предназначила. Но даже если я составлю список всех этих высокопоставленных болтунов, даже если прокатится волна скоропостижных похорон – что дальше? Ведь новые болтуны и бездельники только и ждут, чтобы занять их высокооплачиваемые места в министерствах…
А молодость моя уходит, а звонки из России становятся все реже, и давно уже не слышала я вопроса: «Так собираешься ты отсюда уезжать или нет?»
Он сказал тогда на вокзале, что творческому человеку в этой новорожденной стране больше делать нечего. И предложил следовать за ним. Я пришла в восторг и… и… и не могу я никуда отсюда уехать!..
– Я скоро сама национал-идиоткой стану, – отвечала я. – Только с другой стороны. Знала бы, кто все это затеял, – своими руками пристрелила бы. Ведь стоит же кто-то за всеми этими дурацкими событиями!
Он промолчал.
– Все плохо, – продолжала я. – Так плохо, что дальше некуда. И телефон не звонит. И денег нет. И ничего не сбылось… Нет! Не смей мне подсовывать кошельки! Откуда я знаю, где ты их берешь!
Путис, взлетев было, опять опустился на конфорку.
– Тебе действительно нужно отсюда уезжать, – сказал он. – Хочешь – унесу туда, где?..
– А документы? Российский паспорт ты мне тоже сделаешь? Теперь с этими визами и границами проклятыми и в гости-то съездить – проблема…
– Что-нибудь придумаю, – на Ингуса накатило упрямство. – Тебе здесь оставаться незачем. Я вижу, как ты здесь мучаешься. Поверь мне, что ничего хорошего тут не будет.
– Ты что, заглядывал в будущее? – зная, что он на всякие фокусы способен, с большим интересом спросила я.
– Нет, в будущее я не заглядывал. Но ты позволь унести себя отсюда! Ты мне поверь, здесь будет очень плохо! – отчаянно твердил он.
– Здесь будет разрушено все, здесь все перегрызутся между собой, здесь перестанут рождаться дети! Я могу тебя спасти!
– Откуда ты знаешь?
– Знаю! Здесь все погибнут, здесь все обречены, ты мне поверь и ни о чем не спрашивай! А я унесу тебя туда… к нему!..
– А если я спрошу? – молчание было мне ответом.
– А если я прикажу тебе рассказать?..
– Прикажи, – вдруг решившись, сказал Ингус. – Я же дал тебе такое право…
– Хорошо. Итак… итак… ну, давай сначала, что ли?
– Я не знаю, что было сначала, – признался он. – Не знаю, откуда я появился, кто меня породил. Но нас, путисов, было много. Мы просыпались, служили, засыпали, просыпались… Потом оказалось, что я уже один, а хозяйка моя – женщина. Ава. Тоол-Ава. Я не знаю, как она стала моей хозяйкой! Чем больше я думал об этом, тем яснее понимал, что она меня украла. И дала мне другое имя, чтобы обязать меня к повиновению.
Я не мешала ему говорить. И он честно признался в том, что ко мне его подослали. Им, Авам, важно было получить моего двойника. И они получили этого двойника! Вместе с его песнями!
– А ты дала мне мое собственное имя! – вдруг воскликнул Ингус. – В нем нет ни звука от твоего имени! Понимаешь? Ты не обязала меня к повиновению!
– Но почему же ты тогда повиновался? – уже догадываясь о печальной правде, спросила я.
– Мне приказали, – просто и коротко ответил он. – Но светить мне осталось уже недолго. И только ты попыталась меня спасти. А у них все рассчитано. И все свершилось, как задумано. Что нужно, чтобы погубить народ? Нужно, чтобы его женщины перестали рожать детей. А для этого что нужно? Чтобы они утратили веру… После войны женщины рожают много малышей! После чумы – тоже. И народ возрождается. А теперь Авы нашли верный путь. Народ губит сам себя… и очень скоро погубит… сам себя сожжет… как и было задумано…
Он уже не рассказывал – он тупо бормотал, опускаясь все ниже и ниже, чуть ли не растекаясь по полу.
– Неужели ничего нельзя поделать? – спросила я.
– А тебе это ни к чему… Ты – от другого народа. Ты не захочешь спасать этот народ…
– Может, и захочу… – буркнула я. Только что я призывала погибель на весь маленький народ, на весь целиком. И вдруг оказалось, что погибель – вот она! Кого же я на самом деле проклинала? Кого вместе со мной прокляли семьсот пятьдесят тысяч человек, живущих здесь десятилетиями и вдруг оказавшихся чужаками, колонистами и мигрантами?
– И это они предвидели, – ответил на мою мысль Ингус. – Авы знают, какую силу имеет проклятие.
– Ладно, – ответила я. – Все понятно. А теперь расскажи-ка мне все это еще раз сначала.
Глава девятнадцатая, о строителях кромлеха
– Ну? – спросила я, когда рыжее пламя, обвившее меня от колен до шеи, сползло наземь и скрутилось в привычный шар. – Вот она, эта верхушка холма, эта поляна, и вот все, что осталось от камней! Значит, здесь они и колдовали. Больше нигде не могли, только здесь… Попробуем понять, что это за место такое.
– Какой кошмар… – пробормотал Ингус. – Что тут делали? С кем сражались?
– Да ни с кем не сражались, – ответила я и задумалась. Мне удалось объяснить настырному путису, что такое компьютер, но он вовеки бы не понял, как люди в здравом уме и твердой памяти могут перемолоть священные камни на щебенку.
Поляна была вся в рытвинах и ухабах, по ней слонялся пьяный трактор «Беларусь», или не менее пьяный бульдозер, или еще какое-то металлическое тяжеловесное чудище. Хотя стряслось это бедствие лет пять назад, следы еще не сгладились.
– Вот тут они лежали… – путис неторопливо облетел круг. – А там была решетка…
– Что?!.
– Каменная решетка. Ну, ты сходу не поймешь. Хоть бы три камня! Хоть бы три!
– Тогда мы достроим круг в уме! – радостно поняла я. И мы двинулись в разные стороны, но даже ямы от камней – и те не всегда находили.
– Поздно, – сказала я. – Впотьмах мы еще меньше обнаружим.
– Если бы я мог хлопнуть себя по лбу! – воскликнул путис.
– Попробуй хвостом, – предложила я. – А зачем? Ты что-то вспомнил?
– Пяточные камни! Они-то ведь остались!
Он объяснил мне не более не менее как устройство менгира. Ставится дыбом высокий камень, так, чтобы сверху оказалась самая широкая часть, а снизу – острие. Но не просто втыкается в землю, а упирается в другой, плоский камень. И со всех сторон примерно на треть заваливается дерном, чтобы стоял крепко. Нужно же это для того, чтобы верхний камень как можно сильнее давил в нескольких точках на нижний, от чего между камнями возникает некое взаимодействие – и тут наших знаний физики оказалось совершенно недостаточно. Ингус не смог мне объяснить, что такое творится в камнях, а если бы у него и нашлись ученые слова – я бы их не поняла.
Здешние менгиры были не очень высоки и с круглыми, а не стесанными боками. Но какое-то острие и у них имелось. Во что-то и оно когда-то упиралось…
Образованного менгирами круга у нас не было. Были только пяточные камни. И когда Ингус довольно долго провисел над одним из них без всякого прока, стало ясно – не так уж легко считать с них информацию.
Насчет информации мы с путисом додумались одновременно.
Я сообразила, что раз Авы притащились варить свое злодейское зелье в лес, хотя это удобнее всего делать на кухне, и не просто в лес, а к своим священным камням, значит, от этих каменюк многое зависело. Может, они давали зелью силу. Может, срок действия. Может, еще что-то…
А Ингус, прочитав мои мысли, затараторил, что камни несомненно обладают памятью.
Вот и висел он в полуметре над рытвиной, где предположительно сохранялся пяточный камень, но тот молчал и информацию не отдавал.
– Очень странно, – сказал наконец Ингус. – Там совсем другая магия.
– Вот уж в этом не разбираюсь, – честно призналась я. – Что значит – другая?
