дальше.
Почти мгновенно рядом вырос Головин. Посмотрел, кивнул и поднял обнаруженную майором гильзу — стандартная, от «Макарова», она еще чуть-чуть пахла порохом. Где-то должен быть и след от пули… Ага! В подволоке, почти над головой — аккуратная дырка.
Двинулись дальше — теперь еще осторожнее, прикрывая друг друга на трапах и непросматриваемых местах.
Судно по-прежнему казалось пустым и безжизненным…
Наконец — дубовая дверь с потемневшей от времени табличкой «Посторонним вход воспрещен» и более свежей надписью примерно такого же содержания по-английски.
«Здесь?» — уточнил взглядом Головин.
«Да», — молча кивнул запыхавшийся речник.
Головин тихо, почти без усилия надавил на бронзовую ручку.
— Пошли!
И ничего не случилось. Никто не выстрелил, не рванула привязанная изнутри хитроумная мина- ловушка… На первый взгляд мостик вообще показался пустым: зеленоватое свечение локатора, какие-то огоньки на панелях. Штурвал в привычном понимании был, но функцию выполнял скорее декоративную — судно двигалось в автоматическом режиме.
— Сюда, быстро! — У противоположной двери, с правого борта, лицом вниз лежал парень в безукоризненно отглаженных черных брюках и пижонской белой рубашке с короткими рукавами. Судя по погонам, это был кто-то из судовых офицеров. — Помоги…
Раненого перевернули на спину, и один из бойцов завозился с медикаментами. В нос ударил противный аптечный запах.
— Чем это его так?
— Ногами…
— Пашкевич, третий помощник, — сглотнув слюну, выдавил из себя речник. — Он живой?
— Пока — да! Слушайте… вы рулить умеете?
— В смысле?
— Ну этой штукой управлять? — Головин собирательным жестом обвел оборудование мостика.
— Вообще-то… Вообще-то я механик.
— Придется, — подал реплику Виноградов. Вставало солнце, и прямо по курсу уже отчетливо вырисовывался недалекий берег. — Надо хотя бы остановиться — и лечь в дрейф.
— Попробую, — кивнул речник и потянулся к одному из никелированных рычажков. Он был отличным дядькой, к тому же не без чувства юмора: — Вот и дослужился на старости лет до капитана… Вернусь, старуха не поверит. Вы уж мне справочку выпишите!
— Выпишем… Как там парень?
— Глухо, командир. Своими силами не откачать.
— Поговорить не сможет? — на всякий случай уточнил Головин. — Хоть немного?
— Какое там…
— Гляньте-ка! — Виноградов склонился над штурманским столиком. Лист карты с текущей прокладкой был изуродован матерным словом из трех букв и соответствующей иллюстрацией: колоссальных размеров и угрожающего вида член раскинулся на просторах от Петрокрепости до банок в центре Ладоги.
— Сволочи… — Головин потянулся к карте.
— Не трогай!
— Почему?
— Вещественное доказательство. Потом для экспертизы пригодится. — Виноградов вовсе не был умнее, просто он слишком долго носил милицейские погоны. И все оставшиеся годы ему предстояло жить с оперативно-следственным видением мира.
— Командир! В радиорубке чисто.
Здоровяк из второй штурмовой группы с трудом скрывал возбуждение.
— Что там?
— Никого… Правда, пошалили там, чувствуется, от души — дверь выломана, кровища! И вообще.
— Рация работает?
— А я чего — инженер, что ли? — удивился боец.
— Тоже верно…
Неожиданно чисто, почти без помех, ожил динамик внутренней связи:
— Эй, наверху! Это кто там командует?
— А это кто? — Головин покосился на речника, пытающегося совладать с какими-то кнопками и тумблерами. — Ты, что ли, Борька?
— Ну так! — радостно отозвался старший группы, отправленной в машинное отделение. — Как у вас?
— Порядок, — суховато оценил обстановку командир. — Так что глуши мотор.
— Попробуем.
— В каком смысле? У вас что — тоже ни кого?
— Почему? Двоих взяли — один со стволом был, у другого нунчаки.
— Моряки?
— Не-ет… — В голосах собеседников слышалось полное взаимное непонимание.
— Так, все — я спускаюсь. Сидите тихо.
— Есть, командир! Ждем-с…
— Саныч, пойдешь со мной? — повернулся Головин к майору. Чувствовалось, что он в недоумении. — Одна голова хорошо, а две…
— Разберемся, — кивнул Виноградов.
— Петров! За старшего здесь, понял? Мы быстренько, пять минут…
Однако прошло значительно больше времени, прежде чем офицеры вернулись на мостик. Вернулись не одни… И с информацией, сложившейся наконец в целостную картину.
…Рейс начался как обычно — вечером отошли от Речного вокзала, пригласили пассажиров на ужин. Погода не баловала, поэтому на палубе никто не задержался: ресторан «Чернышевского» мог вместить всех желающих в одну смену.
С иностранцами вообще никогда никаких проблем — в основном финны напиваются, да бывшие собратья по социалистическому лагерю. Что же касается мелких бытовых придирок, то это скорее исключения: приезжая в Россию, западные туристы уже заранее морально готовы к тому, что уровень сервиса здесь заметно отличается от остального цивилизованного мира.
«Новая русская» публика куда хлопотнее… Хотя, впрочем, тесная мужская компания, решившая прокатиться по водным просторам, сначала не выделялась: поели, поговорили о чем-то своем, поглазели издалека на веселых зарубежных дам и вблизи — на круглые, обтянутые форменными юбками задницы обслуживающего персонала. Вместе со всеми перебрались в Музыкальный салон — выпили, потанцевали.
Еще выпили… Где-то после полуночи возникла короткая ссора — с криком, матерными оскорблениями, хватанием за грудки. Кто и что не поделил, выяснить не удалось, но к приходу вызванного барменом пассажирского помощника компания уже снова достаточно мирно расселась за угловым столиком.
В три часа уже все разбрелись по каютам — даже неугомонные старухи-француженки и влюбленная пара немцев отправились спать в ожидании Валаама.
Швартовались в тумане — вторым бортом к пришедшему несколько раньше трехпалубному красавцу «Байкалу». Встали тихо, чтобы никого не разбудить: до завтрака время еще оставалось… Да и потом все шло как обычно. Иностранцы дисциплинированно отправились на экскурсию, щелкая в разные стороны искусственными челюстями и вспышками фотоаппаратов — а страдающие с перепоя соотечественники предпочли «подлечиться» пивком, без особой охоты пошлялись по ближним скалам и отправились досыпать.
Судя по всему, ситуация изменилась после обеда, незадолго до отхода. Видимо, компания с «Чернышевского» повстречала знакомых… Вахтенный матрос заметил, как братва обнималась у трапа, потом
