бусурманину, а лучше будет лежать на глубине семи и даже более сажен, гордый и независимый.
Потом он в одиночестве выложил в солнечное пятно на просушку медь и испанское серебро. Дважды вслух счел деньги, получая от звучащих чисел удивительное наслаждение. А там и вечер наступил.
Летний вечер — долгий, даже не понять, когда начинается. Но он уже начался, когда на самом краю опушки, за малинником, начался какой-то подозрительный треск с криками вперемешку.
Не просто из любопытства, а чтобы потом рассказать увиденное и тем возвыситься среди прочих кладов, проспавших самое занятное, дед Разя поспешил на шум. То, что он увидел, изумило его до самой селезенки.
Он, понятное дело, опоздал. Главная шумиха завершилась, участников разнесло по всему малиннику, и теперь они осторожно выбирались и сходились, считая потери и ругаясь безобразно. Вдали исчезал рев, в котором можно было разобрать три голоса. Дед называл эти колесные средства самоходками и всякий раз дивился их скорости. Еще две черные самоходки он увидел у обочины.
— Забили стрелку, называется, так-перетак! — шумал толстый дядька в длинном, аж по земле волочился, кожаном армяке. — Что же нам теперь с ними делать?..
Дед вытянул шею и понял, в чем беда. Толстый дядька сверху вниз глядел на другого, лежащего. Лежащий, тоже весь кожаный, уже не шевелился. Неподалеку обнаружился другой покойник. Перед ним стоял на коленях наголо стриженый парень, щупал ему запястье, прикладывал ухо к груди.
Третий живой выглядывал из-за самоходки. Четвертый был в ней, откуда-то подавал голос и пятый.
Дед понял: эти люди не знают, как быть с мертвыми. Почему-то они считали невозможным погрузить тела в самоходки и отвезти к родне, чтобы похоронили как полагается, отпев в церкви и закопав на кладбище.
— Потолковали, блин! — вот и все, что было сказано о причине их смерти.
— Так лес же рядом!.. — вот и все, что было сказано о похоронах.
Потом заспорили: просто уложить в кустах, или прикопать, чтобы случайно никто не набрел и поднял шум.
Стриженый парень пошел поглядеть, нет ли природной ямы, куда можно закинуть покойников и присыпать сверху лесным мусором. Тут деда Разю осенило.
— Сюда, сюда, голубчик ты мой… — беззвучно зашептал он, даже руками делая так, как бабушка, приманивая делающего первые шаги внучка.
Кожаный голубчик уловил призыв и пошел, как велено. Вышел он к ручейку, протекавшему в узкой ложбинке с крутыми краями. Спуститься туда было непросто, если не знать нужных мест. А как раз у одного такого места вода подрыла берег, образовав обрыв.
— Сюда, сюда… — тыча пальцем в неглубокую пещерку, умолял дед. — Ах ты, соколик мой! Понял!..
Парень поспешил к своим.
— Там и копать не нужно! — объяснил он. — Сверху топнуть — берег на них и оползет!
— В трех шагах, говоришь? — спросил старший.
— Ну, в четырех!
— Ну… — старший махнул рукой, словно показывая: такова, знать, ваша судьба, бедолаги…
Оба тела донесли до ручья, скинули вниз и, потоптавшись, добилась желаемого — земля на них рухнула и похоронила.
— Царствие вам небесное, — горестно сказал один из участников этих странных похорон.
Потом они уехали, а дед, приплясывая, махал им вслед рукой.
— Соколики мои, светики, голубчики сизокрылые! — выкликал он. — Вот потешили старика! Вот порадовали! Ах, кабы ночь поскорее!..
Он исхитрился заманить похоронную команду как раз к тому месту, где был прикопан черный горшок с медью и испанскими песо. То есть — добыл себе настоящих, как у почтенного клада, молодых и резвых сторожей!
Впрочем, возни с ними хватило…
Сторожа никак не хотели понимать, что теперь они уже покойники. Очнувшись ночью и выругав тех своих сотоварищей, что бросили их в лесу, сторожа засобирались домой. Деду Разе обещали дать по шее, если не перестанет путаться в ногах.
— Да вот же вы, вот! — дед, чуть не плача, тыкал пальцем в обрушенный берег. Наконец сторожа, чье зрение было уже не плотским, бренным, а бессмертным и проникновенным, увидели сквозь землю два погребенных неживых тела.
Осознав, что домом их стал берег ручья, к тому же — вечным домом, оба молодца полезли в драку — решили наконец выяснить, кто в этом безобразии виноват. Навешав друг другу бестелесных тумаков и запыхавшись, они поняли — все бесполезно! Один принялся громко и замысловато выражаться, другой сел и заплакал. Тогда дед Разя выбрался из кустов и принялся обоих утешать.
— А клад-то сторожить — разлюбезное дело! — объяснял он. — От всех в лесу уважение. Кто ни сунется — хоть что с ним делай, ты перед законом чист!
О том, что сам он в силу дурацкого заклятия ни в каких сторожах не нуждается, дед благоразумно умолчал.
— Так ты, выходит, тут основной? — догадались молодцы.
— А кто ж еще! — дед, понятно, приосанился и выставил бороденку позадорнее. — Меня сам Степан Тимофеевич клал! Не абы кто!
— Степан? Тимофеевич? Это из которых? — недоверчиво спросил один сторож.
— Это синякинская группировка. У них там папу Степаном звали, — отвечал другой. — Так ты под синяками, что ли, ходишь?
Дед вытаращился, как не случалось ему таращиться за три сотни лет лесного житья.
— Чему вас только отцы-матери учили?! — горестно возопил он. — Ироды неотесанные! Аспиды бестолковые!
Молодцы переглянулись.
— Ну, ты объясни по-человечески, что ли?..
Дед усадил сторожей перед собой и принялся объяснять.
— Степан Тимофеевич лихой казак был! Собрал таких, как вы, молодцов, посадил на струги — и вниз по Волге! Понизовые города брать!
— С братвой, что ли? — обрадовались сторожа.
— И брал он там золото и серебро, и жемчуг кафимский, и лалы персидские, и бирюзу, и самоцветы, и шелка, и парчу!.. — закатив глаза, перечислял дед. — А бусурманов в воду спускал! Всех топил, кто попадется!
Насчет золота и бусурманов молодцам понравилось.
— У нас тут и свои бусурманы имеются. Алмазка да Бахтеярка. Выбьем их из леса вон — сами хозяевами будем! — сам себя от восторга плохо разумея, неистово соблазнял дед.
— Выбьем! — согласились сторожа. А над чем хозяевами — спросить позабыли. Дед же, в котором внезапно проснулась государственная мудрость, им этого растолковывать не стал.
— А мы-то его жалели! Мы ему ни в чем не перечили! Думали — раз он из нас самый бедненький!..
— Это кто из вас самый бедненький?! Степана Тимофеича клад?!.
Попытка деда Рази прийти к власти в лесу напоролась на яростное возмущение Кубышечки. И переговоры свелись к бешеной ругани между ними двумя. Елисей, Бахтеяр-Сундук и Алмазка, с одной стороны, стояли понурившись. Они продумывали слова деда об исторической справедливости — кто его знает, а вдруг и впрямь к нему великий атаман руку приложил, вот ведь и сторожа объявились, так, стало быть, он-то в итоге и должен сделаться главным. Еще их наконец-то смутили заявления о бусурманах, которым не место в лесу, где пребывать изволит клад Степана Тимофеевича. Одна только Кубышечка ничего не обмозговывала, а лезла в склоку отчаянно и бесстрашно.
А два сторожа, с другой стороны, стояли хмуро, всем видом показывая, что сила — в их мускулистых
