понимаешь? Он убежден, что если я мать-одиночка и работаю за гроши, и если мне случайно подвернулся ключ от комнаты, где лежат брилики, то я не могу их не взять!
Я подумала — а действительно, если бы Любаня выудила из бочки эту коробку, как бы она поступила? Все мы умеем красиво говорить, но когда у тебя в руках — настоящие бриллианты, и ты можешь делать с ними, что душе угодно, как тогда? Причем эти проклятые бриллианты знают, к кому в руки лезть! Мне — когда я родилась, бабка с дедом сказали матери — нечего было нищету плодить! Или Любане — она же никогда дочке нового платья не купила, все — с чужого плеча, подружки ей сбагривают поношенные детские тряпки.
А если бы бриллианты выудил Макаров?
Ведь он многим нравится, я знаю, а выбрал именно генеральскую дочку на машине и в ажурных колготках за кварт. Но ему легче — он всегда может сказать сам себе, что это любовь. С бриллиантами такие выкрутасы невозможны.
Впрочем, девчонки так преподнесли меня в комплекте с папочкой-миллионером, что я вполне затмила бы даже маршальскую дочку. А что, если он обо всем догадался?!? Как хорошо мне жилось до этих проклятых бриллиантов…
Представление окончилось.
Любаня прибиралась на конюшне, я ждала. Ведь Кремовская обещала, что скажет, будто драгоценности нашлись. Сейчас был последний срок и самое подходящее время. Мол, пока с мужем слушали аплодисменты, коробка оказалась в гримерной. Принесли по крыше гаража, и все тут!
Не выдержав, я пошла наверх. У меня там не было решительно никакого дела, но я могла и просто так зайти в гримерку к Вейнерт. Она мне нравится, однажды я даже послала ей цветы. В театре это очень принято, а в цирке — не слишком. Она угостила меня кофе и вообще относится ко мне лучше, чем вся остальная программа. Еще я дружу с музыкальными эксцентриками Буйковыми. Они оба уже старенькие и симпатичные, и номер у них тоже старенький, но модный. Они даже по манежу ходят медленно, а танцуют вальс. И когда седенький Георгий Антонович обнимает Риту Степановну и они кружатся, как в старом кино, зал замолкает, а у меня щиплет в глазах. Ведь все видят, какие они старенькие, и как им трудно делать даже эти несложные трюки, и все всё понимают…
Они меня любят потому, что у них две дочки, обе поздние, и обе работают в других коллективах, а встречаются с ними очень редко. И они страшно тоскуют по дочкам, а молодежь на них не обращает внимания, и поэтому им кажется, что дочкам они тоже больше не нужны. И они всегда со мной такие веселые и ласковые, что я думаю — а может, если бы я была у мамки поздним ребенком, она тоже ко мне относилась, как Буйковы? Вот было бы здорово…
Я пошла к Вейнерт и рассказала ей, что у Любани копались в контейнере. Вейнерт сказала, что у нас в цирке не конюшня, а проходной двор, и еще удивительно, что оттуда ничего ценного не пропало. В нормальных цирках есть двери и есть замки, а у нас — полный коммунизм: приходи, кто угодно, и бери, что угодно!
Я ждала совсем другого. Я так надеялась, что она скажет — чушь какая-то, пойди успокой Любаню, только что заходила Кремовская и сказала, что ей подбросили коробку с драгоценностями.
Но Кремовская не заходила. А то бы уже весь цирк гудел.
Я столкнулась с ней в коридоре. Она шла к лестнице. Через плечо у нее была сумочка размером с почтовый конверт. За ней шел Кремовский — руки в карманах великолепной куртки, нос вверх. Я искренне пожелала ему свалиться с лестницы.
Самое скверное — я даже не знала, где они живут. Не в цирковой гостинице, это точно. Сперва они вроде взяли номер «люкс» в «Глории». Потом вроде сняли квартиру у каких-то алкашей, прямо с мебелью. Но у алкашей был второй комплект ключей, и из-за этого случилась какая-то история. То ли алкаши нагрянули не вовремя, то ли что-то унесли, не помню. И после этого Кремовские опять собирались в гостиницу. А собрались ли?
Был один способ как-то это выяснить. Вслед за Кремовскими я побежала к вахтерке и стала клянчить ключ от директорского кабинета. Естественно, соврала, что оставила там папку с документами, которые мне нужно до завтра перепечатать.
Мне дали этот ключ на пять минут.
А у директора на столе, под стеклом были телефоны всех артистов программы, это я точно помнила. Вернее, не всех, а тех, кто жил не в цирковой гостинице. Буйковы, например, сняли комнату у какой-то старушки. Телефон Кремовских там тоже был, но я не могла по нему определить, гостиница это или квартира. Одно было ясно — Кремовские живут где-то недалеко от цирка. А другое было неясно — это телефон, имеющий практическое значение, или уже устаревший? Я его запомнила. И минут через пятнадцать позвонила.
Трубку взяла Кремовская.
— Добрый вечер, — не своим голосом сказала я. — Драгоценности у вас. Почему вы никому об этом не сказали?
— Добрый вечер, — с насмешкой ответила она. — А в чем, собственно, дело?
— Дело в том, что мы так не договаривались.
— А как мы договаривались?
Она явно издевалась надо мной!
— Мы договаривались, что вы получаете коробку и говорите всем, что ее вам подбросили.
— Там кое-чего не хватало, — сказала Кремовская, и я поняла, что она дома не одна.
— Не хватало золотой корзинки с бриллиантами. Но я ее верну чуть позже.
— Вот тогда и будем разговаривать.
И она положила трубку.
Конечно, она привыкла справляться с тиграми и думает, что справится с кем угодно! Я представила себе ее лицо. Она сейчас иронически и высокомерно усмехается. Сила на ее стороне. Это анонимной звонильщице от нее чего-то надо, а не наоборот. Вернуть сегодня корзинку — это было совершенно невозможно. Не полезу же я в окно шестого этажа, даже твердо зная, что блестяшка — на подоконнике. А что-то предпринять надо. Кремовская будет молчать, как рыба, следователь будет трясти Любаню… Кремовская будет молчать… И тут у меня в голове забрезжило нечто.
Я подставила Любаню. Хотела я этого или не хотела — это уже другой вопрос. Если блестяшки не найдутся, она, наверно, не сможет уехать в Симферополь и все ее ассистентское будущее рухнет. И ее всю жизнь будут подозревать. Драгоценности должны найтись! Чего бы мне это ни стоило!
И стоить это, кстати, будет недорого!
И заодно я так проучу Кремовскую, что она долго будет помнить!
А главное, что сама же подсказала ход.
Я заберусь в ложу и подремлю до полуночи. А потом вскрою ее гримерную и найду коробку. И она даже пожаловаться никому не сможет. Потому что она же никому вечером не сказала, что драгоценности нашлись! А утром их уже не будет.
Вскрыть гримерку — «Это элементарно, Ватсон!» У меня примерно такие же ключи от квартиры, как те, что висят в вахтерке на стенде. И еще я умею открывать замки шпильками.
Так что главное — план есть. Остается действовать.
А о том, что коробка — в гримерной, и сомнений быть не может. Она довольно большая, эта коробка. И Кремовская не могла ее незаметно вынести из цирка — я же следила за ней. Скорей всего, она затолкала коробку в какое-нибудь неподходящее место.
Делать нечего — я найду это место.
У нас напротив фортанга две большие ложи — директорская и правительственная. Конечно, никакое правительство к нам не ходит, но ложа так называется. И она комфортабельнее директорской — там есть предбанник с диваном и столиком, вешалка и прочий комфорт. Вся беда в том, что ее запирают, а директорская ложа так и стоит открытая. И мне придется коротать время в директорской ложе.
Я прошмыгнула туда и села в первый ряд. На манеже было темно, где-то очень высоко горела дежурная лампочка. И еще было потрясающе тихо.
Тихо, как не бывает.
