ее руку и сердце, решил и Хамчи попытать счастья. Как ни отговаривал его Сипуни, все без толку. Поругались друзья впервые в жизни, и Хамчи поехал на Запад один.
Много женихов съехалось в Западное царство. Все они были сильны, храбры, красивы. Но никто из них не мог сравниться с Хамчи. Победил он на всех состязаниях. Оставалось последнее испытание — поединок с самой Западной царевной. Вышла против него царевна в серебряных доспехах, шлем лицо закрывает, в руках меч со щитом. Бились они так долго, что у мальчика, который подносил им напитки, выросли усы.
Наконец, стал Хамчи одолевать. Видит Западная царевна, что противник побеждает, а ни разу до этого она еще не проигрывала. Скинула она с себя доспехи и одежду, рассыпались до самой земли ее золотые волосы. Встал перед ней Хамчи остолбенело, руки у него опустились, глаза затуманились. Тут и ударила его царевна мечом и зарубила его.
Увидел Сипуни красную росу на траве, заметил он красные перья у скворца и красные маки в долине, понял, что случилось с Хамчи несчастье. Нашел он в поле мертвого друга. Когда же пришла Смерть за Хамчи, связал ее ловко волоском из своей бороды. Взмолилась Смерть, чтобы отпустил ее заячий джигит, ведь пока она связана, расселится по земле столько народа, что выпьют всю воду в реках, съедят все зверье в лесах.
— Отпущу тебя, если оставишь ты моего друга в живых, — сказал ей Сипуни.
— Будь по-твоему, — согласилась Смерть, — только дай мне кого-нибудь взамен.
— А возьми тогда Западную царевну, — ответил ей маленький джигит.
На том и порешили. Спустилась Западная царевна к реке, там ее ужалила змея, и она умерла. Ожил Хамчи, но, узнав, что погибла Западная царевна, затосковал, ведь он успел полюбить ее…
Так рассказывали Аслану древние ингушские старики. После этих историй ночные горы наполнились для него таинственными существами, которые прятались в кустах и за камнями, но взгляды которых джигит чувствовал. Он не боялся, наоборот, его это радовало. Ведь в родных горах ему везде мерещилась Мадина, жена Давлет-хана, здесь же — дивы и джинны, до которых Аслану не было никакого дела.
В одну из таких ночей с горной тропы он увидел освещенный вход в пещеру. Человек это или джинн, но он должен пригласить ночного путника к огню.
К тому же у Аслана в кожаной седельной сумке было мясо убитой этим утром лани. Не с пустыми руками следовал он к хозяину пещеры.
По теням, отбрасываемым пламенем на каменный свод, Аслан сосчитал количество людей у костра, и смело вошел внутрь. В пещере был всего один человек. Он поздно заметил постороннего, и рука, потянувшаяся к оружию, явно запоздала. Человек понял это и смело посмотрел в лицо ночному гостю.
— Ассалам алайкум! — поздоровался Аслан.
Человек у костра не ответил, только кивнул в знак приветствия и жестом пригласил путника к огню. Аслан понял, что перед ним человек чужой веры, хотя и горец.
— Я рад гостю, — сказал человек по-русски. — Присаживайся ближе к огню. Жаль, мне нечем угостить тебя. Охота моя закончилась неудачно… Меня зовут Балия Цабаури. Я — хевсур из Гудани.
— Я — Аслан Мидоев из Дойзал-юрта.
— Ты кистин?
— Нохча… чеченец.
— Давно не видал я чеченцев в наших горах, — сказал гость, но продолжать не стал, решив, что расспрашивать человека вот так сразу неприлично. — У меня осталась еще кукурузная лепешка. Давай, разделим ее с тобой.
— Ты не обидишься, Балия, если я сам угощу тебя? Мне на охоте повезло сегодня больше, чем тебе.
Он достал из сумки окорок и протянул его хевсуру, тактично решив, что хозяину пещеры и распоряжаться приготовлением пищи. Балия сделал неловкое движение навстречу, но что-то помешало ему протянуть руку. Аслан понял, что нога хевсура спрятана под бурку не просто так. Видимо, неудача на охоте заключалась не просто в отсутствии добычи, а в серьезном увечье.
— Ты ранен? — спросил чеченец.
— Я сорвался со скалы, когда подкрадывался к туру. Кажется, сломал ногу. Ты бы видел, Аслан, как потешался надо мною рогатый разбойник. Он посмотрел на меня сверху вниз со скалы, потряс бородой и злорадно заблеял, засмеялся. Ты никогда не видел смеющегося тура?
Аслан улыбнулся. Хевсур, видимо, был веселым и добрым человеком. Судя по всему, был он небольшого роста, не богатырь, но легкий и проворный. Травма причиняла ему сильную боль, но он не показывал виду, только бледнел, и капелька пота сбегала по его виску и высыхала на щеке.
Чеченец закопал мясо в горячие угли.
— Давно ты здесь? — спросил Аслан.
— Второй день.
— Я не такой, конечно, лекарь, как наш старик Дута, но все-таки позволь посмотреть твою ногу. Может, я чем-нибудь смогу помочь.
Балия откинул бурку, и Аслан увидел распоротую штанину и белевшую в рваной ране сломанную берцовую кость. Нога распухла и посинела.
— Тебе надо вправлять кость, — сказал чеченец. — Этого я делать не умею. У меня есть с собой немного сандаловой воды. Она снимет опухоль и облегчит твои страдания. Утром я отвезу тебя в твое селение. У вас есть хороший лекарь?..
Аслан никогда так много не говорил, как в эту ночь у костра. Он уверял себя в том, что говорит только для того, чтобы отвлечь Балию от боли, но чувствовал, что лукавит сам перед собой. Аслан словно знал этого хевсура всю жизнь, только чьей-то злой волей тот потерял память, и теперь Мидоев спешил рассказать другу все, что тот забыл. Хевсур тоже хотел говорить, но Аслан не разрешал ему тратить силы.
Рассказал он Цабаури и услышанные им недавно ингушские легенды про богатыря Хамчи и его верного друга Сипуни. Хевсур посмеялся и сказал, что это история про него, Балию, что он и есть тот самый заячий джигит, только потерявший волшебную силу бороды. Над ним до сих пор потешаются в Гудани за маленький рост.
— Но ты не подумай, Аслан, — сказал он, забавно хмурясь, — Балия Цабаури никому не прощал насмешек. Пусть я — заячий, но настоящий джигит. Спроси об этом любого в Хевсуретии, и тебе скажут, что я не лгу.
До Гудани добрались только на рассвете следующего дня. В горах была гроза с порывистым ветром, и им пришлось переждать ее. Когда на окраине большого села показался незнакомец, который вел в поводу коня с сидевшим на нем Балией, навстречу выбежала стайка чумазых и оборванных ребятишек. Они что-то закричали на своем наречии и побежали по селу.
— Что они такое говорят? — спросил Аслан.
— Они говорят, что страшный кистин привез Маленького Цабаури. Так они меня называют. Но я не сержусь на детей. Не сердись и ты, Аслан.
Они ехали по хевсурскому селению. Из всех дворов им приветливо кричали, только около одной сакли, перед тем как повернуть к родному дому Балии, они услышали низкий, грубый голос. Широкоплечий чернобородый горец, как понял без перевода Аслан, говорил что-то обидное и дерзкое его спутнику. Балия тоже ответил, что-то не менее громкое и раскатистое.
Когда они отъехали, Аслан спросил, что кричал ему этот горец и что ему ответил Балия.
— Это Чалхия Миндодаури, — пояснил Балия. — Мы с ним в ссоре. Я же говорил, что никому не позволяю смеяться надо мной, кроме женщин и маленьких детишек. Мы должны были встретиться с ним на шугли.
— Что такое шугли?
— Это такой поединок между поссорившимися мужчинами. Теперь он крикнул мне, что я специально сломал на охоте ногу, потому что испугался встретиться с ним в шугли.
— Что же ты ему ответил?
— Я сказал, что даже без рук, без ног выйду на поединок, чтобы наказать этот дрянной бурдюк,
