Тот, который был «бургомистром», орал на матросов и совал им в нос кулаки, требуя уплаты податей.
Затем началась игра в «рукошлепки». Один, заложив руки за спину, клал голову на колени другому, а сзади по очереди подходили молодцы и шлепали кто рукой, кто ладонью, а кто и сапогом или старой калошей. Попробуйте-ка угадать ударившего! Зато уж если опознан — прячь голову в колени и получай увесистые шлепки…
Нансен побоялся, что, если он войдет в игру, с ним выкинут какую-нибудь штуку. Даже Баллон за глаза потешался над ним, — что же говорить о других? Крефтинг как-то сказал ему, что Ларсена смолоду разорил судовладелец и с тех пор штурман ненавидит всех, кто, по его мнению, принадлежит к «белой кости». Даже к Крефтпнгу старик относится с недовернем, находя у него барские замашки. Нансена штурман невзлюбил сразу, твердя, что все студенты — безбожники и что посторонний человек на корабле только всем в тягость…
В начале апреля держалась морозная ветреная погода. Нансен, заслышав топот матросских ног по палубе, бросался из каюты, чтобы вместе со всеми ставить паруса, когда льды разрежались и можно было идти по чистой воде. Но куда идти? В том направлении, где на горизонте рисуются мачты каких-то неведомых промысловых судов? Или в противоположную сторону? Нет, лучше к судам. Это «Магдалена», на которой когда-то начинал плавать Крефтинг, и «Язон». Новости? Да никаких новостей. О залежке ничего не слышно. И все три судна идут туда, где мираж заставляет льдины как бы парить в воздухе.
Купание и шутки Баллона не отбили у Нансена охоты к прогулкам, и, когда «Викинг» снова застрял в смерзающемся льде, он спустился за борт, чтобы пострелять чаек.
На одной из льдин студент еще издали заметил что-то серое. Пошел туда. Серое на льдпне оказалось плавником — остатками оббитого волнами, истертого льдами дерева. Такие деревья выносятся в океан реками; иногда на побережье скапливаются целые горы плавника.
Нансен склонился над обломком и принялся его рассматривать. Сосна? Да, пожалуй. Откуда она попала сюда — из Америки? Впрочем, тут и гадать нечего: Крефтинг ведь говорил ему, что к Гренландии часто выносит сибирский лес.
Нансен попытался мысленно представить себе путь обломка сибирской сосны — огромный путь в тысячи километров сквозь льды океана. Вернее, не сквозь льды, а вместе со льдами!
Вместе? Конечно.
Но не значит ли это, что существует постоянное движение, настоянный дрейф льдов, который начинается в море возле берегов Сибири и продолжается где-то здесь, у берегов Гренландии? Чего доброго, бесформенный кусок плавника побывал куда ближе к полюсу, чем это удавалось до сих пор человеку. Вот бы использовать это движение льдов для какой-нибудь экспедиции…
Наконец-то тюлени!
На палубе шум, оживление: кто точит нож, кто чистит винтовку, кто считает патроны, — наконец-то появились стада тюленей. Все ждут сигнала к «хозу». «Хоз» — это вылазка для добычи зверя.
Нансен впервые видел такое множество тюленей. Издали казалось, что на льдины насыпано что-то черное. Гладкие блестящие головы мелькали в волнах. Косяк за косяком плыл к северу.
Сигнал! Нансен торопливо напяливает жесткий, коробом торчащий парусиновый костюм. На студента не обращают внимания — всем не до него. Только Ларсен, отправлявший людей, ворчливо советует ему остаться на «Викинге» и подождать, пока зверобои вернутся с добычей: «хоз» — дело серьезное; лишний человек на шлюпке — обуза.
Вскрывать тюленей, которых добыли другие? Ну уж нет! И студент, к досаде Ларсена, просится в лодку лучшего стрелка Оле Могеруда. Оле мнется, но отказать неловко. Нансен занимает место гребца.
Шлюпки, лавируя между льдинами, пробираются к лежбищу; каждой указан свой маршрут, чтобы зверобои не мешали друг другу.
Погода тихая, ясная. Издали слышно урчание. В глазах пестрит от черно-белых тюленьих шкур. Лежебоки блаженствуют на солнце. Над льдинами струится, трепещет нагретый их телами воздух.
Оле придирчиво поглядывает на студента. Тот гребет изо всех сил, снял шапку, от волос — пар. Шлюпка подходит к лежбищу. Хотя тюленей и много, но это еще не значит, что они только и стараются попасть на мушку. Тут нужны осторожность и сноровка. Оле поднимает руку: тише! Четверо гребцов и рулевой застывают, чтобы Оле было удобнее стрелять. Слышно, как с весел капает вода. Оле широко расставляет ноги, медленно поднимает ружье. Два выстрела — и два тюленя остаются на месте. Остальные скользят по льду и бултыхаются в воду. Шлюпка подходит к застреленным зверям. Зверобои мигом свежуют туши. Оба тюленя убиты меткими выстрелами в голову.
— А если попадешь в другое место? В туловище, например? — спрашивает студент.
— Парню, который не умеет держать ружье, сподручнее ходить со скрипкой и играть на свадьбах! — высокомерно отвечает Оле. — Лучше совсем промазать, чем попасть в туловище.
Оле не снисходит до дальнейших разъяснений. Этот парень знает себе цену. Один из гребцов вполголоса говорит Нансену, что, если тюленя не убить сразу, он будет биться, дергаться и распугает все стадо. Ну, а когда голова зверя поникнет мгновенно, остальные иногда остаются лежать возле убитого, обманутые его спокойной неподвижностью.
— Хватит болтать! — обрывает Оле. — Спустите-ка меня на лед.
Оле собирается стрелять тех тюленей, к которым нельзя подойти на шлюпке.
— Можно с вами? — просит Нансен.
Оле сердито хмурится: этого, мол, мне еще недоставало! Потом усмехается:
— Ну что ж… Только, чур, не жаловаться.
Он соскакивает на лед, Нансен — за ним. До ближайшего тороса они бегут пригнувшись, затем Оле ложится и ползет. Студент тоже ползет, но не так легко и ловко. Через четверть часа у него уже болят локти, он весь взмок. Похоже, что Оле нарочно старается измотать его. Оле бегает, ползает, стреляет: уже шесть туш неподвижно лежат на льдинах.
— Не мешало бы вам научиться свежевать зверей, если вы хотите ходить в «хоз», — говорит Оле.
Нансен пробует, но у него не получается. Серый брезентовый костюм покрывается пятнами крови и жира.
— Эх!.. — В голосе Оле столько презрения… Он берет нож, делает один надрез во всю длину туловища, потом другой — вокруг головы, еще несколько надрезов — и снимает шкуру с подкожным жиром, словно перчатку. Тушу Оле оставляет чайкам, которые тотчас слетаются отовсюду и с яростными криками начинают пир.
Справа, слева гремят выстрелы — это действуют стрелки с других шлюпок. Потом стрельба стихает: должно быть, почти все тюлени ушли в воду. На мачте «Викинга» поднимается сигнальный флаг: капитан приказывает шлюпкам возвращаться.
«Хоз» длился несколько часов. С непривычки все устали. Судно погружается в сон. Храп сотрясает переборки кубрика. Нансен тоже растягивается на койке, несколько минут лежит в блаженной истоме, потом заставляет себя подняться.
Нет, он не будет спать! Он не имеет права спать. Нужно измерить зверей, поднятых на борт неосвежеванными. Надо вскрыть их желудки. У каждого на судне свое дело: он не вправе забывать о том, зачем его послали в рейс. И студент одевается, идет на опустевшую палубу. Сначала зарисовывает, потом измеряет туши. Делает все тщательно, не спеша.
«Викинг» лежит в дрейфе: прекрасный случай заодно измерить температуру глубинных вод. И, хотя глаза его слипаются, хотя белая ночь давно дремлет над океаном в зареве пылающего за горизонтом солнца, он терпеливо опускает прибор, следя за убегающим в глубину тонким пеньковым линем, снова
