вооруженными, упоенными близкой победой солдатами! Окровавленные конные лучники, получив помощь пехоты, снова поднялись в атаку; алерцев раздавили, смяли, после чего выбросили, словно кучу камней из осадного орудия, прямо навстречу собратьям, преследуемым дикой золотой сворой. Эти группы частично разбежались в стороны, частично столкнулись, в их гущу влетели золотые… Однако поле боя уже принадлежало Амбегену, армия его была основательно потрепана, но он крепко держал ее в руках. Солдаты бегали среди валяющихся на земле тел, подбирая под прикрытием небольших групп всадников своих раненых. Конные лучники носились туда-сюда, уничтожая остатки обоих племен, выманивали в погоню за собой более крупные группы, не пуская их к своей пехоте. Линез и Амбеген шаг за шагом отступали на юг, отстреливаясь от тех, кто сумел проникнуть через заслон конницы. Наконец многократно повторилась пронзительная трель свистка, и это была команда: «Отходим!»
В предвечерних сумерках армектанское войско выходило из боя, предоставив вражеским стаям дальше уничтожать друг друга. Амбеген добился своего.
В полумиле от побоища Тереза свалилась с коня.
14
Обозы Линеза, к которым послали гонцов, вышли навстречу отрядам. Раненых уложили на повозки и окружили всяческой заботой. Нашлись бинты, нашлись вода и водка, нашлись одеяла — нашлось все. Амбеген завершил свою кампанию точно так же, как и начал, — вполне разумно. Еще в самых первых посланиях к магнату он напоминал о том, что после сражения обязательно будут раненые… Данный факт вполне очевиден, но вместе с тем командиры о нем часто забывали. Многие командующие прекрасно знали, как начать, но совершенно не думали о том, что будет после…
Измученные, окровавленные солдаты устало брели сквозь ранние зимние сумерки, но тем не менее головы легионеров были гордо подняты. Сегодня этим солдатам показали, что они могут поражать вражеские армии одним своим видом и разбивать в пух и прах оружием. Им доказали, что несколько сотен легионеров способны справиться с многотысячным войском противника. После долгих месяцев поражений, хаоса и голода — пять замечательных дней, увенчавшихся выдающейся победой. И эти дни стали солдатам достойной наградой. Ведь они никогда не боялись ратного труда, не боялись войны, даже смерти и той не боялись. Наоборот, они боялись своей слабости, боялись, что они никому не нужны, что можно их бить и побеждать, в то время как они сами на победы не способны.
Сегодня им вернули веру в собственные силы.
На ночь расположились на той же возвышенности, что и перед боем. Мощное охранение, состоявшее только из добровольцев, выдвинулось в сторону побоища, хотя подобная предосторожность была излишней. Амбеген сомневался, что кто-то может прийти по их душу. Линез сначала советовал отправить повозки с ранеными дальше в тыл, в ближайшую деревню, но в конце концов признал правоту надсотника. О раненых солдатах куда лучше позаботятся их товарищи. Не имело смысла тащить раненых куда-то в ночь по размокшей земле, по ухабам, на раскачивающихся и скрипящих повозках. Легионеры быстрее оправятся здесь, под теми же самыми деревьями, из-под которых уходили в бой. На том и порешили.
Легко раненный в плечо Амбеген стоял, опершись о повозку, которая прошлой ночью служила ему спальней. Стоял и смотрел на огромное зарево, дрожащее на фоне темного неба. Вскоре подошел Линез и остановился рядом, глядя на далекие красные отблески.
Они долго молчали.
— Видишь ли, господин, — наконец сказал магнат, — со сражениями всегда так: если проиграешь, скажут «ошибка командира», если выиграешь — «смелый поступок»…
Амбеген фыркнул:
— Я совсем не о том думаю… Но ты, конечно, прав. Победителей редко оценивают по достоинству. На самом деле, ваше благородие, под Алькавой я сделал значительно больше, чем здесь… И что? Меня замучили следствием, едва не сломали мне карьеру. А теперь? Что с того, что и мою голову, и войско спасли сотники? Ничего. Это Амбеген победил!
— Ваше благородие, но ведь это ты привел сюда войско, а не кто-нибудь, — без тени иронии напомнил Линез. — Мы всего-навсего помогли тебе завершить то, что ты начал.
— Эх, господин, если бы у меня всегда были такие офицеры. Каждый командир может только мечтать о таких сотниках. Которые всего-навсего помогут ему…
Оба замолчали.
— Я с ним разговаривал, — сказал армектанец. — Он все еще сидит возле раненых.
Амбеген прекрасно знал, о ком говорит Линез.
— На его месте я бы тоже там сидел, — сухо ответил он. — Но предпочел бы не смотреть им в глаза.
— Ваше благородие, ты слишком сурово осуждаешь этого офицера…
— Неправда! — возразил над сотник. — Напротив, я к нему чересчур мягок.
Неожиданно он отошел от повозки и встал перед Линезом.
— Думаешь, господин, я какой-нибудь кровопийца? Чудовище, которое купается в роскоши, обрекая на гибель целые народы? Ваше благородие, враг — на этой земле, на твоей земле! Я повторю тебе кое-что, недавно услышанное от моей подчиненной, ибо слова эти обязан заучить каждый солдат и каждый политик. Так вот, можно договариваться с врагом, можно оказать ему услугу, даже помочь! Но сперва нужно повалить его на землю и приставить к горлу острие меча!
— Тем не менее бывают такие моменты, когда решение приходится принимать немедля. Бывают такие случаи, которые никогда больше не представятся. Быть может, господин, мы и держали меч у горла серебряных? Но, — он показал на зарево, — что случилось, то случилось… Если этот бог и в самом деле возродится и если он наделит разумом тех чудовищ, о которых…
— Если, — прервал его Амбеген. — Вот именно, господин, — если.
Он пожал плечами.
— Откуда такая уверенность, что произойдет именно это? — спросил он. Потому что так сказал Рават? Все его познания взяты из странных снов… В том, что сны эти правдивы, я не сомневаюсь, ведь через них он даже научился языку Серебряных Племен. Но нельзя забывать, господин: все объяснения исходят от врага. Ты вот взглянул на происходящее с другой стороны? Я — взглянул. Может быть, потому, что уже несколько дней постоянно ставлю себя на место вождя серебряных алерцев… Только представь: прямо сейчас сюда, к нам, является серебряный воин. — Амбеген показал на место рядом с собой, словно там действительно должен был стоять алерец. — И говорит: знаете, мне приснился ваш мир! А мы ему в ответ: отлично, славный воин, но у нас тут есть одна проблема: нас пожирают дикие бестии, и если вы нам не поможете, то придут твари много хуже и всех нас до единого съедят! О славный воин, разве тебе не будет жаль, когда нас всех съедят? Не дай же тому случиться!
Линез невольно рассмеялся, но тут же снова посерьезнел и покачал головой:
— В самом деле, господин, таким образом я не рассуждал… — Он задумался. — Действительно странно — открывать перед солдатом извечного врага свои самые слабые места. Мало того, еще и отпускать его обратно, чтобы он обо всем рассказал своим…
— Вот видишь, господин. Алерцы могли поверить в добрые намерения Равата, так же как и я мог бы поверить алерцу, который стоял бы здесь, разговаривая по-армектански. Но поверить, господин, не значит довериться! Не могло быть и речи о том, чтобы мы отправили назад такого воина, снабдив его подробными сведениями о том, как нас уничтожить. А если он шпион? Полагаю, ваше благородие, — подытожил Амбеген, — что серебряные использовали Равата как орудие. Он показал им, что обладает немалыми знаниями об их мире, знаниями, крайне для них опасными. Не в силах эти знания уничтожить (ибо откуда им знать, что среди нас нет других Раватов?), они кое-что ему объяснили, но только то, что могло бы обратить его знания им на пользу. И в критический момент отпустили его к нам. Понимаешь, ваше благородие?
Линез смотрел в темноту.
— Без труда. И, продолжая твой пример, скажу: если бы этот алерский воин, — он показал на место рядом с Амбегеном, — знал о каких-то внутренних врагах Империи, мы бы постарались убедить его в том,
