приключениями и объяснениями. Нам-то вроде это и не по годам, а?
Я только один волосок себе оставлю. Намотаю на палец и спрячу это колечко подальше, чтобы жена не нашла. Моя-то, как и ваши, полагаю, не Бог весть какой ангел, а тут еще такой повод! Сразу всех своих благородных предков вспомнит и приданое по пальцам перечислит! Ну, и моим предкам достанется…
Как звали пажа? Хм… как пажа звали… Какое это, господа мои, теперь имеет значение? Паж сделал глупость, паж слишком поздно понял, чего ему в этой жизни надо, а чего не надо, и теперь его имя уже никакого значения не имеет. Так-то.
Королевская кровь
Гляди, гляди, как шпарит! Совсем ума лишился — без седла, без стремян, да по капустным грядкам! Ишь! Хорошо плетень одолел. Молодец парень.
Сюда, сюда! Нет, вы только посмотрите — босиком, а при шпаге… И очень мне хочется знать, где он такого видного коня увел. Эй, придержи коня, парень! Мы тут все свои, нас копытами топтать незачем. Ну, показывай, что там вышито у тебя на перевязи, что там золотом отливает… Да говорят же тебе, свои мы!
Ну, что же, понимаю. Трудно так сразу поверить. И ты вот даже повод через конскую шею не перекинул, рукой за холку держишься, чуть что — на коня, и поминай как звали!.. Я сам бы тоже, может, не поверил и послал к лешему, кабы не видел своими глазами, как эта заварушка начиналась.
Ага, увидел… Ну, смотри, смотри!.. Вот это она и есть — орифламма! Гляди, как по ветру плывет… Ты ведь для того и прискакал сюда — встать под святую орифламму. Стало быть, одним бойцом у нас больше.
Близнецы, возьмите у него коня. Дениза, кинь на стол еще одну миску! А сапоги… Как же быть с сапогами? Никто не знает, где раздобыть этому красавцу сапоги?
Граф оф Дундаг, запишите, пожалуйста: пункт четвертый — создать обоз. Как положено — с телегами, ложками-плошками… одеялами… и с сапогами! А то что это за отряд? Вот уж по части сапог у нас будет полное равноправие… да чего вы хохочете, черти?.. Не хотите сапожного равноправия?
Ты ешь, парень, ешь. А положишь ложку — тогда и скажешь, кто таков. Что свой — я и так вижу. Пока лошадей выводят и седлают, пока гнедого перековывают, пока перекидные сумки собирают, и я пожалуй, кое-что успею тебе рассказать. И вот еще ребятишки послушают. Да свои они! Погляди, что у того, длинного, на эфесе ножа выбито. Узнал? Можешь мою историю пивом запить — вон там, под навесом, бочонок на табурете. Пока я рассказывать буду — может, еще кто подоспеет. Думаешь, ты один этот зов услышал?
Пока у нас есть немножко времени на такие разговоры. Так что начинаю.
Вообразите вы себе для начала вечер, обычнейший вечер, и северные городские ворота Кульдига, и как к ним два всадника подъезжают. Один постарше, и конь под ним тоже постарше. Слуга, значит. Другой помоложе, при шпаге, с соколиными перьями на треуголке, а по плащу золотой кант. И хитро этак говорит тот, что постарше:
— Ну, вот и прибыли, господин граф. С благополучным вас прибытием!
— Очень даже удивительно, — отвечает насмешник граф. — Нам, помнишь, как выезжали, чего только не наобещали! И оборотней, и вурдалаков, и обманное озеро. А, смотри ты, приехали и живы!
Подталкивает граф коня легонько и въезжает прямо в ворота. Стражники смотрят косо, но время еще не позднее, опять же — на злоумышленников эта парочка не похожа. И граф тоже покосился — на пустое место над воротами, между двух амбразур, где положено быть гербу. Старый уже давно сбили, а новый, видно, все не соберутся прилепить.
— Где ночевать будем? — безнадежно спрашивает слуга.
— Как и собирались, у господина думского лекаря, — сурово отрубает юный граф. Дело в том, что слуге-то хочется в таверну, там попроще и повеселее. Может, даже и повкуснее. А молодому графу хочется наоборот сидеть и о всяких заумных вещах с лекарем толковать. Об эликсирах, металлах, солях, амулетах, и чтобы всяких слов непонятных побольше. Для этого он сюда и приехал.
Ну, господское слово — закон. Тем более — в дальних северных графствах. Вот и проехали оба путешественника мимо таверны.
Надо отдать должное Равноправной Думе — содержала она своего лекаря неплохо. Дом в два этажа на главной площади столичного города Кульдига, за домом садик, лошади, когда понадобятся, из думской конюшни, да и своя одна есть. Ну, и лекарь с виду — прямо вельможа, большой, осанистый, борода надвое расчесана, домашняя мантия бархатная, туфли домашние бархатные со стальными пряжками, золотая цепь на шее, на цепи золотая же загогулина с потаенным смыслом — фу-ты, ну-ты! К такому лекарю подойти — от страха заболеешь, а не то что про свои хворобы лепетать. Нос внушительный, в том смысле, что почтение внушает, взгляд прямо орлиный, чуть чего — мохнатые брови лекарь сдвигает, и хочется от его взгляда под лавку спрятаться.
Спускается эта бархатная крепостная башня из верхних покоев в здоровенную прихожую гостям навстречу и, разведя руками, начинает по-латыни что-то длинное говорить. Графу-то что, он понимает и сам с удовольствием ответить может, а слуге скучно. Вот он и поглядывает по сторонам.
И видит слуга, что за лекарской спиной по лестнице, лепясь к перилам, кто-то тихонечко спускается на полусогнутых ножках. И старается как можно меньше скрипу произвести. Лестница-то витая, его сперва видно было, потом — нет. Пока лекарь бархатными широченными рукавами приветствие изображал и речь свою выкрутасами украшал, этот человечек — шмыг, и вдоль стенки, вдоль стенки! На нем пегий какой-то плащ с капюшоном. А капюшон чуть ли не до седой бороденки спущен.
Не поклонившись графу, как-то воровато пробрался этот человек к дверям и совсем было улизнул, но бдительный слуга схватил его за суконный шиворот, чем нарушил лекарскую высокомудрую речь. А тут еще человечек дернулся и крякнул что-то птичьим голосом.
— Ты чего безобразничаешь? — напустился на слугу сходу граф. — Ты чего в чужом доме людей за шиворот хватаешь?
— А почему он вашей светлости не поклонился? — возмущенно шумит слуга. — Светло же здесь и видно, какой у вашей светлости герб на перевязи — графский! Да и у меня на плаще тоже ваш герб имеется! И в жизнь не поверю, чтобы городской житель не умел гербы различать!
— Какая светлость, опомнись! — замахал на него рукавами лекарь. — Ты, гляди, на улице графа светлостью не назови! Тут с этим строго. Никаких светлостей…
Вздохнул лекарь, рожу скривил и добавил:
— Одни мрачности…
— Значит, и герб с плаща спороть? — спросил слуга и с большим сомнением отпустил добычу. — Слышали мы у себя, на севере, что у вас тут чудеса творятся, но не думали, что до такой дури вы дожили. Все равно человек он пожилой, должен помнить, как приличные люди со знатью здороваются! Опять же, герб!
— Я этих гербов за сорок лет, может, тысяч десять руками перетрогал! — сердито пискнул ему в ответ человечек. — Я, да будет тебе известно, ювелир и эти самые гербы из перегородчатой эмали на заказ мастерил, когда ты еще пеленки пачкал! И графский герб для меня — плевое дело!
— Графский герб для тебя — плевое дело?! — взорвался тут и молодой граф. — Ах ты замухрышка! Жилло, держи его за шиворот покрепче!
Словом, склока, ругань, чушь собачья. Граф двести поколений своих предков поименно вспоминает, ювелиришка всех народных избранников из Равноправной Думы в свидетели зовет, слуга пинками его кланяться заставляет. Лекарь, бедняга, прямо в угол влип и таращится, рот разинув. Ошалел от такого темперамента…
И тут вбегает девчонка кухонная, в грязном переднике, с метлой, и орет громче всех:
— Да тихо вы!!!!
Естественно, где женщина вопит, там мужикам уже делать нечего. Слуга с большой неохотой выпустил капюшон, человечек отскочил, граф тоже опомнился и, простите, заткнулся. Тут лекарь видит, что
