место.
— Да ходят иные. Народ-то уезжает. Принята программа переселения, вот… — Вера Федоровна достала старую газету. — И куда едут? В Южную Америку, в горы! Зачем, кому они там нужны?
— А ты все тут, убираешься? — полюбопытствовал Антип.
— Да вот убираюсь… Как велено — две большие раздевалки да две малые, душевые, туалеты…
— И платят хоть?
— Да то-то и беда, что не платят! Этот Портновский сперва — точно, платил, как обещал, потом стал задерживать. И вот уж которую неделю я его не вижу! Но обещал заплатить, я вот календарик завела, рабочие дни отмечаю…
— Обещал и пропал? — уточнил Янка. — А еще нас, чертей, пакостниками называют…
— Так, может, вернется еще? — Вера Федоровна с надеждой переводила взгляд с одной страшенной рожи на другую, еще страшнее. Но ни водяные, ни болотный черт ничем ее обрадовать не могли.
— А мы вот сюда думаем перебраться, на речку, — сообщил Антип. — Соседями будем, если вода окажется подходящая.
— А что? И перебирайтесь! — Вера Федоровна даже обрадовалась. — Я вам помогу, если что, по хозяйству, приберусь там, разгребусь…
А сама при этом смотрела на узел со свежей рыбой.
— Держи гостинец, крещеная душа, — сказал Антип, добывая толстого, кило на два, зеркального карпа. — Насчет уборки — это у меня дочка есть, да и не полезешь ведь ты прибираться на речное дно.
— Как знать, может, и полезу… У меня за квартиру полгода не плочено, в суд на меня подали… выселять будут… — и Вера Федоровна тихонько заплакала.
Глава пятая
Сватовство
Пока старшие ходили разбираться с соленой водой, Коська выхаживал Уклейку. Водяница как раз из- за своего молодого крепкого здоровья и пострадала больше всех.
Если бы первым нырнул тот же Афоня, он бы сразу сообразил — дело неладно, потому что водяной в годах очень прислушивается к своему организму и старается его поберечь. Уклейка же не распознала опасности, решив, что это ей после спячки не по себе, и основательно отравилась. Если бы не Янка — так бы и осталась на дне.
Но, пытаясь вылечиться, она ударилась в другую крайность и боялась подойти к воде, все время проводя на воздухе. А водяные с водяницами так устроены, что дышать могут и воздухом, и водой, однако вода им полезнее, а на воздухе чересчур долго оставаться они не могут. Иначе бы зимовали на земле, а не озерном или речном дне. Чем они и отличаются от болотных чертей — те тоже по дну ходить умеют, но спать там для них затруднительно, предпочитают на суше.
Коська добежал до дальних соседей, семейки болотных чертей, где имелась бабушка-травознайка. С бабкой было дело темное — никто и никогда ее без меховой шапки не видел, так что ходили слухи: вовсе она не чертовка, а из людей, только маленькая, тощенькая, а отсутствие тупых бабьих рожек выучилась успешно скрывать. Опять же, нос. Однако нос картошкой вместо пятачка у болотных чертей тоже случается, не всем же красивыми ходить.
Травознайка понятия не имела, чем врачевать от соленой воды, и дала корешков от кашля, от чиха и еще тех, что брали обычно брюхатые чертовки, водяницы и даже человеческие женщины, — от рвоты. Велела еще раков наловить, но в том ручье, куда Коська отправился их добывать, с раками что-то приключилось — сколько не совал руку в нору, никто его клешней за палец не тяпнул. Хотя вода вроде была почти не соленая…
Пользуясь тем, что Антип с Афоней как ушли радовать Панкрата бутылью, так и пропали, Коська шарился по окрестностям и приносил всякие неожиданные вещи. Из брошенной школы, куда иначе как вплавь было уже не добраться, притащил старые учебники, из разоренного киоска — журналы с цветными картинками, такими, что Уклейка из немедленно изодрала в клочья. А однажды явился с потрясающей новостью.
Коська обнаружил, что существует просто родина и историческая родина.
Он, как это с ним часто случалось, подслушал человеческий разговор. Кто-то кому-то говорил про некое третье лицо, что собралось ехать на историческую родину, и для Коськи этого оказалось довольно.
— Мы же — пришлые! — рассуждал он, все более увлекаясь. — Нас сюда поставили по рекам и озерам рыбу пасти, порядок соблюдать! Но откуда-то ведь мы взялись? Где-то же она есть — историческая родина?
И он в который уж раз открыл географию для пятого класса, да и ту — на государственном языке.
— Вот Европа, вот Азия, вот Африка… вот Антарктида проклятая… И где же тут может быть историческая родина водяных?
— Может, тут? Гляди, как воды много, — Уклейка сунула пальцем аккурат в середку Тихого океана.
— Дура! Она же соленая! А мы — пресноводные… он задумался и вдруг улыбнулся. — Ты послушай, как звучит-то здорово: мы — пресноводные! Не какие-то там болотные или, не к зиме будь помянуты, мелиораторы земные, а — ПРЕСНОВОДНЫЕ! Значит, что?
— Ну?
— Значит, где-то должно быть Пресноводье…
И он нырнул в книгу.
Настолько глубоко нырнул, что Уклейка сбежала — а он и не заметил.
Водянице было не по себе — она третий день жила без воды. Однако нужно было пересилить страх и пуститься вплавь — возможно, на берегу уже ждал Родриго.
Они целую долгую зиму не виделись!
С осени влюбленные сговорились, что Родриго, когда сойдет лед, будет дважды в неделю приезжать и проверять — не появился ли условный знак. А как знак появится, оставит свой — календарик, где пометит и день находки, и день будущего свидания. Нарочно для этого парень обучил подружку цифрам. Но он не учел сущей мелочи — откуда Уклейке было знать, к чему эти цифирки относятся? В ее голове нумерация дней как-то еще не помещалась. И соотнести сегодняшний день с какой бы то ни было цифрой в календаре она не могла не потому, что ума у нее маловато, а просто до сих пор было незачем.
Поэтому, найдя на причале карманный календарик и ничего в нем не поняв, Уклейка сильно расстроилась.
Она сидела и горько плакала, понимая, что жизнь кончена. Во-первых, Родриго, наверно, уже приходил — и обратно в город уехал, во-вторых, из-за соленой воды будут всякие неприятные перемены, в- третьих, кашель все не унимается, в-четвертых, пока она лежала больная и не причесывалась, косы спутались, теперь их чесать — половину волосьев повыдерешь, а кому нужна лысая водяница?..
— Уклейка! — раздался знакомый голос.
Родриго спешил к причалу напрямик, продираясь сквозь голые ветки. Уклейка вскочила и зашлепала навстречу — бегать она не умела.
— Наконец-то! Ну, наконец-то…
— Ты не замерзнешь? — спросил парень, целуя и обнимая водяницу.
— Да я привычная!
И они наперебой принялись рассказывать друг другу новости.
А новости были в основном неприятные.
Родриго встретился с Уклейкой в знаменательный для себя день — он сдал последний экзамен в институт, это дело отмечали целой компанией неизвестно у кого, так что он, пытаясь ночью пешком дойти
