телосложение. Губы, казавшиеся на этом лице слишком большими, чуть заметно двигались в такт его мыслям. Весь он был какой-то очень уж маленький и чересчур прилизанный.
Наконец хозяин принял решение.
– С этим делом мы пока повременим. Я предвижу слишком много проблем. Всю ответственность за него должен взять на себя дон Моммо.
Двое других кивнули. Совещание завершилось, все встали и подошли к большому серванту с полным баром. Маленький человечек налил в три стакана виски «Чивас Ригэл».
– Будьте здоровы, – сказал человечек.
– За ваше здоровье, дон Кантарелла, – хором ответили двое.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Сквозь высокое французское окно женщина смотрела на озеро. В спокойной воде отражались огни гостиницы «Вилла д'Эсте», расположенной вдали, на другом берегу.
Незнакомка вполне соответствовала классическому неаполитанскому идеалу женской красоты, хотя линия рта выдавала немного вздорный и капризный характер. На лице прежде всего бросались в глаза полные губы. Высокие скулы, большие, чуть косившие глаза и подбородок с ямочкой точно уравновешивались круглым лбом. Густые черные прямые волосы ниспадали на плечи. Фигура вторила изящным чертам лица – точеная линия шеи, высокая и полная грудь, тонкая талия, крутые бедра, длинные ноги.
На женщине было прямое платье простого покроя перехваченное поясом в талии, с квадратным вырезом. Оно было дорогим, о чем свидетельствовала тонкая выделка шелка и темно-синий набивной рисунок. Ее холеная кожа матово светилась, словно бархат под стеклом.
Разум женщины подчинялся ее красоте. С самого раннего возраста красота позволяла ей добиваться своих целей путями, отличными от тех, которые выбирали многие другие представительницы ее попа. Для нее это было и оружие, и средство продвижения по жизни – своего рода бронированный автомобиль, который защищал ее и от неудобств, и от унижений. Она была не глупа, и если бы не столь совершенная внешность, ей хватило бы ума не давать собственной красоте затмевать разум, чтобы иногда замечать отбрасываемую ею тень.
Такие женщины по природе своей не могут не быть эгоцентричными. Они всегда находятся в центре всеобщего внимания. Если у них сильный характер, чтобы достойно вступить в пору увядания, дальше они могут развиваться независимо и самостоятельно; однако такие переходы, как правило, происходят достаточно редко. В большинстве случаев пора увядания сопровождается у красавиц постоянными переживаниями по поводу того, что природа со временем отнимает то, чем раньше так щедро их наградила.
За спиной женщины открылась дверь, она обернулась и увидела входившую в комнату девочку. В том, что это были мать и дочь, не могло быть ни малейшего сомнения – ребенок являл собой несомненную копию матери. Личико девочки было бледным и оживленным, невинные глаза смотрели прямо и открыто. Капризулей назвать ее было нельзя, хотя выражение лица – плотно сжатые губы, насупленные брови – было сердитым.
– Я ненавижу ее, мама! Я ее просто ненавижу!
– Почему?
– Я занималась алгеброй. Старалась изо всех сил, но она все равно всегда недовольна. Теперь еще говорит, что завтра я целый час должна снова зубрить эту проклятую алгебру.
Женщина обняла ребенка.
– Значит, Пинта, тебе нужно еще больше стараться, иначе, когда ты вернешься в школу, будешь отставать от всех в классе.
Девочка с надеждой подняла глаза.
– Когда, мамочка? Когда я вернусь в школу? Мне так надоели эти гувернантки!
Женщина отстранилась от девочки и снова стала смотреть на противоположный берег озера.
– Скоро, Пинта. Сегодня вечером, когда папа приедет, я поговорю с ним об этом. Потерпи, дорогая, еще немножко, долго это не продлится. – Она с улыбкой повернулась к девочке. – Но в школе тебе все равно придется учить алгебру.
– Я совсем не против, – улыбнулась девочка. – В школе учительница задает вопросы всем девочкам в классе, а здесь гувернантка спрашивает только меня. Это совсем не смешно, мамочка. Пожалуйста, постарайся, чтобы я вернулась в школу как можно скорее!
Девочка подошла к матери и крепко ее обняла.
– Подожди еще чуть-чуть, – ответила женщина. – Обещаю тебе, что скоро ты снова будешь ходить в свой класс.
Этторе Балетто вел машину из Милана в Комо. Его обуревали смешанные чувства: за неделю отсутствия он очень соскучился по Рике и Пинте, однако возвращение домой сулило серьезные неприятные разговоры. Надо было принимать решения, которые Рике наверняка не понравятся. Поступить иначе он не мог, а идти с женой на конфликт ему совсем не хотелось. Этторе быстро и уверенно вел большую «ланчию» в оживленном потоке вечернего движения, машинально поглядывая на дорогу.
За тринадцать лет супружеской жизни он хорошо усвоил, что ее трудности нельзя недооценивать. Вспоминая эти годы, он задавал себе вопрос, жалеет он о них или нет; но однозначного ответа не находил. Все это время он постоянно чувствовал себя как наркоман. Поскольку целых тринадцать лет он находился под непрестанным воздействием наркотика, объективно оценить его воздействие на себя он не мог.
Слабым человеком Этторе себя не считал, не думали о нем так и его друзья. Ситуация выглядела до смешного простой. У него была потрясающе красивая, волевая и самовлюбленная жена. Он прекрасно понимал, что измениться она не способна, поэтому ее надо либо принимать такой, какая она есть, либо расстаться с ней. Он уже давно смирился с мыслью, что на самом деле выход давно найден: смириться с существующим положением вещей он мог, оставить жену – нет. От этого наркотика не существовало лекарства.
В начале их брака плотская страсть затмевала рассудок. Однако пресыщение плотью неизбежно должно было привести к сознательному расставанию. Теперь Этторе скорее владело чувство собственника, гордость от обладания женщиной, которая, как правило, вызывала дружную мужскую зависть, а иногда и уважение тех, кто ею обладать не мог. Он, несомненно, был наркоманом по собственной воле, причем наркоманом, вполне довольным своей участью.
На развилке «ланчия» повернула направо и поехала по дороге, которая вела к озеру. Теперь мысли Этторе перенеслись к Пинте. Дочку он любил, но скорее умозрительно. Все самые сильные его чувства были давно и безвозвратно отданы Рике. Он никогда не воспринимал девочку как нечто самостоятельное, в отрыве от матери. Дочка, естественно, вызывала в Этторе отцовские чувства, он болел за нее душой, но любовь к Пинте всегда оставалась для него на втором плане.
Они ужинали. За широким столом из красного дерева Этторе сидел напротив Рики, место Пинты было сбоку. Подавала прислуга. Трапеза была церемонной и достаточно формальной – семейного тепла за столом не чувствовалось. Рика всегда воспринимала еду как своего рода ритуал, а на этот раз напряжение, царившее за столом, таило угрозу открытого конфликта.
Рика встретила мужа тепло, приготовила ему большую порцию мартини и с должным интересом выслушала его рассказ о поездке в Рим. Но, когда Пинта ненадолго вышла из комнаты, она сказала, что девочка в последнее время сама не своя и что-то надо с этим делать.
Этторе с пониманием кивнул:
– Мы все обсудим после ужина, когда она уйдет спать. Я уже думал об этом.
Теперь Рика знала, что конфликта не избежать, и на протяжении ужина готовила веские аргументы, чтобы убедить мужа в собственной правоте. Чувствуя, что атмосфера сгустилась, и догадываясь о причинах неловкости, Пинта молчала. Сразу после ужина девочка поцеловала родителей и придумала предлог, чтобы поскорее уйти к себе.
– От этой алгебры у меня голова разболелась. Пойду в постель.
Когда она вышла, в комнате воцарилось молчание. Нарушила его Рика.
– Гувернантка ей не нравится.
