возвращаешься?
Тут Кача поняла, что на боку у нее, между бедром и ладонью, что-то есть. И сразу же вспомнила – узелок, просто узелок с припасами, а в нем – туесок с недопитой квашей.
– Домой! – отвечал довольный Мач. – Как там без меня? Искали?
– Искали, – сообщила Кача, доставая туесок. – Только теперь барону не до тебя. К нему там, говорят, немцы понаехали. Эти… пруссаки!
– Освобождать? – восторгу Мача не было предела. – Так нужно домой скорее! Если начнут делить господскую землю, я должен быть дома. Ведь будут по числу взрослых сыновей давать, как ты полагаешь? А мои умные братцы обязательно исхитрятся мою землю к рукам прибрать!
И, естественно, протянул руку к туеску.
– Да нет, – задумчиво сказала Кача. – Про это речи пока не было. Немцы приезжают, уезжают, но это – военные господа. Им, наверно, воевать, а не освобождать положено. А наши сидят и ждут, пока на них с неба пироги посыпятся!
– Сама знаешь, чего можно дождаться с неба, особенно когда птички пролетают, – усмехнулся Мач, отхлебывая. – Пойдем. Если ты домой возвращаешься, так нам по дороге.
Наар-Аву он совершенно не замечал.
Десять незримых иголочек нежно прикоснулись к затылку Качи.
– А с какой стати им нас освобождать? – вдруг спросила она. – Мы сидим и молчим, ждем, пока камень родит! Откуда они знают, что нас нужно освобождать? Они нас спрашивали?
С каждым словом в голосе девушки все сильнее закипала ярость.
– Сидим, как кроты в норках! – продолжала она, даже удивляясь собственному воодушевлению. – И ты тоже хорош! Селедок на грядке выращивать – вот и все, на что горазд! Ну, что ты стоишь и руками развел, будто отцовскую усадьбу продал?
– А что я должен делать? – спросил ошарашенный Мачатынь, действительно разводя руками, отчего сабля шлепнулась наземь.
– Откуда я знаю! Ты же обещал, что избавимся от господ! И будем жить себе, поживать на своей землице, а всех чужих с нее прочь прогоним – и немцев, и русских, и поляков, и цыган!.. А уж тогда!..
Ничего такого Мач никогда не говорил, да и не мог говорить – в тех краях, где он жил, вдалеке и от Даугавы с ее плотами и стругами, и от городов, и от торговых путей, латышское население было довольно однородным, иноземцы попадались не настолько часто, чтобы их возненавидеть.
Но в эту минуту он словно услышал в голове свой собственный голос, толкующий про изгнание жадных немцев, грубых русских, хитрых поляков, вороватых цыган… А в голосе Качи, внезапно оборвавшемся на самом главном, звенело такое прекрасное обещание!..
– Ты права! – воскликнул он, подхватывая с земли саблю. – Пока еще они до нас доберутся! Этак опять мы вместо своего урожая первым делом начнем господский убирать, а у самих рожь перестоит и осыплется! Нет, нужно успеть до жатвы освободиться.
– Нужно успеть! – подтвердила Кача. – Ты ступай, ступай… Я сама доберусь. За меня не волнуйся!
И эти слова означали вовсе не то, что она благополучно доберется до дому. Кача вложила в них совсем иное – Мач вполне может быть в ней уверен!
– Постой! Я тебе что-то покажу! – Мач достал монету.
– Ничего не разобрать, – отвечала Кача, и вдруг в глазах прорезалась ночная кошачья зоркость и четкость.
На монете был изображен мужчина в профиль, с короткими волосами, причесанными так, что каждая волнистая прядь выделялась, с голой шеей, с упрямым ртом.
– Это сам французский король Бонапарт! – гордо сказал Мач, уж так гордо, будто он и был Наполеоном Бонапартом. – Вот кто принесет нам свободу!
– Наполеон Бонапарт… – прошептала Кача и уж не слушала больше пылких речей жениха. Более того – они вдруг стали ей совершенно не нужны. Она лишь кивала, думая совсем о другом. Профиль зачаровал девушку. И она медленно отступала, отступала… а невесомо лежащие на плечах пальцы вроде бы и не тянули ее за собой, и все же направляли шаги…
Мач размашисто шагал по дороге, беседуя со своей мудрой невестой, обещая ей златые горы и чудеса в решете. А невеста уже давно пробиралась тесными тропками нижнего мира, держась за уверенно скользящую Наар-Аву.
– Я иду, я иду… – негромко повторяла Наар-Ава, и ее спина распрямлялась. – Возвращаюсь, возвращаюсь, перехожу подземную жилу… Не подхвати меня, подземная жила, я тебе зла не желаю…
– Плавно-плавно-плавно-плавно… – вдруг издали загудели Авы.
И Кача вслед за Наар-Авой отделилась от ели.
– Умница, красавица, бегунья наша лесная, быстроногая! – услышала девушка восторженные и ласковые слова. – Как ты держалась, как говорила! Сразу видно – древняя, мудрая кровь!..
Кача даже смутилась немного. Она не считала, что достойна таких бурных похвал. И когда пыталась вспомнить, что такого наговорила Мачу, – получалось смутно, словно воспоминание о ярком и запутанном сне.
– Что же теперь с ним будет?! – вдруг воскликнула девушка. Она внутренним взором увидела спину быстро шагающего прочь парня – и на фоне светлеющего неба эта крепкая и широкая спина четко выделялась…
– Хочешь знать? – спросила Виирь-Ава. – Ну-ка, попробуй, погляди в кристалл сама.
Заворчал бубен. Кача уставилась на полированную грань, пока еще плоскую. Она страстно желала, чтобы в кристалле возникла уже знакомая ей глубина – и действительно, темное пятнышко появилось, малость просветлело, обозначились крошечные суетливые фигурки, но такие они были точечные, так мельтешили, что девушка ничего не могла понять.
Кача рассердилась. Кача даже замахнулась на кристалл кулаком. Мельтешня притихла. Теперь пятно на грани было совсем светлым – вверху вовсю светило утреннее солнце, внизу теснились широкие спины, подстриженные затылки мужчин, платки женщин, а посередине при желании можно было разглядеть физиономию Мача. Он о чем-то яростно толковал собравшимся людям, и они, судя по всему, были очень его словами довольны. Кача не расслышала, но уверенно угадала одобрительный гул толпы. Вызвать из глубины кристалла звук она еще не умела.
Мач уж больно долгую держал речь – Кача захотела узнать, чем же все кончится. Уловив ее желание, фигурки в кристалле стали двигаться быстрее, как будто их дергали за ниточки. Кача сосредоточилась – фигурки успокоились. Тогда она опять позволила кристаллу ускорить суету – и увидела, как Мачу подвели неоседланную лошадь, как он вскочил ей на спину, крикнул что-то, вызвавшее общий восторг, помахал над головой обнаженной саблей и ускакал.
Тем временем Виирь-Ава провела узкой ладонью по разрезу на коре, и края сошлись.
Авы бесшумно окружили Качу. Она подняла от кристалла голову.
– Нельзя ли его как-нибудь унять? – спросила Кача. – Он же людей под палки да под розги подводит!
– Не он, так другой подведет, такое сейчас время, – объяснила Ваам-Ава. – У каждого времени – свои ветры, а в этом веке вольностью потянуло. И к тому же – что ты так за этот народишко волнуешься? Это больше не твой народ! Ты нашла свой – и радуйся! С нами ты не узнаешь, что такое оплеуха и розги.
– Мы тропами нижнего мира тебя ходить выучим, – ласково сказала Наар-Ава. – Покажем, где входы, где выходы.
– И зелья варить тебя научим, – пообещала Виирь-Ава. – В моих лесах много занятных травок водится. Вот взять хоть ужиную…
– Ужиная травка? – изумилась Кача. – Так она и в самом деле растет?
– Растет, растет! – дружно подтвердили Авы.
– А я думала – сказка…
Виирь-Ава, одной рукой сорвав стебелек и поднеся его к самому носу Качи, другой забрала кристалл.
Но Кача еще успела разглядеть на грани возбужденное лицо своего незадачливого жениха. Мач, очевидно, вопил, широко разевая рот, и были видны рядом такие же возбужденные и вопящие лица.
