Костюмчик, галстучек. Криво повязанный. Очочки поправляет, волнуется. На пузике рубашка разъехалась. Эх ты, дядя!
В пакостном дворе на ржавой двери висела гордая табличка «Туристическая фирма „Езда“». Девушка хихикнула.
– «Какой же русский не любит…», да?
– Ой, а вы откуда знаете? – удивился очконосец, усиленно давя на звонок. Внутри зашебуршались. – Маша, это я! – фальцетом крикнул он.
Марьяна окончательно развеселилась.
Внутри всё оказалось не таким уж прискорбным. Евроремонт, ресепшн с дырочками и планочками. И девице, открывшей дверь, было место не в этом дворе, а… ну, может, и не в «Паласе», но… фига у них тут секретарши!
– Эдуард, какие-то проблемы? – голосом невыспавшегося патологоанатома поинтересовалась девица. – Упустил?
Червырь съёжился.
– Упустил… Понимаешь, Инночка, какой досадный карамболь приключился… – кивок на Марьяну. – Барышню вот уронил, туфлю сломал…
Девица скорбно подняла глаза, вздохнула и величественно удалилась. Ресепшн остался пустовать.
– Генеральный, – трагически шепнул Эдуард и повлёк Марьяну в дальний конец коридора, где обнаружилась внушительная кухня с газовой плитой. На кухне обильными кучами валялись пёстрые туристические буклеты.
Пока Марьяна разглядывала идиотически-жизнерадостный глянец, Эдик поплевал из маленького тюбика на многострадальный каблук, ловко приладил его на место и прижал туфельку кухонным столиком.
– Ну, вот и всё. А мы покамест кофейку соорудим. Да с потрошками!
Эдуард извлёк из шкафчика джезву, пакетик молотого кофе, залез в холодильник и осведомился:
– Потрошки к кофе вы какие предпочитаете?
– А у вас разные, что ли, есть?
Кажется, Марьяне удалось сказать что-то смешное, потому что Эдуард забулькал и замахал руками, чрезвычайно довольный.
– «Кирш»! – провозгласил он. – «Пекан»! «Тирамису»! И… и все, кажется. Мы в «Шоколаднице» берём, – интимно пояснил он. – Для клиентов, но ради вас…
Марьяна простила ему все.
Глава третья, в которой решительность приносит свои плоды, а героиня получает неожиданное предложение
Однако офисные боги глумливы, и кофе пришлось отложить. В коридоре раздались истошные вопли, затем грохнула дверь.
– Эдик! – заорали оттуда, – когда прекратится эта жопа?!
Схватившись за голову, Эдуард простонал:
– А я ведь предупреждал: это добром не кончится, – и выскочил из кухни.
Вопли не прекращались, двери распахивались одна за другой, и рыдающий девичий голосок, перекрывая общий гвалт, верещал:
– Кто-нибудь! Помогите же! Земфирке плохо! Зяма, пожалуйста, не умирай!
Марьяна как была, босиком, осторожно вышла в коридор.
Все двери, кроме одной, были настежь. Возле стены билась в истерике взъерошенная серая тушка, излучая немыслимые децибелы, рядом на коленях рыдала субтильная девица в белой офисной блузке. Эдуард, держа за грудки взлохмаченного детину, методично стучал им о стену и скучным голосом повторял:
– Крысы провода погрызут? Крысы? Да? Крысы? Кто эту тварь в офис припёр? Пушкин? Пушкин!
– Чего сразу Пушкин? – ныл парень, делая слабые попытки освободиться. – Ну Пушкин. А крыс потому и нет, что кошка есть…
– Да почините же наконец сетку!
– Где Интернет, мать вашу?
– Зямочка, девочка!..
– У меня переговоры через час, охренели совсем!
– А у меня полкомпьютера не работает!
В этот миг та самая запертая дверь, фиолетовая, точно предрассветное небо над сельским кладбищем, растворилась, и оттуда выплыла прекрасная генеральная Инна.
– Пушкин, в чём проблема? Ира, прекратите выть, отправляйтесь работать. Ко всем относится. И кто- нибудь, помогите кошке или добейте, если помочь не можете.
– Инна Вячеславовна, – парень, наконец, оторвал от себя Эдика. – Земфира провод зажевала, три минуты, и всё будет в порядке…
– Чтобы через полчаса всё работало, – и директриса скрылась в кабинете.
