оставил, а эту корову – в комнаты. – Катя изобразила, как некто с глупым лицом смахивает метелочкой пыль.
– Ясно, – сказал Ленька. – А пациентов принимает он где – только на дому или еще в больнице?
– И там, и там, – Катя махнула рукой, – у него расписание есть. Я для вас переписала.
– Молодец, – похвалил Ленька, забирая у нее исписанный каракулями листок.
– И с армейскими ведет дела, – прибавила вдруг Катя. – С крупными чинами, я думаю. Иногда к нему лично приходят, а иной раз по телефону звонят, и он едет.
Она прибрала пакет с деньгами, полученный от Леньки, и вышла из Елисеевского магазина – и довольная собой, и чуть смущенная тем, как просто и буднично осуществилась ее месть неблагодарному и грубому доктору.
На это дело Ленька пошел с Сашкой Рейнтопом по прозванию Пан. С Рейнтопом его познакомил Белов. Сашка Пан был человек абсолютно надежный, однако, в отличие от располагающего к себе Леньки, сразу же вызывал у людей подозрения: от него исходило ощущение опасности. Поэтому он не снимал военной шинели – это отчасти объясняло производимое им впечатление.
Рейнтоп был родом из Витебска и, по его уверению, после детства среди пятнадцати братьев и сестер, маминой стряпни и двух еврейских погромов навсегда утратил способность испытывать какой-либо страх. Внешность у Сашки Пана была вроде как неприглядная, но запоминалась сразу: правильный удлиненный овал лица, небольшие глаза, прямой нос; не столько само лицо запоминалось, сколько выражение глубоко укорененной, ничем не поколебимой ненависти к людям. Не то чтобы Пан так уж стремился уничтожать все живое на своем пути, этого не было; но у него отсутствовало всякое представление о возможной ценности жизни. Люди были в Сашкином представлении дешевы и легко заменяемы один другим. Пантелеев тем и вызывал его уважение, что заменить такого человека кем-либо, по мнению Пана, было трудно, если не невозможно, а подобные люди вообще редкость. Сашка Пан таких встречал – раз-два и обчелся. Ну вот еще Белов, может быть.
Парадную дверь в доме заколотили еще в революционные дни, когда Петроград был охвачен лихорадкой. Несколько раз доски пытались отодрать и даже поджигали, но все без толку.
Ленька с Паном вошли в подворотню и свернули к черному ходу. Здесь было открыто и даже замечались следы дворницкой работы: мокрый грязный снег смели на середину двора, от двери прочь, чтобы жильцы не испытывали больших неудобств, покидая жилище.
На лестнице оказалось натоптано, но тепло, из квартир пахло жильем, едой. Было уже шесть часов вечера, начинало темнеть.
Пан поднимался по лестнице первым, уверенно топоча сапогами. Он был высокого роста, но шинель доставала ему почти до пят, а на спине морщилась под ремнем. Ленька шел следом быстро и почти невесомо.
Дверь в квартиру доктора найти было несложно – на ней красовалась медная табличка с именем. Табличку сделали недавно – буквы «еръ» в надписи не имелось.
Пан позвонил.
– Кто там? – негромко, почти интимно спросил женский голос. – Доктора нету.
Деревенская, отметил про себя Ленька, сразу определив выговор.
– Открывай, записка из штаба товарищу Грилихесу, – резко проговорил Пан.
– Откудова? – переспросила служанка.
– Из штаба, товарищ. Открывай, не мешкай, – повторил Пан.
Прислуга завозилась с засовом. Нежно звякнула цепочка. Дверь отворилась, и двое вошли.
При виде двух мужчин в шинелях служанка попятилась в кухню, но не испугалась. Не сообразила еще, что происходит. И впрямь корова, вспомнил Ленька разговор с Катей. Плотная, щеки подушками.
Сашка Пан сунул ей в руки какую-то бумажку.
– Это чего это? – проговорила она, наклоняя голову и силясь разобрать написанное на бумажке.
Ленька без лишнего разговора достал револьвер.
– Ой, – сказала служанка, выронив «записку из штаба». Теперь она вся побелела, рот округлился и задрожал.
– Говори, одна дома? – спросил Пан грубо. – Да не ори!
Девушка перевела дух, потом кивнула.
– Точно никого больше? – настаивал Пан.
Ленька покачал револьвером – вверх-вниз. Служанка следила за дулом, как кошка за фантиком на веревочке.
– Не, – подумав, повторила она. – Я одна. Никого нету. День Парижской коммуны. Барин ушли праздновать.
– Где деньги, золото? – спросил Сашка Пан.
– Что – где? – еще больше растерялась бедная девушка. И вдруг заплакала. Слезы щедрым горохом покатились по толстым щекам, бесформенные розоватые пятна поползли по трясущейся шее. – Я не знаю, где у него чего…
Ленька, не убирая револьвера, взял служанку за руку, как на гуляниях, и повел по квартире. Возле каждой комнаты он останавливался и спрашивал:
– А здесь у него что?
– Ой, тут столовая… – шептала служанка. – Тут они кушают.
Ленька ласково втолкнул ее в столовую и остановился возле стола, все так же левой рукой держа руку молодой женщины, а правой – револьвер.
Сашка Пан пробежал пальцами по полкам и ящикам, вытряхивая в расстеленную на полу скатерть серебро. Служанка беззвучно шевелила губами, словно подсчитывала что-то, но вслух ничего не произносила. Тепло Ленькиной руки действовало на нее успокаивающе. Пан связал скатерть в узел, встал. Серебро запело в своем узилище.
Ленька притянул служанку поближе к себе и спросил:
– Деньги у него где?
– Ой, не знаю я, не знаю… – Она перепугалась еще пуще. – Где же мне такое знать, голубчик.
– Идем дальше, – решил Ленька.
Ее ладонь вспотела. Ленька крепче обхватил ее пальцами.
– Не бойся, не трону. В этой комнате – что?
– Ой, тут моя, – сказала служанка.
Комнатка прислуги была маленькая, с крохотной, жмущейся в углу иконочкой, а во всем остальном безликая, почти казенная. «Был бы я богатеем, здесь бы все и спрятал, под сундучком, – подумал Ленька с презрением к недогадливому Грилихесу. – Здесь ни один грабитель не догадается искать».
Сашка, уходивший искать вперед, не дожидаясь Леньки и его спутницы, внезапно вынырнул из полумрака – из докторского кабинета, расположенного возле мертвого парадного хода.
– Нашел, – сказал он.
– Сними еще шубу, – посоветовал Ленька. – На что ему две шубы, спрашивается?
Пан избавил вешалку от лишней одежды и, устроившись в столовой, снова расстелил скатерть. Узел стал теперь ощутимо больше.
– Я за извозчиком, – сказал Пан. – А ты эту дуру посторожи, чтобы орать не начала.
Ленька привел служанку доктора в ее комнатку и кивнул на кровать:
– Ложись.
Она зажмурилась, не переставая плакать, и полезла на кровать. Ленька осторожно связал ей руки и ноги полотенцами, стянул узлы потуже, приказал:
– Подергай.
Она послушно подергала ногами.
– Держится вроде, – одобрил Ленька и еще раз перепроверил узлы. Служанка следила за ним вытаращенными глазами и вздыхала.
Пан позвал от входа:
– Извозчик ждет, пошли.
