остались друзьями. Моего юридического вмешательства не потребовалось.
Все члены клуба провели этот сентябрь, радуясь теплой погоде и копаясь в своих садах. Я, если забыть о привычной тоске, вспоминаю этот период как славное время, напомнившее мне школьные годы. Все было спокойно, даже мои родители с уходом духоты перестали ругаться. В первое воскресенье октября я сидела на веранде родительского дома, думая, что осень в этом году будет поздней.
Я не была счастлива, но осеннее тепло без изнурительной духоты было приятным и превращало меня в маленькую девочку, радующуюся продолжению летних каникул.
Но уже 7 октября 1987 года теплая осень дохнула на нас арктическим холодом.
Я сидела за столом и писала письмо хозяину дома Агнес, когда в кабинет стремительно вошла Хэйди. У нее была привычка слушать новости по радио.
– Думаю, нам надо срочно включить телевизор, – сказала она, снимая наушники.
Я прошла вслед за ней в нашу приемную, где стоял телевизор, который мы с ней иногда смотрели, работая допоздна, например, не желая пропускать старый фильм с Кэри Грантом. Мы включили канал Си- эн-эн.
– …где падение курса акций на бирже достигло немыслимого предела, – были первые слова, которые мы услышали.
Когда ваше основное занятие в жизни следить за инвестициями своей семьи и лучших друзей, эти слова являются последними словами, которые вы бы хотели услышать в жизни. Это все равно что услышать, что «рентген кое-что обнаружил в вашем организме».
Но я честно признаюсь, что не впала в панику.
Я слышала потом от многих брокеров в Нью-Йорке, что люди в этот день просто цепенели, обхватив головы руками, и не могли пошевелиться. Со мной случилось то же самое. Никакой паники, просто тебя как будто оглушили чем-то тяжелым по голове, и ты просто чувствуешь тошноту и впадаешь в летаргию.
Прошло примерно пятьдесят восемь лет с Великой депрессии 1929 года. Почти никто из современников уже не помнил, что это такое. Но нам пришлось быстро в этом разобраться. Я выслушала новости и запомнила необходимые цифры.
У меня в голове постоянно работал калькулятор, настроенный на индекс Доу-Джонса 8 и его последние показатели. Похоже было, что мы теряли около трех тысяч долларов в минуту. Возможно, даже больше.
Я велела Хэйди обзвонить всех членов клуба и попросить их немедленно прийти в офис.
– Не пугай их сильно, но скажи, что это срочно, – сказала я.
– Сделаю, – ответила Хэйди, направляясь к телефону.
На нее в таких делах можно было положиться.
Я вернулась к себе и позвонила Алексу Лэндсгаарду, нашему брокеру, чтобы узнать его мнение.
– Ты видела последние сводки по телевизору? -. спросил он спокойно.
– Ох, да. Насколько все плохо?
– Что ж, это может стать настоящим обвалом, но я так все же не думаю.
– Когда ты узнал об этом?
– Примерно два месяца назад. Если акции будут по-прежнему падать…
– Держать? – перебила я его, испугавшись.
– Я бы держал. Если твои женщины могут себе это позволить.
– Сколько мы уже потеряли?
Я услышала щелчки калькулятора.
– Чуть больше семисот тысяч долларов.
– Господи Иисусе!
– София! – шутливо возмутился Алекс, притворяясь шокированным моим богохульством. Это сработало. – Ладно, не паникуйте. Хорошо? Пока будем держать. Но ты должна посадить всю банду рядом и убедиться, что они знают все церковные гимны.
– Хорошо. Позвони, когда что-нибудь выяснишь.
Это казалось чудом, но члены клуба были необыкновенно оперативны. Хэйди начала их обзванивать в девять тридцать пять утра. В одиннадцать пятнадцать в офис влетела запыхавшаяся Дебора, распространяя вокруг себя запах духов и шампуня. Она была последней.
Сейчас трудно себе представить, насколько была не развита связь в 1987 году. Не было ни сетевой торговли через Интернет, ни прямой видеосвязи с брокером. Только Си-эн-эн, телефон и испуганные взгляды, бросаемые друг на друга.
Так вдруг случилось, что именно в этот день, когда мы поняли, что теряем наши деньги, они перестали быть для нас абстрактными. Они стали вдруг до ужаса реальными. Теперь те деньги, о которых нам ежемесячно докладывала Вероника, перестали быть просто цифрами на бумаге. Они превратились в удобные дома, новые машины и отпуска в Европе. Они были самым безопасным, что мог нам предложить этот мир.
Наше богатство улетучивалось. Так как мы больше всего вкладывали деньги в стремительно растущие компании, наши потери были огромными. В десять тридцать, когда я позвонила Алексу второй раз, индекс Доу-Джонса упал на двенадцать процентов, а мы опустились на двадцать два процента. Взлетели как бабочки и упали камнем на дно.
