— Тебе следовало давно понять это.
— Мне хотелось бы, чтобы здесь был священник, с которым можно об этом поговорить…
— А что, если поговорить с Трондом? — спросил он.
Она удивилась, почему ей самой не пришла в голову мысль об этом. Конечно, он не был священником, но уже два года он проходил учение в Икольмкилле, так что с ним вполне можно было посоветоваться.
Она прислонилась щекой к его щеке.
— Во всяком случае, сегодня мне хотелось бы поверить, что ты прав, — сказала она.
Она почувствовала, как тело его расслабляется; вздохнув, он положил голову ей на плечо.
— У меня нет слов, как мне не хватало тебя, Сигрид, — прошептал он.
— У тебя было, с кем утешиться, — вырвалось у нее.
— А на что ты рассчитывала, прогоняя меня из постели?
Она ничего не ответила. И он стал рассказывать о том, что ярл собирается к Магнусу.
— Об этом мне хотелось поговорить с тобой, — сказал он. — Я подумал, что тебе это понравится.
Она понимала, что, говоря это, он как бы просит прощения за свое поведение накануне вечером. Но она все же не ответила ему.
— Ты не отвечаешь? — разочарованно спросил он. Она боролась с собой, но в конце концов не вытерпела.
— Мне кажется, что ты предоставил другим возможность каяться за себя, Кальв. Ты не захотел отправиться в Рим, потому что Сигват уже побывал там. И вот теперь Торфинн решил отдать себя в руки Магнуса, что должен был сделать ты. Ты никогда не полагался на Бога…
Он прикрыл ладонью ее рот — и это было похоже на шлепок.
— Довольно! — сказал он. — Ты уже вдоволь наговорилась обо мне и конунге Магнусе.
— Ты еще не решил, как намерен поступить с Суннивой? — немного погодя спросила она. Суннива все еще продолжала ждать Хоскульда Флосисона; она назвала слова Сигрид клеветой, когда та сказала ей, что он намеревался бросить ее. После этого Сигрид рассказала обо всем Кальву.
— Девчонка стала просто невозможной, — сказал он. — В последний раз, когда я разговаривал с ней, она сказала, что убьет Ульва, если он ляжет к ней в постель. Я сказал об этом Гейродду. Но тот ответил, что Ульв так горячо желает обладать ею, что наверняка решится на это. Я попросил его дать мне еще немного времени, чтобы вразумить ее. И он сказал, что подождет до Рождества, после чего следует принять окончательное решение.
— Нет ничего хуже, чем ждать. Не лучше ли выдать ее замуж, хочет она того или нет?
В последнее время у Сигрид совершенно иссякло терпение по отношению к дочери.
— Мне бы не хотелось так поступать с ней, — серьезно ответил Кальв.
Сигрид порывисто обняла его за шею; он прижал ее к себе. И, прижимаясь к нему, она почувствовала, что он единственный, на кого она может опереться в этом ненадежном, неустойчивом мире.
И, ощущая тепло друг друга, они забыли на миг обо всем, что окружало их.
На следующий день Сигрид поговорила с Трондом. Но ей трудно было рассказывать сыну о своих неурядицах; это казалось ей унизительным.
— Я знаю не так уж много, — под конец сказал он, — но это правда, что я разбираюсь в этом лучше, чем ты. Если бы ты захотела следовать моему совету, я бы сказал, что тебе следует оставить Кальва в покое.
— Но, Тронд…
— Ни ты, ни я не можем осуждать священников за то, что они дали Кальву отпущение грехов, — перебил он ее. — Ведь в этом случае мы осуждаем не их самих, мы осуждаем церковь. Что будет, если каждый станет сам решать, как следует поступать священникам? И даже если Кальв неправ, верно одно: пока он связан с церковью и следует ее правилам, он в безопасности. Никто не попадает в ад из-за своей непонятливости или из-за отказа признать грехом то, что, по его мнению, грехом не является. Ты не должна быть такой самоуверенной, мама; тебе следует немного поступиться своей гордостью и предоставить все решать священникам.
Эти слова стрелой вонзились в сердце Сигрид. На протяжении стольких лет она старалась побороть в себе высокомерие, чтобы в один прекрасный день увидеть его в ином свете.
Опустив голову, она закрыла глаза и сложила руки в молитве. И он молча стоял рядом с ней.
— Спасибо, Тронд! — наконец тихо произнесла она. — Думаю, ты сказал мне то, что мне следовало узнать.
Чувствуя унижение и разочарование, она в то же время почувствовала облегчение.
Он положил руку на ее плечо.
— Ты уже решил, что тебе делать дальше? — через некоторое время спросила она. — Ты хочешь стать священником?
— Я не знаю, — ответил он. — Во всяком случае, я собираюсь провести в Икольмкилле еще одну зиму.
— Чем ты там занимаешься? — поинтересовалась Сигрид.
— Читаю, — ответил он. — Священник, перед которым я исповедовался, наложил на меня странное наказание: я должен выучить церковный язык, а потом читать старинные книги.
— Это самое странное наказание, о котором я когда-либо слышала.
— Я рассказал ему об отце, как ты рассказывала о нем; может быть, поэтому он и наложил на меня такое наказание. Я понял также, что хождение по святым местам мало чему меня научит.
Тронд усмехнулся.
— И ты уже выучил церковный язык?
— Вполне.
— И что же он хотел дать тебе прочитать?
— Книгу, которую написал много лет назад один святой. Его звали Августином, а книга называется «Исповедь».
— Ты получил от этого какую-нибудь пользу?
Тронд вдруг загорелся.
— Это все равно, что открыть новую землю! — сказал он. — Почти каждый день я узнавал то, о чем прежде не знал. И у меня появилось чувство обладания этим новым, подлинного понимания. Может быть, отец тоже чувствовал это, посещая святых отцов в Миклагарде.
— Он никогда ничего не говорил об этом. Но я знаю, что впоследствии он жалел, что не стал священником.
Тронд стал серьезным.
— Некоторые священники в Икольмкилле говорят, что я обязан стать священником ради моего отца, — сказал он.
Сигрид ничего не ответила; она была не уверена в том, что хочет видеть своего сына в рясе. Некоторое время она молчала. Что-то тревожило ее, она хотела спросить у него об этом, но не решалась. И слова, брошенные Кальвом Тронду, когда Арнор Скальд Ярлов навестил их, заставляли ее думать об это снова и снова.
— Тронд… — начала она. — Ты уверен в том, что у тебя… что ты не…
Она замолчала. Он вопросительно уставился на нее.
— Многие мужчины, которые становятся монахами, любят… — сказала она. Он уставился на нее, словно не веря своим ушам.
— Не хочешь ли ты сказать, что я люблю мужчин? — спросил он. Она смущенно глотнула слюну; ей не хотелось говорить об этом так прямолинейно.
— Нет, но… — замялась она. — Но их так много… — добавила она.
— В чем только не обвиняют монахов, — сказал он, — но я должен сказать, что такого я от тебя не ожидал. Трудно поверить, что ты воспринимаешь всерьез обличительную вису о Торвальде Страннике и его епископе:
— Но раз уж ты спросила об этом, я дам тебе правдивый ответ. Возможностей для этого сколько угодно; не все в монастырях служат Богу. Но я могу успокоить тебя: не
