слуге и двинулся навстречу невысокому, круглолицему, улыбающемуся во весь рот человеку.
– Ну, здравствуй, Понше! – хлопнул он по плечу склонившегося в неглубоком, но уважительном поклоне марсельского капитана.
– Слава Богу, господин, наконец-то мы вас дождались! – продолжая все так же широко улыбаться, ответил Понше. – Положа руку на сердце, я уж начал всерьез беспокоиться. Италийские земли еще не оправились от войны и, по мне, чрезвычайно опасны для сухопутных путешествий. То ли дело доброе торговое судно, на которое далеко не всякая боевая галера рискнет напасть. Опять же за те одиннадцать дней, что мы здесь стоим, чего только не наслушались. Тут о вас, монсир, такие слухи ходят…
– Все в порядке, капитан, – Жак зашагал в сторону сходен. Понше, пристроившись слева и в полушаге позади, почтительно следовал за ним. – Лучше расскажи, как здесь идут дела?
– Как было приказано в последнем письме, – сделав неудачную попытку вытянуть руки по швам, затараторил почтенный марселец, – я отказался и от попутного груза, и от паломников, хотя предложения фландрских купцов и его преосвященства архиепископа были чрезвычайно выгодными. Мы пошли из Марселлоса в Геную, приняв на борт лишь пятьдесят бургундских копейщиков во главе с капитаном Воланом из Дижона. Бургундцы – настоящие солдаты. Жители Анцио и хозяева двух здешних постоялых дворов по три раза в день возносят молитвы Господу, дабы наш неф как можно скорее оставил их гостеприимный город, иначе последующее поколение здешних детишек окажется наполовину бургундцами.
– Как все прошло в Генуе? – улыбнувшись одними лишь кончиками губ, поинтересовался Жак.
– Все как и было велено, монсир, – Понше заговорщически оглянулся по сторонам и понизил голос: – Под покровом ночи мы погрузили на неф семь дестриеров, десять заводных коней, пятнадцать мулов, а также партию оружия и доспехов, достаточную, как утверждает посредник, амальфийский купец, чтобы вооружить до зубов целую рыцарскую баталию. Бургундцы, получив новые копья, кольчуги и шлемы, радовались, как дети.
– Все ли бумаги оформлены правильно, Понше? – удовлетворенно кивнув, задал следующий вопрос Жак.
– Ох, прошу простить великодушно, сир рыцарь, я так обрадовался, увидев вас, что напрочь позабыл о самом главном. Вот, все здесь, до последнего листа, – Понше лихорадочно зашарил в поясном кошеле и извлек из него увесистый рулон ярко-белых пергаментов. – Я постоянно ношу их при себе, опасаясь оставлять даже в сундуке для казны, что стоит в капитанской каюте. Вот! Это – грамота, подписанная старшиной гильдии марсельских корабелов и утвержденная нотариусом коммуны, а это – вексель, погашенный марсельской прецепторией ордена Храма. Тамплиеры без малейших задержек передали уговоренную сумму, так что уже пятая неделя пошла, как вы являетесь полновластным хозяином «Акилы».
– Как скоро мы можем отплыть?
– Как только наблюдатель на мачте сообщил о вашем приближении, все наемники сразу же были отозваны с берега и теперь ожидают на борту. Фуража для коней, продовольствия, воды взято на борт втрое сверх необходимого. Такелаж проверен, днище просмолено. Кони уже заведены в трюм. Осталось лишь подняться на мостик и отдать приказ, господин!
– Считай, что ты его уже получил, Понше, – легко взбегая по сходням, ответил Жак, – по эту сторону моря все дела сделаны, все обеты исполнены и все долги отданы. Мы отправляемся на восток, в город Трапезунд.
Глаза капитана округлились:
– Вы что, поступили на службу к тамошнему греческому правителю, господин? Вот уж чего я никак не мог предположить.
– Нет, Понше, для трапезундского императора это слишком большая честь. Мы сойдем на берег и отправимся в горы Тавра. Именно там и находится конечная цель путешествия.
– Как скажете, хозяин. «Акила» принадлежит вам, я ее капитан, а стало быть, форштевень будет рассекать волны в том направлении, которое вы укажете.
Неф медленно отвалился от пирса, протиснулся через узкий проход, вышел в море и, подняв паруса, стал удаляться от берега.
Стоя на верхушке носовой башни, Жак наблюдал за стаей сопровождающих «Акилу» чаек и вспоминал о тех, кажущихся бесконечно далекими, днях, когда он встретился впервые с Робером.
– Они живы, – прошептал рыцарь, обращаясь к чайкам, в которых, по поверью, вселяются неупокоенные души погибших моряков. – По ночам, во время грозы, когда начинает болеть раненое плечо, ко мне снова и снова приходит один и тот же сон, в котором все они, даже Робер, ожидают меня на краю Серой Степи – но, как ни странно, не по ту, а по эту сторону каменной стены.
Он вглядывался невидящими глазами в горизонт, пока береговая линия не удалилась настолько, что превратилась в укрытую дымкой цепочку едва различимых холмов. Жак уже не думал об оставленной им Италии. Все его помыслы занимало лишь одно-единственное желание – добраться до загадочной киликийской крепости, что находится на скале Хааг, которую Сен-Жермен определил местом встречи рыцарей Святого Гроба, в надежде отыскать там своих пропавших друзей. Его невеселые мысли оборвал тревожный возглас, донесшийся со стороны кормовой башни.
– Измена, измена, господин! На корабле шпион! – Из-за мачты появился Папикий, конвоируя визжащего от страха Понше. Рука марсельского капитана была заломлена назад, а к горлу его приставлен страшный кривой кинжал.
Не успел Жак вымолвить ни слова, как из-за спины Папикия вылетел разъяренный Хор.
– Вот мы тебя сейчас, вражье племя! – замахнулся он на беднягу своей колотушкой.
– Стоять! – рявкнул Жак. – Отпустите Понше, никуда он с корабля не денется, и рассказывайте обо всем по порядку.
Хор и Папикий, беспрекословно исполнив команду, затараторили, перебивая и поправляя друг друга. Из их сбивчивого рассказа Жак выяснил, что его охранники, в точности следуя раз и навсегда заведенной процедуре, едва поднявшись на борт корабля, стали его обшаривать, начиная с кормового трюма.
– Шибко мастер Григ порядок любил, – пояснил громила Хор. – Чуть что не так – сразу же плетью по филейным частям. С тех пор у меня, если новое место не проверю, задница сама начинает чесаться.
Двигаясь от кормы к носу и заглядывая при этом во все щели, они добрались до центрального трюма, где и обнаружили прячущегося чужака.
– Не человек, а зверь какой-то, – с ненавистью глядя на капитана, проскрипел Папикий, – сидит в углу, за колонной, глаза вытаращил, зубы скалит. А у самого меч наготове. Словом, или соглядатай, или подосланный убийца.
– Именно так, господин! – затряс бородой Хор. – И этот не иначе как с ним в сговоре.
– Ты об этом знал, Понше? – обернулся Жак к капитану.
– Грешен, знал, монсир, – потирая уколотую шею, мрачно ответил тот. – Ох, чуял я, что лучше бы вам сразу во всем сознаться. Да ведь он меня еще в Марселлосе запугал – пригрозил, что уши отрежет. А какой же из меня капитан без ушей? Но это не то, что вы…
– Допросить нужно, кто подослал. Сейчас я его на палубу вытащу! – Хор, не дослушав до конца объяснений капитана, воинственно взмахнул колотушкой и ринулся в открытый настежь люк.
Почти сразу же из темноты донесся шум схватки. Колотушка несколько раз стукнула по дереву – ее хозяин, пытаясь достать невидимого противника, то и дело попадал в переборку.
