СТАСИК. А вы, Лариса, как к этому относитесь?
ЛАРИСА. Уже никак.
СТАСИК. Значит, вы позволяете мне выставить его?
ЛАРИСА. Валяйте. А я пойду чай заваривать.
Но пока Стасик выпутывался из портьеры, Соймонов отбыл сам, хлопнув дверью. Лариса вернулась в комнату.
СТАСИК. А у вас изумительная выдержка!
Лариса поглядела в зеркало и увидела неподвижные яркие губы, розовые щеки и блестящие глаза. И она поняла, что в этот миг, простившись с беспомощной мечтой, неосуществимой без Соймонова, она окончательно и бесповоротно стала Коломбиной.
СТАСИК. Вы что, действительно собирались за него замуж?
ЛАРИСА. А что? Или я не имею права делать глупости?
СТАСИК. Выходите лучше за меня.
ЛАРИСА. А зачем?
СТАСИК. Да хотя бы затем, чтобы слушать прекрасные слова! Я каждое утро буду повторять – какая ты красивая, моя милая женщина, моя предрассветная птица, как светится твое лицо, как синеют твои утренние глаза…
Лариса хотела было напомнить, что глаза у нее зеленые, но вдруг поняла, что это не имеет ровно никакого значения.
СТАСИК…и как приятно целовать твои пушистые волосы! Ты будешь просыпаться вся в моих поцелуях, милая и светлая, и ночь будет таять в твоих звездных глазах…
Это тоже не соответствовало истине, но он говорил, говорил, а Лариса слушала, слушала, и ей было так сладко и бездумно, так бездумно и сладко…
Он поднял ее на руки, и это было полетом. Теплый ветер закружил их. Прилетела музыка. И над Ларисой сверкали черные глаза в прорезях черной маски. Она пришла на Карнавал со своим Арлекином. Он склонялся на лету и шептал прекрасные слова. А высоко в ночном небе стояла у мраморных перил повелительница Коломбин и правила своим пестрым суматошным миром.
И вдруг на возникшем среди танцующих пятачке Лариса увидела ребенка.
– Дениска! – чуть было не вскрикнула она. Но пригляделась – и оранжевая пижамка оказалась с другим рисунком, не с Денискиными паровозиками, а с утятами, и вообще это была, кажется, девочка. Девчушка лет трех, не больше, терла кулачками заспанные глаза, испугалась, заплакала, и никто не обратил на нее ни малейшего внимания.
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. А это что еще такое? Как сюда попал ребенок? Детям и старикам у нас не место!
ЛАРИСА. А когда я состарюсь, меня выбросят?
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Сама уйдешь.
ЛАРИСА. Куда?
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Куда-нибудь уж денешься.
ЛАРИСА. А кто еще лишний на Карнавале?
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Пикколины.
ЛАРИСА. Кто?
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Ну, малышки. Пик-ко-ли-ны. Вот, любуйся.
Тем временем цепь танцующих скрыла ребенка. Над толпой взлетела коробка шоколадных конфет, рассыпалась в воздухе, раздался оглушительный хохот, и в небо полетело все – бутылки, веера, перчатки, яблоки, красные башмачки… Особенно старалась миниатюрная маска, тоже в ромбах и в треуголке, хохотавшая громче всех и плясавшая азартнее всех.
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Полюбуйся – она искренне считает себя Коломбиной.
ЛАРИСА А какая разница?
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Разница в том, что для Коломбины весь мир – игрушка, а пикколина – сама игрушка. Хотя и вообразила, будто ей тоже дозволено все. А ее карнавальства на то лишь и хватает, чтобы мыть ноги шампанским и каждую неделю менять любовников. Вот кто дискредитирует Карнавал и от кого я никак не могу избавиться!
Смешную пикколину тоже унесло фарандолой. Лариса проводила ее взглядом. Что-то в ней вызывало тревогу, во всяком случае, так показалось Ларисе. Где-то она уже встречала такой взгляд, полный восторга и готовности выполнить все, чего потребует Карнавал. И еще одна тревога проснулась внутри – почему-то за Дениску…
Взорвались хлопушки, взлетели петли серпантина и вдруг опали. Ночь вокруг оказалась пустой и гулкой. Не стало музыки. Усыпанная пестрым тряпьем площадь раскинулась далеко во все стороны. И лишь прихрамывающая пикколина, не успевшая исчезнуть вместе с Карнавалом, брела, ничего не видя перед собой.
Лариса поспешила к ней. Эта плясунья, отставшая от фарандолы, была здорово пьяна. Она тщетно пыталась развязать шнурки маски – узел, прихвативший и спутанные волосы, лишь туже затянулся.
ПИККОЛИНА. Темно… Надо будет дома, перед… зер-ка-лом…
ЛАРИСА. Где ты живешь?
ПИККОЛИНА. Там!
Непонятно откуда возникла улица, встала стена домов со слепыми ночными окнами, появились фонари – словом, образовался привычный городской пейзаж.
ПИККОЛИНА. Что за лапушка этот Арлекин, мужик – во, обалдеть! Проклятые туфли, десять лет их ношу – и ничего, а сегодня натерли ноги! Дура я бестолковая, идиотка ненормальная! Пам-парарам-пам пам парарам – помнишь? Хорошо побесились!
Ее так основательно качнуло, что Лариса еле успела поддержать.
ЛАРИСА. Так где же ты живешь?
ПИККОЛИНА. Пошли. Чаю горячего выпьем Мне холодно.
Ларисе стоило-таки труда доставить бормочущую пикколину по адресу. Два раза она путала подъезды. Но от ночной сырости хмель понемногу стал проходить. И номер квартиры она назвала уже твердым голосом. Ключ лежал на дне сумочки. Искать его в темноте не имело смысла. Лариса позвонила. И им открыла девочка лет девяти
– Мама! – воскликнула она и отступила испуганно в глубь коридора при виде незнакомой женщины. Пикколина же, едва не упав на девочку, принялась обнимать ее и ласкать
ПИККОЛИНА. Ласточка моя! Солнышко мое! Вот кто любит свою мамочку, вот кто ждет свою мамочку…
Лариса стояла в дверях и неотрывно глядела на девочку. Когда дочь пикколины повернулась, ей померещилось… Впрочем, такого быть не могло. И две рыжие косички, завязанные разноцветными ленточками, тоже еще ровно ничего не значили. И все-таки жест девочки – быстрое движение испуганного зверька… Нет, померещилось.
Девочка уверенно обхватила мать и повела ее на кухню. Лариса пошла следом и увидела, как ребенок стягивает с пикколины изрядно побитые красные башмачки. Не успела Лариса опомниться, как уж и чайник стоял на плите, и яичница густела на сковородке. Девочка увлеченно хозяйничала. Пикколина же вновь принялась за узел маски. И Лариса увидела, что из всех карнавальных аксессуаров на ней остались лишь красные бусы и эта самая маска, а прочее непонятно когда преобразилось в старые джинсы и кофтенку какой-то неизвестной фирмы
Лариса встала, чтобы помочь. Девочка, как была, со сковородником в руке, так и загородила мать.
ДЕВОЧКА. Не трогайте маму! И вообще уходите! Мы вас не звали!
ЛАРИСА. Что ты, не бойся, сейчас уйду…
ДЕВОЧКА. И уходите!
ПИККОЛИНА. Не надо кричать, доча, это хорошая тетя. Сейчас чайку все вместе попьем. Тетя не будет меня ругать, не бойся, тетя своя в доску, слышишь?
ДЕВОЧКА Правда? А то мамку всегда все ругают и обзывают.
ПИККОЛИНА. Воспитывают, доча! Все воспитывают, кому не лень. Сами бы так покрутились… А девочка