агрессия против “вольво” стала распространяться: где-то, как символ борьбы с вещизмом и отречения от материальных благ, где-то, как следование какой-то грубой, сверхсовременной моде, тайный смысл которой доступен лишь посвященным.
Владельцы компании — и те поддались этому массовому психозу, так как подобные действия стали считаться хорошим тоном и сделались своеобразной маркой того, что человек многое повидал и вращался в кругах международной элиты. Бывали случаи, когда хозяева автокомпаний колотили “вольво” своего собственного производства, чтобы приобрести репутацию космополитов. Ходили упорные, хотя, по всей видимости, и недостоверные слухи, что в скором будущем планируется выпуск новых моделей “вольво” — заранее разбитых, украшенных вмятинами, с тем чтобы привлечь покупателей и вызвать широкий интерес публики к машине, создатели которой жертвуют всем ради прихотей потребителей.
* * *
Приняв душ, Хел прошел в гардеробную, где для него уже был приготовлен простой черный английский костюм из тонкого шелковистого сукна, предназначенный специально для того, чтобы гости — не важно, оденутся ли они просто, по-деловому, или будут в смокингах — не почувствовали бы ни малейшей неловкости по поводу своих нарядов. Он встретился с Ханой на верхней площадке парадной лестницы и увидел на ней длинное платье в кантонском стиле, имеющее такое же двойственное назначение, как и его костюм.
— А где Ле Каго? — спросил Николай, когда они спускались в маленькую гостиную. — Несколько раз за сегодняшний день я ощущал его присутствие, но ни разу не слышал и не видел его.
— Он, наверное, переодевается в своей комнате, — Хана тихонько засмеялась: — Он сказал, что его новый костюм произведет на меня потрясающее впечатление, так что я потеряю голову и без чувств упаду в его объятия.
— О, боже!
В одежде, как, впрочем, и во всем остальном, выражался театрально-преувеличенный, буйный и неистовый темперамент Ле Каго.
— А мисс Стерн?
— Она почти весь день не выходила из своей комнаты. Беседа с тобой, должно быть, доставила ей не слишком много приятных минут.
— Хм-м-м.
— Она сойдет вниз, как только Пьер вернется и привезет платья для нее. Хочешь послушать, какое будет меню?
— Нет. Я уверен, что превосходное.
— Ну, не то чтобы уж так, но вполне сносное. Благодаря этим гостям у нас появилась возможность избавиться от той косули, которую подарил нам старый мистер Ибар. Она висит в коптильне почти неделю, так что должна быть готова. Есть что-нибудь важное, что мне нужно знать о наших гостях?
— Они мне не знакомы. Полагаю, они — наши враги.
— Как мне следует вести себя с ними?
— Так же, как и с любым гостем нашего дома. С тем особым, присущим только тебе очарованием, которое заставляет каждого мужчину почувствовать себя интересным и значительным. Я хочу вывести этих людей из равновесия, хочу, чтобы они потеряли уверенность в себе. Они американцы. Точно так же, как мы с тобой чувствовали бы себя неловко на пикнике, они будут мучиться, не зная, как себя вести, попав на нормальный, приличный обед. Культура их, даже тех, кого можно назвать сливками общества, чрезвычайно поверхностна, это такой же эрзац, как завтрак в самолете.
— А что, скажи на милость, означает это слово — “пикник”?
— Примитивный обычай, очень напоминающий поведение туземцев какого-нибудь первобытного племени; его отличительные черты — бумажные тарелочки и полулежачая поза. Люди едят, изогнувшись на земле как-нибудь боком и опираясь на локти. Добавь к этому несметное количество разных летающих насекомых, пережаренное, покрытое черной коркой мясо, тисканье молокососов и пиво.
— Я уже не осмеливаюсь спросить, что такое “тисканье молокососов”.
— Да, лучше не спрашивай.
Они сидели рядом в темнеющей гостиной; их пальцы чуть соприкасались. Солнце уже опустилось за горы, и сквозь высокие распахнутые окна им видно было серебристое сияние, словно поднимавшееся от земли в парке; эта смутная светящаяся дымка наполняла воздух, а над нею виднелись только черно- зеленые силуэты сосен; ощущение приближающейся грозы придавало всему пейзажу какое-то щемящее, томительное очарование.
— Сколько времени ты прожил в Америке, Никко?
— Около трех лет, сразу после того как уехал из Японии. Вообще-то у меня и сейчас еще есть квартира в Нью-Йорке.
— Мне всегда хотелось побывать в Нью-Йорке.
— Ты была бы разочарована. Это чудовищный город, где каждый занят исключительно погоней за деньгами, и все торопятся — отталкивая друг друга и ничего не видя вокруг себя. Банкиры, громилы, бизнесмены, проститутки — все спешат ухватить побольше. Если ты прогуляешься по улицам и заглянешь им в глаза, ты заметишь две вещи: страх и ярость. Эти людишки прячутся по своим норам за толстыми, запертыми на множество замков дверьми. Они ведут борьбу с мужчинами, к которым не испытывают ненависти, и спят с женщинами, к которым не чувствуют любви. Общество, вобравшее в себя бродяг и полукровок со всех концов света, они хватают что попадется, питаясь объедками и отбросами культур всего мира. Виски у этих несчастных — популярный напиток, который “всегда с тобой”; они без ума от “Перрье”, при том что у них под рукой имеется один из лучших в мире минеральных источников в маленькой деревушке Саратога. Их лучшие французские рестораны предлагают посетителям то, что мы сочли бы дешевеньким тридцатифранковым обедом, но при этом с клиента дерут десять шкур. Отличительная черта их обслуживания — нестерпимая наглость официантов; в большинстве своем — неотесанных грубиянов, которые в лучшем случае могут по складам прочитать меню. Но это даже неплохо, потому что американцы любят поиздеваться над официантами и с удовольствием поносят их последними словами. После хорошей перепалки у них возбуждается аппетит. С другой стороны, если уж человеку приходится жить в Америке — а мне кажется, ни один преступник не заслуживает такого жестокого и несправедливого наказания, — то лучше ему поселиться в неподдельно американском Нью-Йорке, чем в насквозь фальшивой, не дающей никакого понятия о стране глубинке. В этом городе есть кое-что хорошее. Гарлем, например, — в нем чувствуется истинное своеобразие. Кроме того, в Нью-Йорке вполне приличная муниципальная библиотека. Ну, и еще там есть человек по имени Джимми Фокс — лучший бармен во всей Северной Америке. И пару раз мне удалось даже побеседовать там о природе птибуи — не шибуми, естественно, ибо меркантильный ум более расположен обсуждать внешние черты того, что мы называем “красивым”, чем размышлять о природе Красоты.
Хана чиркнула длинной спичкой и зажгла лампу, стоявшую перед ними на столике.
— Однако, я помню, ты говорил как-то, что любишь свой дом в Америке и тебе нравится жить в кем.
— О, это не в Нью-Йорке. У меня есть пара тысяч гектаров земли в штате Вайоминг, в горах.
— Вай-йом-минг... Звучит романтически. Там красиво?
— Скорее, величественно. Все там слишком сурово и резко для того, чтобы быть красивым. По сравнению с Пиренеями это набросок пером рядом с законченной картиной. Вообще-то, дикие земли Америки прекрасны. К сожалению, они тоже населены американцами. Однако, в конце концов, то же самое можно сказать и об Ирландии, и о Греции.
— Да, я понимаю, о чем ты говоришь. Я была в Греции. Работала там год по контракту у судостроительного магната.
— О? Ты никогда не упоминала об этом.
— Там и не было ничего, о чем стоило бы упоминать. Этот грек очень богат и невероятно
