часа полтора. А может, и меньше – до прихода жены следовало навести порядок. Старый боевой конь – он ведь капризничать не станет, смоется вовремя!
Кологрив, видимо, вспомнил, как эти дела делаются. Он встал, подошел к Ларисе и собрался ее поцеловать.
Лариса невольно замерла. Вся надежда была на этот поцелуй. Только он мог исправить все глупости, совершенные Кологривом за последние годы. Долгожданный поцелуй Кологрива! Головокружительный полет сквозь звездные просторы с закрытыми глазами!…
И он состоялся, этот поцелуй. Головокружения не было. Вообще ничего не было, кроме привкуса табака.
Конечно же Лариса ответила, как только могла, ища если не в Кологриве, то в себе самой скрытые резервы бурной страсти. И продлить поцелуй постаралась в поисках желанного головокружения. Но, оторвавшись от кологривских губ, Лариса явственно поняла, что пролетела мимо цели.
На нее смотрели неподвижно-настойчивые глаза с неподвижно-глупого лица.
При этом Кологрив пытался стянуть с Ларисы цветную майку.
Лариса бы решительно воспротивилась, но майка была из коллекции трикотажников. Боясь за целость государственного имущества, Лариса позволила снять майку. Покорилась она и дальнейшим действиям Кологрива, но мысленно уже искала выход из положения. И жаль, что не обратил внимания пылкий Кологрив на подозрительный прищур ее зеленых глаз – ему бы стало не по себе.
Спасение пришло внезапно – когда уже и простыня была выдернута из ящика и брошена на тахту, когда уже и кологривские брюки полетели в угол, когда и красные Ларисины босоножки с мягким стуком пали на ковер…
Кологрив задумался на секунду, и шмыгнул в ванную.
Хищной птицей метнулась Лариса за ним следом.
Ларисина рука мягко обхватила защелку и бесшумно заперла Кологрива.
Минут пять он мог просидеть там, считая случившееся шуткой. Минут десять взывал бы, полагаясь на силу словесного убеждения. И лишь тогда бы понял, что птичка улетела и надо ломать дверь.
А Ларисе, чтобы одеться, такой прорвы времени и не требовалось.
Как Кологрив объяснит Валентине выбитую дверь ванной, Ларису не беспокоило. Конечно, любопытно было бы послушать его вранье, но оставаться ради этого, право, не стоило!
На прощание Лариса сгребла в кучу брюки, свитер, ботинки и носки и, встав на кресло, затолкала все это имущество в щель между антресолями импортной секции и потолком. Место было надежное.
С босоножками в руках, без малейшего угрызения совести она прокралась в прихожую, выскочила и понеслась вниз.
Она чувствовала себя истинной Коломбиной, имеющей природное право выкидывать такие фортели. Должна же наконец и на потерявшего совесть Кологрива найтись управа? Вот она и нашлась.
И будет сегодня вечером странный скандал. Обнаружь Валентина под тахтой чужие колготки или там шпильки в ванной, она, ей-богу, спокойнее бы к этому отнеслась, дело понятное. Но как объяснить сломанную дверь ванной? Странный, однако, посетил квартиру вор – пробравшись через водопроводную трубу, он не тронул ни хрусталя, ни японского магнитофона, а на что же тогда польстился? Ну? Задачка для Шерлока Холмса?
– Шерше ля фам! – сказал бы Холмс Валентине. Но – которую из многих подозреваемых?
Преступницей же, цокающей каблуками по асфальту, овладела жуткая мысль – хоть Коломбине и дозволено все, однако есть еще и Уголовный кодекс со статьей двести четвертой о хулиганстве…
Поскольку все деловые свидания была отменены, Лариса решила искупить вину перед Асей и провести вечер у нее. Вскоре она подъехала к дому на такси. На коленях у нее лежал здоровенный, ярко-зеленый, чуть ли не в натуральную величину игрушечный ракетовоз.
– Тетя Лариса пришла! – завопил Дениска и пискнул так, что Ася с кухни не могла его услышать: – Лариска плюс Дениска! Лариска плюс Дениска!
С кухни пришла Ася в халате и фартуке.
АСЯ. Совсем нас забыла, как в знаменитости выбилась…
ЛАРИСА. Вот видишь, не забыла. Держи, Дениска! Еле дотащила.
ДЕНИСКА. Ой, ур-р-ра-а-а-а!
АСЯ. Ты с ума сошла! Для него же гараж нужен!
ЛАРИСА. Зато какая расцветка!
ДЕНИСКА. У меня как раз не было ракетовоза. У меня были два танка, самолетики и подводная лодка, а ракетовоза не было.
ЛАРИСА. Откуда у тебя подводная лодка?
АСЯ. Обломал мачты у яхты и сказал, что теперь она будет плавать под водой. Ты, я вижу, к нему в гости пришла. Ну, поиграйся…
ЛАРИСА. Знаешь, да. Душевного просветления захотелось.
АСЯ. Ну, резвись. Только не пришлось бы тебе век ходить в гости за душевным просветлением!
Лариса хотела ответить, но взглянула в лицо подруге и промолчала. Ну что поняла бы в ее ответе женщина, у которой вместо лица – маска вечной озабоченности и усталости, якобы дающая ей право читать другим мораль? Лариса удивилась, что она раньше не догадалась об этом и пыталась приспособить к чужой маске свою многогранную душу. Поэтому она промолчала, а Ася ушла на кухню.
ДЕНИСКА. А рисовать будем?
ЛАРИСА. И рисовать будем, и книжку читать будем.
ДЕНИСКА. А меня папа писать научил!
ЛАРИСА. И много букв ты уже знаешь?
ДЕНИСКА. Каких еще букв? Я целое слово пишу!
Он отыскал фломастер, бумагу, вывел букву «А», подумал, слева от нее поставил «П», и так, задом наперед, действительно изобразил слово «ПАПА».
ЛАРИСА. Да, папа у тебя – педагог…
Она хотела было заняться алфавитом, но Дениска уже тащил танки, самолеты и солдатиков. Пришлось играть в войну.
Но вернулся в конце концов с работы Дима, и все поужинали вместе и уложили спать ребенка. Тогда Лариса поняла, что пора сказать соседям «спокойной ночи».
Поднялась она к себе и призадумалась – похоже, свершилось… Ведь было у нее в руках пресловутое «море нежности»! И не ее вина, что оно вдруг оказалось ненужным. Стало быть, следует устремиться к чему-нибудь другому. Вот только к чему бы?
И первое, что пришло на ум, – а неплохо бы теперь шума, музыки, танца какого-нибудь безумного, чтобы отпраздновать свою победу и над Кологривом лично, и над нелепой тягой к нему.
Откуда-то издалека донесся аккорд – то ли гитарных струн, то ли мандолинных. Лариса распахнула окно, чтобы впустить музыку, и зарождающуюся песню, и ночь, внезапно засверкавшую искрами далеких фонариков.
– Карнавал! Карнавал! – услышала она веселые, торжествующие голоса тысячи Коломбин.
– Карнавал! Карнавал! – закричала сама и ринулась куда-то, может – сквозь стену, а может – сквозь ветер, черт знает куда, на шум, на звон тамбуринов.
И оказалась в самом начале бесконечной улицы. Маски подхватили ее и увлекли в яростную фарандолу. Со всех сторон пели, но каждый – свою песню, и шум стоял невероятный. С балконов кидали серпантин и конфетти, крошечные букетики и огромные шары. Цветы и шары перелетали из рук в руки, и казалось – вместе с ними перелетает из объятий в объятия тысяча разноцветных Коломбин.
ВНЕЗАПНЫЙ ГОЛОС. Вот и начался твой Карнавал.
Он чисто прозвучал в оглушительной суматохе. И Лариса обнаружила, что уже сидит на перилах балюстрады, а Карнавал бесится где-то внизу, и порхающие букеты не касаются даже ее красных башмачков.
А рядом сидела в той же позе женщина, которую можно было принять за Ларисино отражение в невидимом зеркале. Она так же скрестила руки на пестрой юбке и покачивала веером на цепочке, охватившей кисть руки.
