрощался со мной, пожелал мне успеха и поехал обратно в Оренбург через Орск.
Итак, я предпринял четвертую экспедицию в киргизские степи, на этот раз чтобы оставить там рукотворную память о себе. Я не буду здесь повторять описание ежедневных переходов. Достаточно оказать, что я взял направление на юг и юго-восток, вверх по Ори, а оттуда, оставив оправа Мугоджарские горы, вниз по Иргизу. Каждое утро караван выступал с рассветом, до 11 часов проходил 25–30 верст и останавливался на игривая на берегу речки или озера. Располагались большим квадратом, три стороны которого составляли башкирские телеги. Так мы оставались до следующего утра. Люди и особенно упряжные лошади отдыхали. В самом лагере было ежедневно много работы: то необходимо было отремонтировать колесо или ось, благо среди солдат и казаков были кузнецы, столяры, плотники, слесари и другие ремесленники, то накосить травы лошадям; некоторые ловили большими сетями рыбу, другие занимались стиркой или охотой на диких уток и прочую дичь — короче, ежедневно в лагере было очень оживленно, как и во время переходов по необозримой степи. Стояла великолепная погода, если не считать того, что прошло несколько сильных гроз. Люди были всегда бодры и веселы, потому что русский солдат — лучший в мире. Если он видит, что начальник хорошо с ним обращается; если его обеспечивают всем, что полагается ему по праву, т. е. он ежедневно получает хороший мясной суп (щи), кашу, хлеб или бисквит и т. д. и три раза в неделю стакан водки; если он к тому же видит, что мучения его не напрасны, то он пойдет за своим начальником в огонь и воду и привязывается к нему детской любовью.
После четырнадцатидневного марша без дневок я прибыл в район нижнего течения реки Иргиз, где мне было поручено выбрать наиболее выгодную точку для основания Уральского укрепления.
Я оставил колонну отдыхать на упомянутой реке, в урочище Айри-Кизил, под надзором надежного казачьего штаб-офицера, а сам с сорока казаками, офицером, двумя топографами и легкой пушкой отправился обследовать окрестности.
Во время экспедиции 1841 г. мне запомнилось одно место, холм Жар-Молла, на высоком, правом берегу Иргиза, господствующий над местностью; он был виден издалека по четырем или пяти высоким могильникам. Я направился туда, пересек по мелководью Иргиз, нашел Жар-Молла (этот район находился примерно в 400 верстах от Орска) и велел сделать подробную съемку. В течение двух дней мы обследовали все окрестности в поисках более подходящего места, но напрасно.
Течение Иргиза здесь медленное, но он не подвержен неожиданным разливам. Разливается река только весной, когда тают снега; правый берег очень высокий и обрывистый, в то время как с левой стороны простирается необозримая степь. Холм Жар-Молла полого спускается к югу, так что со всех сторон был отличный обзор. Почва — глина и песок вперемешку с солью. На берегах больших озер, расположенных неподалеку от холма, я обнаружил много камыша, который можно использовать как топливо, и соль. Здесь было практически все
