отправиться в Рим, Венецию или Париж. Ты как-то предлагал жениться на мне; я стану твоей женой, если ты сейчас уедешь со мной.
Это был соблазн, подобный которому он не испытывал никогда в жизни. Желание схватить ее на руки и бежать с ней вместе, прежде чем она изменит свое мнение или придумает какую-нибудь чертовски разумную отговорку, разрывало его изнутри подобно дикому зверю с острыми когтями. Ничто из того, что ему когда-либо приходилось делать – ни сражение лицом к лицу с вопящими ордами никарагуанцев, ни мучения в камере пыток испанской темницы – не требовало от него такой силы воли, которая была нужна, чтобы смотреть ей в глаза и казаться равнодушным.
– Какая жертва, – протянул он. – Должно быть, ты очень любишь свою сестричку или, может быть, самого Николса?
– Или тебя.
Он отшатнулся, услышав эти слова, как будто кто-то с силой ударил его прямо в грудь.
– Не стоит! Ты можешь заложить свою бессмертную душу, но это не сможет остановить дуэль. Ничто не остановит ее на этот раз.
Ему не нужна была ее любовь, он не хотел ее. Ее наполнившиеся слезами глаза засияли в свете лампы.
– Ну что ж, прекрасно! Отправляйся на свою бессмысленную дуэль! Сразись с Мурреем и попытайся убить его, если должен это сделать. Но когда упадешь на сырую траву с пулей в груди, вспомни о том, что я предупреждала тебя!
Она резко повернулась, побежала к двери и распахнула ее так широко, что та стукнулась о стену. Через мгновение Аня была уже в холле.
Равель как прикованный сидел и смотрел ей вслед. Затем вскочил.
– Аня!
Ответом ему был грохот захлопнувшейся входной двери. К тому времени как он подбежал к ней и распахнул, экипаж уже тронулся. Он уже почти решил броситься за ней, но потом остановился.
Отчаяние сильной жаркой волной захлестнуло его изнутри, поднялось к глазам и затуманило их. Он издал какой-то тихий звук, и его плечи повисли. Возможно, так даже лучше. Он вошел в дом и закрыл за собой дверь.
Аня сидела в экипаже, выпрямившись, скрестив руки на груди и вглядываясь горящими глазами в темноту. Мысли одна за другой проносились в голове, и они вовсе не были приятными. Экипаж не проехал и двух кварталов, когда она подняла руку, чтобы постучать по крыше. Окошко, через которое можно было поговорить с кучером, открылось.
– Да, мамзель? – спросил Марсель.
– Отвези меня к дому Самсона и Илайджи, – сказала она.
– Но, мамзель! – запротестовал он с нотками беспокойства в голосе.
– Перестань, пожалуйста, – мягко сказала она. Окошко закрылось.
Они остановили лошадей в густых зарослях кустарника, переплетенного диким виноградом. Нужно было спрятаться от посторонних глаз, потому что небо на востоке становилось все светлее с каждой минутой. Их было четверо – Аня, Марсель, Самсон и Илайджа, – и они не разговаривали между собой. Они смотрели на дорогу, покрытую белыми морскими ракушками, раздавленными сотнями колес и потому походившую на длинную бледную стрелу, которая указывала назад, за город. Они смотрели и прислушивались, пытаясь уловить звук приближающегося экипажа. Три экипажа уже проехали мимо. В первом ехал пожилой мужчина с военной выправкой, который, по-видимому, был хирургом. Следом проехал экипаж с Мурреем и его друзьями, которые должны были играть роль секундантов. В последнем ехали мужчины, которые, по всей видимости, были секундантами Равеля.
Аня специально для этой поездки надела широкую кожаную юбку для верховой езды и сюртук, скорее мужской. Это была ее обычная форма одежды для езды верхом. Волосы она подобрала вверх и уложила короной на макушке. Она не ожидала, что ей предстоит драка, но все же хотела быть готовой ко всему, особенно после того, как прошлой ночью с нее чуть не сорвали платье.
Минуты медленно тянулись, а она в это время думала о человеке, которого они ожидали. Ее гнев против него растаял и превратился в печаль и сожаление, которые были настолько болезненны, что она с силой сжимала зубы, чтобы не расплакаться. Она предложила ему себя, свою любовь, а он отказался. Она хотела сейчас, чтобы тогда эти слова не были ею произнесены. Ей следовало бы знать, каким будет его ответ, и она сама поняла бы это, если бы события этой ночи не выбили ее из колеи настолько, что она даже не смогла все обдумать. Он сделал ей предложение из чувства долга. Отклонив его, она освободила его от обязательств. В течение какого-то времени он желал ее чисто физически, возможно, она была даже необходима ему для того, чтобы залечить раны, которые она невольно нанесла ему несколько лет назад.
Ему не понадобилось много времени, чтобы удовлетворить свои потребности. Сейчас она ему была больше не нужна.
Ну что ж, она согласна с этим. Она ранила его, нанесла ущерб его чести, и она же возместила все это таким образом, какой он сам выбрал. Он снова оказался в опасности, отчасти и из-за нее, и она исправит это. После этого все будет кончено. Они вернутся к тому вежливому пакту, который существовал между ними раньше. По возможности они будут избегать друг друга и станут разговаривать только тогда, когда это будет необходимо. Если встретятся, то посмотрят друг на друга и отвернутся, как будто они не были знакомы.
Но иногда, когда он не будет этого видеть, Аня будет наблюдать за ним, за его глазами, прикрытыми густыми ресницами, за изгибом его губ в улыбке, за небрежной грацией движений. Она будет смотреть и вспоминать, и сердце у нее будет обливаться кровью.
Послышался звук приближающегося экипажа. Это был легкий двухместный фаэтон, ехавший с большой скоростью и поднимавший за собой шлейф белой пыли. В экипаже с откинутым верхом сидел всего один человек. Марсель долго вглядывался в него, а затем повернулся, чтобы дать сигнал. Это был Равель. Он сам правил лошадьми. Ожидавшие в кустах четверо взяли в руки поводья. Аня тихо повторила инструкции.
Фаэтон промчался мимо них. Они подождали, пока он отъехал на небольшое расстояние, и двинулись за ним. Они не пытались догнать его, а ехали так, чтобы он постоянно находился в поле зрения. Их окутало облако удушливой белой пыли, но они продолжали решительно двигаться вперед.
Дорога, по которой они ехали, выходила из города и через две-три мили приводила на плантацию Алларда. Здесь, как раз напротив Байю Сент-Джон, росли два старых виргинских дуба, удобно расположенных на расстоянии пистолетного выстрела друг от друга. Они были известны под названием дуэльных дубов. Место для дуэлей, находившееся на разумном расстоянии от города, было тихим, уединенным и достаточно удаленным от жилья, так что несчастные случаи были практически исключены. Именно на этом месте решались все вопросы чести в течение последних двадцати лет. В список мужчин, которые ранили или убили здесь соперника, входило большинство респектабельного мужского населения Нового Орлеана. Те же, чья нога еще не ступала под дубы, просто не принимались в расчет.
Они приближались к заболоченному рукаву реки. Деревья по обе стороны дороги росли здесь гуще, молодые листики, проклюнувшиеся на кончиках ветвей после нескольких последних теплых дней, казались бесцветными, как завитки тумана в сером утреннем свете, тогда как густые заросли кустов и дикого винограда оставались еще темными.
Именно из этого темного укрытия и раздались выстрелы, и в сером небе стали видны красные и оранжевые взрывы пороха. Страх охватил Аню. Она ожидала атаки, какой-то попытки остановить экипаж Равеля, но такого коварного нападения из засады она предусмотреть не могла.
С воплем ярости она бросилась вперед. Всего лишь через секунду после нее Марсель, Самсон и Илайджа сделали то же самое.
Фаэтон не остановился, а скорее стал двигаться еще быстрее. Однако щелканья кнута не было слышно. Лошади просто панически бежали, никем не управляемые. Из гущи кустов показались трое мужчин. Они приникли к своим лошадям, как люди, не привыкшие к седлу, и ногами колотили по бокам лошадей, чтобы заставить их бежать за быстро удаляющимся экипажем. Они либо не заметили Аню и скачущих рядом с ней мужчин, либо решили не обращать на них внимания. Это было их ошибкой.
Находившийся рядом с Аней Самсон выстрелил. В руках у него был не пистолет, а двуствольное
