удивление дружно. – Куда ты девал его, этого марида с собачьей головой?
– Клянусь Аллахом, марид сбежал от него, как сбежал десять лет назад джинн из рода сыновей Джирджиса! – перекричал прочих человек с такой длинной бородой, что ее острый кончик достигал колен. – Он не знал, что заклинание власти для этого джинна ограничено количеством приказаний! А ведь в заклинании это было сказано ясно, и следовало бы ему понять, что еврейские буквы на самом деле означают числа!
И были перечислены еще кое-какие грехи гнусного завистника в обращении с джиннами, ифритами и маридами, плененными и заточенными еще Сулейманом ибн Даудом.
Аш-Шамардаль в конце концов замолчал под бременем этих упреков, и всякий, кто имел дело с людьми, чьи лица от ярости бледнеют и каменеют, воздержался бы испытывать в такие мгновения долготерпение Аллаха. Но собеседники и сотрапезники аш-Шамардаля в пылу словесного побоища утратили чувство меры.
Он поднял голову – и по выражению его лица, по блеску выпуклых глаз можно было бы догадаться, что он принял страшное решение. Это решение далось ему нелегко – и, хотя он все прекрасно подготовил, совершить последний шаг на этом пути все же было для него мучительно, ибо раньше его зависть находила себе отраду в мелких и тайных пакостях, а сейчас ей предстояло подвигнуть своего обладателя на открытое злодеяние.
– Да, я не повелеваю таким количеством джиннов, каким мог повелевать прежде! – вдруг выкрикнул аш-Шамардаль. – Но у меня есть кое-что получше! Я воспитал верных мне мужей, истинных муридов, и если джинн или ифрит не расстанется с жизнью из-за моей прихоти, то эти муриды рады будут заполнить собой пропасть, чтобы я мог перейти ее по их трупам! Смотрите!
Аш-Шамардаль поднял руку вверх – и все увидели окошко под самым куполом, а в окошке – стоящего на корточках человека.
– Он ждет моего знака, – сказал гнусный завистник. – А знаете ли, каков этот знак?
– Нет, откуда нам это знать? – ответил за всех Сабит ибн Хатем. – Плевок!
И аш-Шамардаль действительно с отвратительным звуком харкнул на пол.
Тут же мудрецы и звездозаконники услышали крик. Раскинув руки, ожидавший знака человек на мгновение повис в воздухе – и, пока его крик длился, долетел до каменного пола.
Наступила тишина.
Многие закрыли себе лица руками.
Джейран, онемевшая от ужаса, сделала из-за колонны шаг вперед. Ей вдруг показалось, что этого несчастного еще можно спасти, если броситься к нему, перевернуть на спину, приподнять и дать глотнуть воздуха полной грудью.
И она увидела лицо человека, который погиб из-за плевка.
Его шея странно вывернулась и он прижимался щекой к каменным плитам, как будто прислушиваясь – не спешат ли снизу прекрасные благоухающие гурии с серебряными кувшинами, полными наилучшего вина.
Это был ученик цирюльника Хусейн.
И Джейран поняла, что юноше помочь невозможно – он должен был погибнуть и он погиб.
– Все видели, какова преданность этого мурида? – грозно спросил аш-Шамардаль. – А у меня таких – сотня тысяч! Поэтому я предлагаю вам, звездозаконники Харрана, добровольно отказаться от своего имущества, и отречься от своих занятий, и прогнать ваших учеников, и запретить им продолжать ваше дело, и известить об этом всех, иначе – горе вашим семьям, вашим друзьям, всем вашим близким и любимым! Мои муриды найдут их, где бы они ни спрятались! И сотня моих с радостью погибнет, чтобы принести мне голову одного вашего!
Говоря это, аш-Шамардаль вздергивал подбородок, и высокомерно устремлял вверх рыжую бороду, и наслаждался властью, как мужчина бы наслаждался обладанием желанной женщиной, и лишь одно раздражало его – голос, которому полагалось бы гудеть под сводами купола, срывался на неожиданное взвизгивание.
– Подумайте, о звездозаконники, и пусть Аллах приведет вас к разумному решению, – переведя дух, приказал он. – Я же долго ждать не намерен. В моих часах осталось воды примерно на четверть дневного часа. Как только завоет их бронзовая труба, а она воет так, словно настал судный день, – мои муриды войдут в этот зал, и избавят мир от вашего зла, и придут ко мне за распоряжениями о судьбах ваших близких! А все прочие могут покинуть это помещение, пока еще не поздно.
– Слишком много власти взял ты, о аш-Шамардаль! – набравшись мужества, выступил вперед Сабит ибн Хатем. – Еще жив маг Бахрам, наш подлинный повелитель и истинный обладатель присвоенных тобой талисманов! Что он скажет, когда узнает, что ты погубил звездозаконников Харрана и собранные ими знания? Я проиграл спор – и я готов лишиться всего, что нажил за свою жизнь! При чем тут мои ученики? При чем тут знание?
– А как ты полагаешь, о малоумный, стал бы я угрожать, если бы не заручился сперва согласием мудрого и всеведущего Бахрама? – язвительно осведомился аш-Шамардаль. – Он не хотел осквернять свой слух склокой, которую вы, о звездозаконники, неминуемо должны были бы затеять, узнав о его решении относительно вас. Но он находится в Пестром замке! И если вы хотите его видеть – он спустится к вам, клянусь Аллахом! О дитя, пойди и пригласи к нам нашего знатного гостя!
Слова относились к юноше, стоявшему рядом с Джейран, он кивнул и отступил к выходу из зала.
Джейран, не сводя глаз с аш-Шамардаля, сделала то же самое. И она проскользнула за молодым муридом незаметно и для него, и для звездозаконников, и для прочих мудрецов.
Мурид, взяв у выхода из зала факел из настенного кольца, уверенно пошел по проходу, возвращаясь туда, где его с пятью товарищами взял аш-Шамардаль, и затем – по сводчатому коридору к двери, охраняемой еще двумя верными.
– Ради Аллаха и скрытого имама, выдайте мне того, кто находится в этом помещении, – сказал он. – Его требует Великий шейх.
– На голове и на глазах! – отвечали стражники, и мурид проскользнул за дверную занавеску.
Он появился оттуда, ведя за руку еще одного старца, также далеко зашедшего в годах, чьи тонкие белые одеяния мели по каменным плитам, а серебристая борода, казалось, светилась сама по себе. Этот старец молча следовал за муридом, опустив голову и тяжко вздыхая. Джейран поняла, что это и есть тот Бахрам, который должен рассудить спорящих, но поняла она также, что появление этого неземного старца никого не успокоит, ибо ему принесут громогласную жалобу на аш-Шамардаля, и склока начнется заново, и затянется, а единственный, который мог бы отречься от своих претензий к Сабиту ибн Хатему, Барзах, никогда не появится в Пестром замке!
Зведозаконники были обречены. Или аш-Шамардаль и Бахрам возьмут с них клятву в том, что они отрекаются от своего имущества – а какое у них могло быть имущество, кроме знаний? – или же они будут уничтожены теми плечистыми праведниками, которых аш-Шамардаль собрал в замке немалое количество. Будут уничтожены наилучшие и наимудрейшие – и, хотя у них останутся в разных городах юные ученики, будет очень трудно восстановить накопленное ими…
При всей простоте своей души Джейран поняла, что только зависть могла побудить бездарного мага погубить великое звездозаконие Харрана. И ей стало стыдно за свое желание унизить Сабита ибн Хатема перед собранием мудрецов и магов. Первая мысль, которую Аллах послал в ее голову, была, возможно, наилучшей – вернуться в зал и перерезать аш-Шамардалю горло. Вторая мысль была не столь прекрасна – увидев это, муриды аш-Шамардаля предадут Джейран такой мучительной казни, что она тысячу раз пожалеет о своем благом порыве. Тут же возникла и третья мысль, самая благоразумная. Девушка вспомнила о гнусном обещании аш-Шамардаля расправиться со звездозаконниками, когда завоют водяные часы.
После нескольких столкновений с этим изобретением она поняла, как оно действует, и хотя исторжение воя из бронзовой трубы все еще казалось ей диковинным, сама мысль об измерении времени при помощи равномерно капающих в сосуд капель улеглась у нее в голове без особого напряжения. Такие вещи она не только быстро понимала, но и, наверно, могла бы придумывать сама, в отличие от стихов, запоминание которых – и то было для нее мучительно.
Водяные часы должны были находиться неподалеку от зала где собрались гости аш-Шамардаля,
