лет с тех пор, как она в последний раз чувствовала себя так весело и беззаботно, и ей казалось, что она никогда еще не была настолько полна жизни, так восхитительно безрассудна.
Музыка закончилась громким бренчанием. Развернувшись в последний раз, Аня и Эмиль остановились рядом с Селестиной и Мурреем. Сразу же за полькой начался более медленный вальс, и Эмиль тотчас повернулся к Селестине и с поклоном предложил ей руку. Девушка бросила взгляд на своего жениха. Муррей кивнул в знак согласия, хотя его улыбка и показалась натянутой. Селестина не стала колебаться, а тут же приняла руку Эмиля, отдавшись музыке и ночи с такой радостью, как это только что сделала Аня. Аня, увидев это, улыбнулась тому воздействию, которое оказывало Марди Гра.
– Потанцуем? – отрывисто спросил ее Муррей.
Аня с удивлением обернулась к нему, так как ожидала, что он с облегчением отойдет на тротуар. Однако она притворно-официально присела в ответ и приняла его руку. Они двигались в безупречном вальсовом ритме, но, несмотря на это, чувствовалось, что Муррей не обладает креольской способностью чувствовать музыку: в его движениях ощущалось что-то механическое, как будто он когда-то выучился вальсировать, считая про себя до трех. Но, возможно, он просто думал о другом, так как через несколько секунд он сказал:
– Как ты думаешь, она ему нравится?
Она проследила за направлением его взгляда и увидела, что он наблюдает за Эмилем и ее сестрой. У нее не было желания стать свидетелем еще одной ссоры, поэтому она легко ответила ему:
– Как ты можешь так думать? Сегодня он мой кавалер.
– Он постоянно крутится возле нее.
– Он давний друг семьи и очень общительный человек. Почему он не должен приходить к нам?
– Я думаю, что твоя мачеха поощряет его. Я бы не удивился, если бы она втайне надеялась, что он овладеет симпатиями Селестины.
– Мадам Роза никогда не стала бы смотреть на подобное сквозь пальцы!
Он посмотрел на нее, и в его светло-карих глазах зажегся скептический огонек.
– Ты думаешь, нет?
– В любом случае все зависит от Селестины. Неужели ты думаешь, что ее привязанность так легко завоевать?
– Не знаю, – сказал он несчастным голосом. – Она так молода. Я бы отдал все за то, чтобы наконец объявить нашу помолвку.
Помолвка не считалась официально объявленной до тех пор, пока это событие не было отпраздновано обедом в кругу друзей и родных. После этого она становилась такой же обязывающей, как и брачный контракт. Практически не было случаев, чтобы кто-то разорвал помолвку на этом этапе.
– Да, она молода, но в ее возрасте многие девушки не только выходят замуж, но и рожают детей. Ты должен доверять ей.
Он вздохнул.
– Да, но это нелегко.
Аня могла только согласиться с этим. Вальс закончился, и они пошли дальше но Аня все еще продолжала думать о мрачной и ревнивой неуверенности Муррея. Она всегда считала его уверенным в себе, счастливым обладателем легкого характера. Возможно, она считала так просто потому, что хотела сделать его похожим на Жана, а может быть, это была просто поза, маска, которую он носил, как и многие другие, включая и ее?
Каждый по-своему скрывался под маской: люди прятали свою боль, слабость, свои пороки и даже свою пугающую силу за тщательно созданными лицами, скрывающими все это не только от окружающих, но и от них самих. Она и сама скрылась за трагической личиной, делая вид, что ей никто не нужен, потому что она так боялась, что ей снова причинят боль. Мадам Роза, чья показная лень не только давала ей возможность избегать того, что ей было неприятно, но и скрывала ее сильную волю, которая позволяла ей руководить жизнями других. Игривая, нежная, невинная Селестина, в которой ощущалась глубоко скрытая чувственность, которая когда-нибудь будет восхищать ее мужа. Гаспар, который был гораздо меньшим денди и дилетантом, чем он хотел казаться, скрывающий свою мужественность за светским фасадом. Эмиль, который за своими утонченными и обходительными манерами был более примитивным и одновременно более доверчивым, чем сам считал. И Равель, Черный Рыцарь, который, несмотря на свое прошлое, был настолько же мягким, насколько жестким, как минимум настолько же щедрым, насколько и своекорыстным и гораздо больше обращающим внимание на условности, чем его изображали.
Где был Равель? Что делал? Она ожидала, что каким-то образом увидит его или по крайней мере услышит что-нибудь о нем. Ей казалось совершенно невероятным, что он оставит ситуацию, сложившуюся между ними, нерешенной. Для нее это было постоянным беспокойством, присутствующим в глубине ее сознания, ноющей болью, которую она старалась игнорировать по мере того, как день продолжался.
Вообще не думать об этом было невозможно. Она снова и снова прокручивала в уме все, что смогла узнать о собрании, свидетельницей которого она стала, но так и не могла прийти ни к какому заключению.
Какова была цель этого собрания? Вероятностей была масса, так как различные клубы – от франкомасонов и благотворительных обществ молодых людей до героического общества добровольных пожарников – были любимым времяпрепровождением мужчин в Новом Орлеане, так как им нечем было больше заняться в течение зимнего сезона.
Кроме того, существовали политические группировки, преследующие различные цели. Демократическая партия, например, находилась в оппозиции к партии «Ничего не знающих», которая сейчас находилась у власти, и, возможно, с той же целью был создан и Комитет бдительности. Существовала еще одна группировка, в существование которой ей верилось с трудом – теневая коалиция влиятельных людей, чьей целью было контролировать торговлю в Новом Орлеане и за его пределами, во всей долине Миссисипи.
Потом существовала «Мистическая группа Комуса», которая развилась в закрытую общественную организацию, известную под названием «Пиквикский клуб» с собраниями в течение всего года. Этот клуб снял для своих собраний большой и красивый дом на Сент-Чарльз-стрит, который служил убежищем и местом сбора для мужчин.
В этом-то и заключалась вся проблема. Из всех группировок и организаций, которые Аня могла вспомнить, не было ни одной, которая не имела бы своего привычного места сбора и. встреч, места, которое не было бы более просторным и удобным, чем дом на Рэмпарт-стрит. Тогда почему мужчины, которых она видела, собрались в этом доме?
Напрашивался простой ответ. Рэмпарт-стрит была тихой, ее обитатели сдержанными и неболтливыми, а приходы и уходы странных мужчин не считались там чем-то необычным.
Тогда основным вопросом, на который она никак не могла найти ответа, становился следующий: какая из возможных групп могла подвергнуться преследованию полиции?
Какая из них вероятнее всего включает в себя членов, которые стали бы быстро исчезать при появлении полицейских?
Ответ, казалось, зависит от той роли, которую полиция играла предыдущей ночью. Если они защищали жителей Нового Орлеана, то тогда, вероятнее всего, к ним поступило донесение о какой-либо преступной деятельности в доме квартеронки. Если они действовали в качестве орудия городского правительства, тогда собрание должно было носить политический характер. А если собрание не преследовало ни криминальных, ни политических целей, то весьма многозначительным становится тот факт, что полиция продемонстрировала свою полную некомпетентность, не сумев задержать ни единого человека из тех, кто присутствовал на собрании.
Равель и Гаспар. Они казались такими маловероятными союзниками. Аня не думала, что они знают друг друга, если не считать самого поверхностного знакомства. Что могло быть у них общего, какую цель они могли разделять? Как она хотела бы это знать!
Анино внимание привлекла женщина в костюме монахини, которая махала ей рукой с противоположной стороны улицы. Аня остановилась, и женщина подошла к ней. Когда она приблизилась, Аня заметила осторожность в ее глазах, блестевших из-под маски, и то, как она автоматически поправила рукой густую вуаль, чтобы та плотнее прикрывала ее лицо.
– Мадемуазель Гамильтон?
