ходу. Как только первые всадники появились перед палатками, я закричал во весь голос: «За барона Ибелина и Бейрут!», «Босеан!»,[27] «Первая баталия[28] вперед, вторая третья и четвертая – обходи с флангов!» Не успели они отозвать штурмовой отряд и ввязаться в бой, как появился де Барн с монголами. Бедные наемники решили, что против них выступила вся армия Иерусалимского королевства, отступили и укрылись среди скал, дав нам возможность проскочить через их лагерь. Теперь, пока поймут в чем дело, пройдет немало времени.
Жак не отрывал взгляда от второй кибитки. Она словно излучала какой-то невидимый свет, и именно этот свет, как ему стало теперь понятно, притягивал к себе грозу. Словно в подтверждение его мыслям и чувствам, очередная молния ударила в стену ущелья почти над самой головой. Сверху посыпались мелкие камни.
– Уходим! – закричал Робер. – Пешие и конные, шире шаг! Как бы то ни было, но теперь мы снова вместе, и да поможет нам Бог!
Скальная ниша, которая волей судьбы оказалась для посланников последним рубежом обороны, представляла собой крепость, созданную самой природой. Это был довольно глубокий рукав, окруженный со всех сторон отвесными стенами. Дальний его конец представлял собой возвышение с многочисленными скальными выступами, на котором спокойно могла разместиться небольшая армия.
Воины, плотным строем окружая кибитки, миновали проход, оставленный для них в заграждении из рибодекинов. Сен-Жермен, поднявшись на камень, отдавал команды, расставляя солдат на позициях. Рядом с ним стоял Чормаган. Едва завидев вновь прибывших и разобрав, кто находится перед ними, приор и нойон, не сговариваясь, бросились к ним навстречу. Глаза Чормаган-нойона, и без того раскосые, превратились в узкие щелочки. Лицо его посерело. Он придержал стремя, чтобы помочь царевичу слезть с коня, отвесил ему низкий поклон и долго о чем-то говорил. Судя по интонациям, преданный нойон одновременно радовался, что его повелитель цел и невредим, и, вместе с тем, упрекал его в том, что тот не воспользовался предоставленной возможностью и не ушел в Монголию. Несколько раз он повторял слова «Каракорум» и «харултай», делая на них особый упор.
– Почему ты вернулся, хан? – дождавшись, когда монголы завершат разговор, спросил приор. – Мы радовались, думая о том, что ты уже на пути в Каракорум. А теперь – он многозначительно кивнул в сторону поднимающихся по склону кибиток, – весь наш поход потерял всяческий смысл.
– У меня не было иного выхода, – перейдя на греческий, отвечал Толуй. – Когда ваш отряд скрылся из глаз, мы двинулись в обратную сторону, выискивая место для тайника и ожидая встречи с противником. Однако первый, кто встретился у нас на пути, был возвращающийся отряд…
– Да, мы как раз шли обратно, – подхватил брат Серпен. – Как только к нам прибыл гонец, я немедленно дал команду сниматься с позиции и поспешил вслед за вами, чтобы как можно скорее воссоединиться с отрядом. С Толуем встретились перед самым рассветом. Было уже темно, мы едва узнали друг друга и чуть не схлестнулись…
– Мы решили продолжить путь вместе, – кивнул головой Толуй. – Вначале искали место для тайника, но вскоре убедились, что в этом ущелье невозможно устроить надежное укрытие, – в скалах не было ни углублений, ни пещер, ни глубоких трещин. Думали вырыть большую яму, но вскоре поняли, что и в этом нет ни малейшего смысла: враги, возвращаясь назад, непременно бы заметили участок свежевырытой земли. Небольшая выемка в скале, на время скрывшая нас вместе с кибитками и лошадьми от посторонних глаз, не могла быть надежным укрытием для бесценной ноши. В любом случае, рано или поздно, схрон непременно оказался бы достоянием случайного отряда или каравана, которых не так уж мало в этих, на первый взгляд безлюдных, местах. К счастью, идущие за вами вслед генуэзцы очень спешили. Когда их замыкающий дозор скрылся из глаз, мы долго думали, как нам поступить, и наконец решили, что двигаться дальше в сторону Аммана не было ни малейшего смысла.
– Хан Толуй долго колебался, – спрыгивая с коня, подтвердил брат Серпен. – В конце концов, сказал, что не видит другого выхода. Нужно возвращаться назад, дожидаться, пока не начнется сражение, и атаковать врага. Если Бог на нашей стороне, то мы прорвемся все вместе. Если нет, значит, так тому и быть. Мы шли вслед за отрядом наемников, затем, выждав подходящий момент, ударили по их лагерю. Остальное вам уже известно.
Сен-Жермен долго молчал. Лицо его, как всегда, казалось бесстрастной, непроницаемой маской. Невозможно было понять, о чем он размышляет, – то ли оценивает планы дальнейших действий, то ли пытается смирить себя с неизбежным.
– Силы слишком неравны, – наконец, словно подведя итог тяжелой внутренней борьбе, произнес приор. – Сейчас начнется схватка, в которой мы все погибнем. То, что мы должны доставить в Иерусалим, достанется нашим врагам. Господи! – Крестоносец поднял очи горе и перекрестился. – Если ты и в самом деле желаешь, чтобы Святая Земля оставалась христианским феодом, сделай так, чтобы к нам подоспела подмога!
– Что остается делать? – вздохнул Робер, обтирая клинок куском замши. – Значит, будем драться насмерть и до последнего момента надеяться на приход тамплиеров. Или того, кого там отправил к нам на выручку патриарх. Позиция у нас хорошая, оружия столько, что хватит на всех с избытком.
Через несколько минут братья Святого Гроба, собравшись для молитвы, внимали словам Сен-Жермена. Дождь, словно осознавая важность происходящего, вдруг прекратился и не мешал ему говорить. На этот раз глаза приора горели огнем, а в голосе звучала неподдельная страсть:
– Братья-крестоносцы! Перед тем как повести вас в бой, который, скорее всего, для всех нас окажется последним, я хочу поднять завесу тайны и поведать вам о том, зачем мы, испытывая лишения, преодолевая огромные расстояния и ежедневно подвергая себя смертельной опасности, отправились в Багдад. Цель нашей миссии – перед вами, – Сен-Жермен подал знак рукой, и брат Серпен, наклонившись, поднял с земли большой шелковый плат, под которым обнаружился кованый золотой обруч с зубцами, украшенный большими рубинами, и огромная книга с девятью золотыми запорами.
– Перед вами, – голос приора зазвучал торжественно, словно литургия, – корона Иерусалимского королевства и письма Святого Гроба – две святыни, которые еще великим королем Балдуином были переданы под защиту нашего ордена!
Благоговейный ропот побежал по рядам крестоносцев.
– Мы везем их в Иерусалим, чтобы вернуть в церковь Святого Гроба, – продолжил приор, в голосе его зазвучали грозные, металлические нотки. – Однако враги Святого престола, заключив предательское соглашение с неверными, возжелали короновать на царствование не истинного христианского монарха, а отлученного от церкви германского императора! Посмотрите, кто сражается против нас! Наемники-генуэзцы, чей город столь безбожен, что годами живет под интердиктом, а также и головорезы эмира Салеха, от чьих набегов мы не раз защищали христианские поселения. Но святой отец не оставит нас без поддержки. Помощь близка, братья, и она уже в пути. Скоро сюда, в ущелье, придет армия рыцарей-тамплиеров, и враг будет повержен. Наша главная и единственная задача – стойко держаться до последней капли крови и до конца выполнить свой рыцарский долг.
У Жака, который вместе со всеми, затаив дыхание, слушал приора, начало вдруг ни с того ни с сего саднить раненое плечо. Боль, заполняя все тело, быстро усиливалась и вскоре стала почти нестерпимой. В глазах у него потемнело, и перед внутренним взором вновь встала уже хорошо знакомая картина. Каменная Стена, за ней Серая Степь и ждущий на границе миров Чингисхан. На сей раз старик стоял не в отдалении, как раньше, а почти у самой Стены. Опершись на невысокую преграду, он внимательно глядел Жаку прямо в глаза и отрицательно качал головой.
– Тебе плохо, Жак? – Испуганный голос Робера вывел его из забытья. Боль исчезла так же неожиданно, как и появилась. Открыв глаза, Жак увидел, что он стоит, уставившись на одну из кибиток. Не нужно было никаких уточнений, чтобы понять, что именно находилось за ее деревянными бортами и парусиновым верхом…
– Всем – не только рыцарям и сержантам, но также слугам и оруженосцам – разобрать оружие и стать в строй. Никаких резервов, никаких передышек – сражаются все. Или мы выстоим и дождемся подмоги, или обескровим противника настолько, что он вынужден будет отступить, или все
